Анатомия призраков - Эндрю Тейлор

Холдсворт попытался представить лицо Марии, но не смог вспомнить, как она выглядела. Она усохла до болезненной пустоты, подобно ампутированной конечности. Но, по контрасту, представить Элинор Карбери было даже слишком легко. Сама мысль о жене директора казалась вероломством по отношению к несчастной утонувшей Марии.

Холдсворт свернул на темную и узкую улицу, ведущую на юг. По необходимости, продвигался он медленно. Людей и огней здесь было меньше, но здания напирали с обеих сторон, и воздух не казался прохладнее. Переулок вымощен булыжником, посередине пролегала канава. Вонь отвратительная. Груды мусора вытекали на дорогу. Скороговорке и возне крыс не было конца, и время от времени перед глазами мелькали их торопливые длиннохвостые тени.

Проблема в том, сказал себе Джон, что его послали в Кембридж, дабы воззвать к разуму Фрэнка Олдершоу, а вышло так, что он вообще не смог с ним поговорить. Также его просили найти привидение, а он нашел мертвую женщину с раной на голове.

Раной, как у Марии?

Но власти Иерусалима — и уж точно Ричардсон с Мепалом — решили не обнародовать рану миссис Уичкот. Наиболее вероятное объяснение — своекорыстное, а именно, что ради сохранения репутации колледж решил по возможности предотвратить сплетни о смерти Сильвии Уичкот. Вовсе не обязательно, что за ее смертью скрывается нечто иное, нежели самоубийство. Рана могла возникнуть в результате падения в пруд; например, женщина ударилась головой о камень. Или, возможно, во время своего продвижения к колледжу по плохо освещенным и плохо замощенным улицам она поскользнулась и упала; более того, странно было бы, если бы она не упала. К тому же, золотаря нельзя считать надежным свидетелем. Долго ли сообразить, что чем более сенсационна история, тем больше внимания привлекает ее рассказчик?

Рана размером с пенни.

Фраза крутилась у него в голове, как проклятие. Скорее благодаря удаче, чем здравому смыслу, Холдсворт обнаружил, что преодолел лабиринт узких улиц и вышел на свободное пространство в форме топора. Утренняя прогулка помогла ему узнать в нем Скотный рынок. Вдоль его южной стороны пролегала Берд-Болт-лейн. Если повернуть налево, через несколько минут он окажется в Иерусалиме.

Господь всемогущий, даже здесь странная жара не по сезону была невыносима. Она подрывала силу его духа, сметала укрепления разума. Джон не мог отогнать мысли о прохладной белой коже Элинор Карбери.

Размером с пенни, пробормотал он вслух, размером с пенни. Как будто эта чертова рана — неважно, Сильвии или Марии, — ключ. Ключ от двери внутри его, которую лучше бы не открывать до Страшного суда. Если он позволит двери отвориться, бог знает что появится на свет.

Он хотел женщину, впервые за несколько месяцев, почти любую женщину, но лучше всего — Элинор. Она не была красавицей, по крайней мере, в общепризнанном смысле, но обладала чем-то более могущественным, нежели красота, свойственным столько же душе, сколько и телу. Да простит его господь, но он хотел ее, и не мог этого отрицать.

Холдсворт видел ладонь Элинор на калитке Директорского сада. Вспоминал, как она слегка задрожала от его прикосновения и как у нее перехватило дыхание, словно он уколол ее булавкой, в миг перед тем, как она повернулась и направилась прочь.

Но что, если бы она осталась? Если бы позволила его руке лежать на своей? И что, если они снова встретятся в саду, на этот раз ночью. Сегодня ночью. Он подумал о гладких пальцах Элинор, скользящих по его руке и…

Реальные шаги разрушили сладостную иллюзию; видение мгновенно стало хрупким и мишурным, обнажив истинную подоплеку банальной похотливой фантазии.

Размером с пенни.

Ах, Мария, прости меня.

Кто-то шел по переулку со стороны Иерусалима. Холдсворт отступил в тень зарослей кустов и деревьев на углу рынка. В столь позднее время навстречу может попасться кто угодно. А здесь, на окраине города, самое подходящее место для грабежа. По ту сторону переулка начинается Лиз, полоса неогороженных полей и болотистой пустоши, окаймляющая город с юга.

Прости меня.

Лампа тускло мерцала над дверью здания на противоположном углу рынка, освещая несколько ярдов мощеного тротуара. Пока Холдсворт наблюдал, невысокий коренастый мужчина медленно шагнул в пятно света и замер. Он стоял, засунув руки в карманы и глядя в темноту на противоположной стороне дороги.

Или не глядя? А давая себя разглядеть?

Другие, более легкие шаги. Женщина пересекла дорогу, направляясь к мужчине. Похоже, пряталась в Лиз или рядом. Она подошла к мужчине, их головы почти соприкоснулись. Они обменялись парой тихих слов. Мужчина взял женщину за подбородок и приподнял ее лицо к свету. Холдсворт испытал укол зависти: совершенно ясно, о чем они договаривались. Звякнули монеты. Женщина нырнула в темноту. Мужчина ждал. Он смотрел вверх и вниз по переулку, крутя головой, что позволило Холдсворту разглядеть его профиль.

Это был молодой мистер Аркдейл. Зависть Холдсворта сменилась отвращением. Так вот как можно найти шлюху. Надо встать под фонарем на Скотном рынке и подождать, пока она прилетит, подобно мотыльку на огонь. Если остаться здесь и подождать на свету, возможно, ему тоже повезет. Неужели он дошел до того, чтобы искать подобных удовольствий? Безутешный вдовец, по крайней мере, обладает некоторым чувством собственного достоинства. Но не мужчина, который платит за совокупление в темноте.

Гарри Аркдейл быстро пересек дорогу. В жарком предвкушении обладания женщиной он нырнул в Лиз, погружаясь все глубже и глубже в темноту, которая уже поглотила его шлюху.

Прости меня.

Мало кто мирно спал в эту ночь. Надвигалась гроза.

Покинув сэра Чарльза Аркдейла в «Синем вепре» после ужина, мистер Ричардсон не вынес мысли о немедленном возвращении в колледж и принялся бесцельно бродить по улицам. Неестественная жара вызвала зуд, и он чесался на ходу, особенно под париком. Воздух был донельзя отвратительным… Ричардсон принюхался и уловил знакомый неприятный запашок дубящихся кож.

Вечер выдался не самым приятным — сэр Чарльз от природы был властолюбив и наслаждался звуком собственного голоса. Кроме того, ему не нравились просочившиеся слухи о несчастном случае в Иерусалиме, и тьютору пришлось проявить максимум осторожности. Но и теперь, когда все закончилось, Ричардсон не мог расслабиться. Слишком многое занимало его мысли, и будущее было неясно.

Возле церкви святого Михаила Ричардсону показалось, что кто-то пробормотал его имя. Или, скорее, не его имя, а похожее. Риченда. Он сказал себе, что выпил слишком много вина, хотя внезапно ощутил себя до неприятного трезвым. И прибавил шагу.

Тобиас Соресби бродил по улицам, подобно мистеру Ричардсону, хотя, в отличие от тьютора, был совершенно трезв. Его размашистый шаг время от времени подчеркивался тихим треском, когда он разминал указательные пальцы. Сайзар с растущим отчаянием пытался взвесить все «за» и «против» решения столь сложного и столь весомого, что оно внушало ему страх. Сегодня он узнал, что мистер Мискин может вскоре отказаться от Розингтонского членства. Весьма неожиданно. Это может все изменить.

В своих блужданиях Соресби прошел мимо домика на Трампингтон-стрит, где миссис Фиар при свечах корпела над гобеленом с изображением разрушения Содома, а может, Гоморры. Когда ее глаза устали, она позвала Доркас, проверила замки и засовы на дверях и окнах и приготовилась ко сну. Однако, задув свечу, миссис Фиар так и не уснула. Ей тоже не давали покоя важные размышления. Более всего она тревожилась за Филиппа Уичкота. Она не хотела о нем тревожиться, но давным-давно смирилась с тем, что это неизбежно. Если бы у нее был собственный ребенок, все могло оказаться иначе. Она винила Сильвию во всех бедах Филиппа.

Миссис Фиар думала, что после смерти этой женщины жизнь наладится, но на деле все пошло только хуже.

Этажом выше спальни хозяйки Доркас разделась и легла на кровать. Она была совершенно голой. Пот тек ручьями. Ее комната располагалась под самой крышей, и, казалось, здесь скопился весь жар дня.

Доркас прочла «Отче наш» как полагается, а потом еще раз, задом наперед, просто на всякий случай. В левой руке она сжимала головку чеснока. Цыганка на рынке сказала, что это верное средство от привидений.

В феврале они положили Табиту Скиннер на соседнюю кровать и накрыли с головой одеялом. Доркас провела бессонную ночь подле мертвой девушки. Всем известно, что душа бродит поблизости от своего земного вместилища, пока тело не предадут христианскому погребению. А в таких случаях, как с Табитой, когда обстоятельства смерти оказались греховными, душа может задержаться в том месте, где лежало ее тело, намного дольше.

И теперь Доркас порой снилось, что девушка сбрасывает одеяло, садится на кровати и говорит с ней. Иногда Скиннер говорила с Доркас наяву. Но та никак не могла разобрать ее слова. Однажды ей приснился кошмар, в котором Табита встала и забралась к ней в постель. Девушка с криком проснулась, и миссис Фиар поднялась по лестнице и высекла ее.