Уроки - Николай Сумишин

Тулько вскочил:

- Это все равно, что заливать бензином пламя!

Анна Васильевна встала:

- Из ситуации, которая сложилась в нашей школе, есть только один выход. Все обходные пути нечестны по отношению к другим людям, чужды нашему делу. Извините, - и Ступик тихо вышла из кабинета.

У Суховинского брови соединились с нависшими волосами.

- Какая путаница! Какая путаница! - выкрикнул он и тоже исчез следом за Анной Васильевной.

Тулько понуро остановил взгляд на дверях собственного кабинета, в голове его крутилась одна мысль: "Лучше было бы предложить на секретаря парторганизации Никиту Яковлевича. С ним можно было бы найти общий язык. А так... что и говорить. Ошибся..."

РОМАН

Над Малопобеянской школой взошло не по-осеннему яркое солнце, небо было чистое до самого горизонта. Косые лучи пронзили окна и упали на ученические столики, заиграли весело в девичьих прическах.

Монотонно, как и в пятницу, лился рассказ Никиты Яковлевича о достижениях современной литературы. Лился рассказ, лился через стекла широких окон солнечный свет в класс, а за третьим и пятым столиками были свободные места, и своей пустотой они сжимали душу каждого ученика. Еще в пятницу там сидели Митька и Хома. Сейчас на их столиках хозяйничали солнечные зайчики.

Роман смотрел в окно. Школьный двор был усеян листьями. Кладбище, куда он ходил уже ночью, тоже было усеяно листьями. Ярко светила луна, деревья бросали на землю черные тени. Страшная была ночь!.. Возле свежих могил он увидел... Ивана Ивановича. Учитель тихо плакал, Роман отчетливо слышал его всхлипы. Майстренко плакал, а Роман стоял неподалеку. Он не верил самому себе. Роман ушел прочь от страшного места, от места, на котором сошлось столько тропок...

В классе равнодушно звучал голос Никиты Яковлевича. "Неужели он может быть таким же, каким был и в пятницу? Разве можно сегодня говорить такие привычные слова: "Они были полпредами нашей литературы..." Нет, я все-таки брошу школу!"

Бросить школу Роман надумал еще в субботу. Он сидел тогда на скамейке под хатой и красными от бессонницы глазами смотрел вдаль. На душе было тяжело. Прибежала на обед мать. Хлопоча по хозяйству, она с болью поглядывала на него. Наконец села рядом и вдруг сказала:

- Сынок, я... готова рассказать тебе...

- Что, мама?

- Рассказать... про отца.

Роман испугался:

- Сейчас?

- Я же вижу: с тех пор, как тебе кто-то сказал...

- Ты виновата, мама? Скажи только одно слово!

- Ох! - выдохнула мать. - Ты стал таким нервным, я боюсь за тебя, Рома.

- Ты виновата, мама? Скажи!

- Не знаю... Жизнь, сынок, сложная...

- Ты только одно слово скажи!

Мать взглянула на него сквозь слезы:

- Жизнь, сынок, сложная и иногда скучная. И тогда встречается человек, который... ну... Ты не смотри на меня так!

Роман опустил глаза.

- Хватит, мама. Я все понял. - Он говорил спокойно, словно речь шла о чем-то обычном. - Ты предала моего отца, и он с горя запил... А на моей совести Митька. Теперь мы с тобой преступники, мама. Преступники, которых не судят.

Мать замахала руками, прижала их к груди.

- Побойся бога, сынок! Что ты говоришь! - и заплакала.

- Мама, - сказал он через некоторое время, - я, наверно, брошу школу.

Мать что-то говорила, умоляла оставить такую мысль, но Роман уже ее не слушал. Опять уставился вдаль. Мать ушла в хату.

Откуда-то появился Костя Дяченко. Сел на ее место, дотронулся до Романова плеча, что могло означать: "Привет, старик!" - и они долго сидели молча. Наконец Костя сказал:

- Ты, Роман, парень уже взрослый, и пора тебе понять одну банальную истину: все в нашей жизни обусловлено поступками людей... Но твоя вина в этой, только на первый взгляд простой, истории настолько незначительна, настолько мизерна, что и разговора не заслуживает. Думаешь, все началось с этого помятого объявления? Ошибаешься. Все началось давно, еще когда я был таким же, как ты, пареньком. А впрочем, слушай. Все равно глазами небо пасешь...

...Я немного проспал, поэтому был сердитый на весь белый свет и не пошел на стадион, где собирались охотники, а сразу же побежал на берег пруда, где и увидел их.

Им, естественно, хотелось скорее добраться до поля, а там, за плотиной, разыграют номера, каждый получит место в подкове - и айда. Я торопился. Хотел поспеть на жеребьевку. Уже и так срамота: проспал.

Поддал ходу, придерживая рукой приклад вчера приобретенной "тулки". На спине подпрыгивал зеленый рюкзак с разными охотничьими штучками.

От толпы отделился один из охотников, махнул рукой: мол, давай побыстрей, и я узнал Степана Степановича Важко. В межсезонный период он был бригадиром бетонщиков, а я перед шоферскими курсами работал в его бригаде.

Важко на мое "здрасьте!" только головой мотнул, шел сбоку, взгляд - в землю. Впрочем, и вчера, и позавчера от Степана Степановича если слово услышишь - не поверишь, а в тот день у него совсем речь отняло.

"А кто вожаком будет?" - спросил я, хотя и знал, что вожака определит жеребьевка.

"Не знаю", - буркнул Важко.

"Хотел бы, чтобы вам выпало. Тогда я бы пошел пятым или шестым".

"И так пойдешь серединой, потому что на обхвате не выдержишь. И запомни: идешь на охоту, болтовню дома оставляй. Тебе словно под языком свербит..."

"Да я... это до охоты..."

Вскоре мы вышли за плотину. Толпа сбилась поплотнее: кто-то уже начал жеребьевку, кажется, Деркач. В прошлое воскресенье все так же начиналось: солнце так же над полем поднималось, тени охотников так же точно отделялись от толпы и терялись в черной пахоте, и точно так же Деркач, высокий и сильный, возвышался над всеми, размахивая длинными руками. Его старенький американский браунинг, предмет общих воздыханий и общей зависти, точно так же висел за плечами, словно прирос к мощной квадратной спине.

Я узнал давнего своего учителя Никиту Яковлевича. Он был похож больше на партизана. Странно было смотреть на Никиту Яковлевича, одетого в фуфаечку, подпоясанного желтым патронташем, из которого торчали головки патронов, словно волчьи зубы, в старенькой облезлой шапчонке с обвисшими, как у гончей Важка, ушами.

Если уж я вспомнил эту гончую, то остановлюсь и на ее истории, потому что это имеет прямое отношение ко всему остальному.

Итак, гончая, по-нашему вернее - гончак. Стригун. Я помнил Стригуна еще совсем маленьким песиком, которого привез Степану Степановичу старший сын из Киева. "На, - сказал отцу Виталька. - У него славная родословная". Кто бы тогда мог подумать, что из этого неуклюжего, невидного песика получится такой гончак. Виталька и книжку специальную привез, по книге и дрессировали Стригуна. А что кровь у Стригуна не простая, что способности у него не посредственные, охотники убедились через полтора года. Стригун, которого повез Виталька на какие-то соревнования в Киев, взял там первые медали, дипломы и был признан одним из лучших на Украине гончих псов. Как только ни уговаривали в Киеве Витальку отдать пса, что только ему ни сулили взамен, парень не соблазнился и привез Стригуна опять в Малую Побеянку.

Вскоре, помню, прикатил к Важко на "Волге" один тип, выложил на стол пять сотен и сказал:

"Мало - дам еще, но не говори "нет".

Потом жена не раз упрекала мужа:

"Корову купила бы, а он, дурак, - нет!"

А зачем Важко корова, когда он стал самым лучшим охотником в области. И действительно, с охоты Степан Степанович никогда не возвращался без лисицы или зайца. Но вот случилось то, о чем Важко без слез не может рассказывать. Стригун на гоне был очень азартный: целые сутки мог гонять без еды. Важко, бывало, уже и устанет, еле плетется домой, а тот все бегает и лает. А ночью прибежит во двор и рычит на хозяина, зачем, мол, оставил в лесу...

Но вот в какое-то воскресенье он не явился домой. Не прибежал Стригун и утром в понедельник. Только к вечеру приполз, оставляя за собой кровавый след, - кто-то совершил преступление, подстрелил пса на гону.

До конца недели Важко не ходил на работу. Лечил Стригуна. Или бродил по лесу - искал следы преступления. Расспрашивал прохожих, может, кто видел. Наконец на людях сказал: "Я знаю, кто это сделал. И отплачу ему сполна..."

Стригуна Важко все-таки поставил на ноги. Возил его к каким-то собачьим хирургам, они вынули из него дробь. После этого сидел Стригун на Степановом подворье и грустно скулил: не мог без леса. Но на охоту хозяин его не брал. Вот и все о Стригуне...

Подходим мы, значит, с Важко к охотникам.

"Ты что оторвался? И так солнце на плечи село!" - встретил упреком Степана Степановича Деркач.

"Я не буду участвовать в жеребьевке", - сказал Важко.

"Веди, Иван, будь вожаком, зачем тянуть жребий, - подал голос Никита Яковлевич, - время действительно уходит".

"Ну, что же... - сказал Деркач. - Тогда так. Возле меня пойдет Никита Яковлевич. Третьим..."

"Я пойду третьим", - сказал Степан Степанович.

"Нет, - усмехнулся Деркач. - Ты два года отдыхал за собачьими ногами, значит, пойдешь в конец. Третьим пойдет..."