Мадикен и Пимс из Юнибаккена - Астрид Линдгрен

— Ничего-то у нас новенького не случается.

Альва считает, что такие слова говорить опасно:

— Бывает ведь, что и плохое случится. Смотри, как бы не накликать!

И Альва оказалась права.

Однажды в воскресенье в Юнибаккен спозаранку прибежала тетя Нильссон, она так рыдала, что перебудила весь дом. Сначала от нее не могли добиться ни слова, она захлебывалась от рыданий. Тогда папа обхватил ее за плечи и потряс:

— Скажите же наконец, что случилось?

И тетя Нильссон кое-как рассказала. У нее с трудом получалось говорить связно. Глядя на нее, Мадикен почувствовала, как у нее больно защемило в груди. Отчего это так щемит, что такое говорит тетя Нильссон? Она говорит, что Аббе… Аббе утонул в реке! «Нет, — думает Мадикен, — это мне, наверное, снится!» Сумбурный и сбивчивый рассказ тети Нильссон похож на страшный сон, этого не может быть! Мадикен крепко прикусила губу, чтобы проснуться, но по-прежнему слышатся всхлипывания тети Нильссон.

— А я-то, Господи прости, в это время спала и только сейчас узнала! Гляжу, Аббе куда-то пропал. Она даже в кровать не ложился, а мой несчастный Нильссон ничего почти не помнит. Только и помнит, что свалился ночью в реку, когда возвращался из «Забегайки», а плавать-то он не умеет…

— Но я сначала понял так, что это был Аббе, — говорит папа.

— Ну да! Аббе бросился в воду и вытащил его. Это Нильссон еще помнит. Но представляете себе, что этот болван сделал, — он сразу пошел домой и улегся в кровать, с пьяных-то глаз! А про Аббе совсем забыл. И Аббе, видно, там и остался!

И тетя Нильссон бессильно упала головой на кухонный стол и снова зарыдала. Таких страшных рыданий Мадикен никогда еще не слышала. Мама стала утешать бедную тетю Нильссон и тоже заплакала вместе с ней. Заплакала и Альва, и Лисабет. А Мадикен не заплакала, у нее только все больней и больней щемит сердце. Плакать она не может.

— Альва пойдет со мной, — говорит папа. — А вы все оставайтесь здесь.

Папа и Альва побежали к реке. Мадикен видит в окно, как они бегут. Потом они скрылись за стеной камыша, который растет на берегу между мостками Юнибаккена и Люгнета.

Когда же они опять показались, Мадикен увидела, что они несут на руках Аббе. И тут слезы наконец хлынули у нее из глаз, так жалко ей стало Аббе. А тетя Нильссон заголосила, как будто ее режут. Но папа крикнул еще громче:

— Он жив!

— Нет! Не может быть! — закричала тетя Нильссон и выбежала из дома так быстро, как только ее несли ноги.

Мадикен должна была сама убедиться, что Аббе жив. Мама хотела остановить Мадикен, но не смогла ее удержать.

Он был едва жив, почти незаметно было никаких признаков жизни. Лежал с закрытыми глазами и не просыпался, хотя его уже внесли на кухню Люгнета. Он не проснулся и когда с него стаскивали одежду. Лицо у него было белое и холодное как лед. Он много часов пролежал на мостках, хотя, к счастью, и не упал в воду, как думала тетя Нильссон.

— По-видимому, он так обессилел, что сам не мог дотащиться до дома, — сказал папа и сурово посмотрел на дядю Нильссона.

Дядя Нильссон стоит перед ним совсем убитый, глаза у него красные, и слезы текут при виде сына-летуна, который спас ему жизнь и которого он бросил без помощи ночью, в темноте, на холодных речных мостках.

— И долго вы отсыпались? — спрашивает папа.

— Долго! — отвечает дядя Нильссон и в отчаянии утыкается лицом в папино плечо. — Сажайте меня в сумасшедший дом или в тюрьму на хлеб и воду, там мне самое место!

— Сдается мне, что ты прав, — сказала тут тетя Нильссон, которая обыкновенно не говорит ему дурного слова.

Папа заторопился:

— Я пошел домой звонить доктору Берглунду. А вы пока укутайте мальчика потеплее, иначе он умрет!

Наконец Альве удалось снять с Аббе мокрую одежду. Вдвоем с тетей Нильссон они отнесли его в спальню и уложили на широкую кровать. Следом поплелся дядя Нильссон, восклицая:

— Аббе, сын мой! Ты меня слышишь?

— Помолчите! — говорит Альва. — Давайте-ка оба раздевайтесь да ложитесь рядом с ним. Так он скорее согреется.

Только Альва могла так находчиво придумать, что надо делать. Тетя и дядя Нильссон послушно выполнили ее распоряжение.

Альва и Мадикен ушли на кухню ждать доктора. Альва налила несколько бутылок горячей воды и завернула их в полотенце.

— Бедный Аббе! Мы положим ему бутылки к ногам, а то небось у Нильссона у самого ноги холодные, — говорит Альва.

Они с Мадикен опять идут в спальню. Аббе, словно ребеночек, лежит на кровати между мамой и папой. Они легли потеснее, чтобы он поскорее согрелся. Альва укрыла их всеми одеялами, какие нашлись в доме. Получилась гора, из-под которой виднеется только нос Аббе.

— Аббе, сын мой! — говорит дядя Нильссон. — Забирай себе все тепло, которое есть в моих жилах! Только проснись, пожалуйста, и прости меня, несчастного подлеца!

А спустя немного дядя Нильссон пожаловался:

— Но до чего же он все-таки холодный, черт побери! Так, пожалуй, мы все трое простудимся.

Но тут Аббе издает глубокий вздох и открывает глаза.

— Чего это вы оба сюда улеглись? Теснотища какая! — сказал Аббе и опять заснул.

На следующий день у него началось воспаление легких. Мадикен узнала об этом от Лисабет, когда вернулась из школы.

— Это самая опасная болезнь, — уверила ее Лисабет. — От нее в два счета умирают, так сказала Линус Ида.

— Замолчи! — прикрикнула на нее Мадикен. — Не болтай глупостей, дурочка! Помалкивай лучше, понятно?

Мадикен побежала в Люгнет, она хочет сама узнать, насколько плохи дела.

— Увы, его уже не надо согревать, он весь пылает, — говорит тетя Нильссон. — Бедный мальчик! У него такой жар, что прямо кровь закипает.

— А это опасно? — спрашивает Мадикен.

Тетя Нильссон посмотрела на нее усталым и грустным взглядом.

— Это мы узнаем только на десятый день. Дядя Берглунд сказал, что тогда наступит кризис.

Мадикен не знает, что такое кризис. Но тетя Нильссон ей объяснила, что при кризисе наступает решительный поворот в болезни и либо дело идет на поправку, либо…

Тут тетя Нильссон умолкла, не докончив, слово «смерть» она не может произнести.

Каждый день после школы Мадикен заходит в Люгнет, чтобы узнать, не стало ли лучше бедному Аббе. Лучше ему не становится. В спальню к больному ее не пускают. Дядя Берглунд никому не разрешил, кроме тети Нильссон, туда входить. Аббе так сильно болен и так ослаб, что его не решились перевозить в больницу.

Дядя Нильссон перестал разговаривать, словно дал зарок. Он не произносит ни слова и не ходит больше в «Забегайку». Он только лежит все время на диване с несчастным видом и смотрит такими жалкими глазами, какие бывают у Сассо, когда тот грустит. Мадикен чувствует, что ей жалко смотреть на дядю Нильссона.

Дяде Нильссону плохо, но и самой Мадикен не легче. Все эти дни у нее непрерывно щемит и ноет в груди. В школе эта боль иногда забывается, а дома она все время тут как тут. Хуже всего бывает по вечерам, когда Мадикен ложится спать. Тогда ее одолевают страшные мысли.

Что будет, если Аббе умрет? Неужели у нее всю жизнь будет вот так болеть внутри? И как она это выдержит? Иногда Мадикен вспоминает слова Аббе: «Только бы мне успеть!» Она не может заснуть и все думает: а вдруг Аббе не успеет даже на Северный полюс слетать и вообще совсем-совсем ничего не успеет? Придется транссибирской железной дороге искать другого машиниста, а бриг «Минерва» никогда не пустится в кругосветное плавание назло всем бурям и ураганам.

Уткнувшись в подушку, Мадикен плачет.

Дни идут, и Мадикен помнит, что приближается кризис.

— И когда же он наконец наступит, этот дурацкий кризис! — говорит Лисабет. Скучно жить, когда Мадикен ходит такая унылая.

— Уже скоро, — говорит Мадикен.

На девятый день она получила утром письмо.

Юной барышне из Юнибаккена

Маргарите Энгстрём.

Юнибаккен

Местное

написано на конверте. Это от дяди Нильссона, у него очень красивый почерк. Вот что он написал:

Мадикен! Я — язычник, и всегда был язычником, так что нет у меня Бога и мне некому помолиться. Но у тебя, может быть, Он есть, тогда ты помолись за Аббе. Его бестолковая мать молится целыми днями напролет, да что-то в ее молитвах мало толку. И вот я подумал, что Он, наверно, скорее прислушается к тебе, потому что ты — невинное дитя. Ты много-то не молись. Только спроси у Него, подумал ли Он, что будет с Эмилем Нильссоном из Люгнета, ежели Он заберет к себе Аббе. Спроси Его, что станет со всей семьей, если не будет Аббе! Ты уж не откладывай, время не терпит!

Заранее благодарный

твой Э. П. Нильссон.

P. S. Я решил повеситься, если Аббе умрет. Наверно, Ему лучше об этом не говорить. А впрочем, скажи и это!

И Мадикен забралась в гардероб, которому до сих пор Лисабет поверяла разные гадкие слова, и там стала молиться за Аббе. Ах, как же она за него молилась! А заодно и за дядю Нильссона тоже, чтобы ему не пришлось вешаться, и за тетю Нильссон, которая так много плакала. Она упомянула в молитве и о транссибирской железной дороге, и о Бриге «Минерва», чтобы Бог понял, что Аббе должен остаться жить и вырасти большим. Надо же ему успеть сделать что-то кроме крендельков!