Ночь с ангелом - Владимир Кунин

Но самое страшное, что при чудом сохранившемся желании сочинять я почти утратил способность легко и элегантно, как раньше, выдумать смешной эпизод или неожиданный и веселый поворот в диалоге героев, сочинить изящную, остроумную реплику для симпатичного мне персонажа…

А сколько раз я всем пытался доказать, что «мелодраматичность и сентиментализм», если они остаются в пределах хорошего вкуса, – могучий двигатель драматургии! Сегодня же, когда я ощущаю невольную и неправомерную подмену трезвого, смешливого взгляда на выдуманные мною события жалостливым, надрывным и многословным описанием, я прихожу в ужас от того, что стало происходить со мной, любимым!…

Именно поэтому я, опасаясь перебора «трагизма», ничего не буду писать о том, как отреагировал Леша Самошников на все, что ему рассказала по телефону мать – Фирочка Самошникова. О судилище над его младшим братом Толиком-Натанчиком, о скоропостижной смерти любимого дедушки, о самоубийстве Вани Лепехина, об их поездках с папой на «дни свиданий» в детскую колонию строгого режима к маленькому Толику…

Рассказала быстро, скомканно. Потому что Любовь Абрамовне на радостях от Лешкиного звонка стало совсем плохо с сердцем и Фирочка была вынуждена закончить разговор с Западной Германией и вызвать матери «неотложку».

Вот тут я попросил Ангела вернуть меня из Того Времени в Это и поведать мне, как говорится, «своими словами» о том, что же происходило дальше. Мне очень нужно было отдохнуть от всего, что я увидел Там…

Думаю, в данном случае сработала некая подсознательная возрастная защитная функция: у меня уже не было сил видеть и слышать истерические рыдания молодого, сильного мужика!…

– Ох, Владим Владимыч… Как он кричал, как плакал, как бился в истерике!… С какой неловкой лихорадочностью натягивал на себя джинсы, как тряслись у него руки, когда он пытался застегнуть рубашку! А что он кричал, Владим Владимыч!… Как молил Толика, маму, отца, бабушку простить его, как проклинал себя за ничтожество, звал мертвого деда, неживого дядю Ваню Лепехина, как умолял Небо дать ему силы покончить с собой… Как он в эти минуты не хотел жить!… – говорил Ангел. – Помню, меня это привело в состояние шока. Я и до этих-то криков был предельно взвинчен… Маленький дурачок-практикантишка наивно решил посмотреть, как это Лешка с его помощью будет избавляться от Одиночества! Надеюсь, вы понимаете, что я увидел ночью в спальне миссис Лори Тейлор?! С нашим Школьным теоретическим курсом азбуки секса по Мастерсу и Джонсону это не имело ничего общего!

– С ума сойти! – ужаснулся я. – Вам же было всего двенадцать…

– В том-то и дело! Голова пылает, все тело в каком-то огне, глаз оторвать не могу! Внизу… ну, там, между ног, все разрывается от дикой похоти, от неукротимого мальчишечьего желания! Меня и самого впору было отпаивать валерьянкой…

– Вот уж никогда не думал, что такие плотские штуки могут возникать и у Ангелов, – пробормотал я. – Мне всегда казалось…

– Обычные Земные идеалистические заблуждения, – очень мягко прервал меня Ангел. – Короче, мне не нужно вам объяснять свое состояние… А тут еще эта истерика!

– Ничего себе – нагрузочка на ребенка, – вздохнул я.

– Так вот: рыдания и слезы красивого взрослого мужчины я тоже наблюдал впервые! Припоминаю, что в цикле наших Школьных лекций «Особенности проявления Человеческих характеров и поведение Людей в различных формах ситуативных обстоятельств» говорилось, что плакать могут только Дети и Женщины. О Мужских слезах и рыданиях мы не слышали ни единого слова! Отсюда, естественно, и мой испуг, и моя растерянность в первый момент… К счастью, мне почти сразу же удалось установить связь с тем белым Стариком-Ангелом – номинальным руководителем моей Наземной практики…

Неожиданно меня заинтересовала система Ангельской связи.

– Каким образом?! – поразился я.

– Владим Владимыч, мне будет сложно вам это объяснить, еще сложнее вам будет это понять. Могу пояснить одно – на очень высоких частотах! Я сказал «к счастью», потому что Старик к тому времени уже был глух, как тетерев, и достучаться до него можно было только случайно. Мне повезло. Старик очень толково порекомендовал мне ни под каким видом не оставлять Лешку сейчас одного. И к создавшейся ситуации немедленно подключить Женщину! Что я и сделал – миссис Лори Тейлор, она же Лариска Скворцова, она же Цыпа, как фурия, примчалась из ванной комнаты на Лешкин захлебывающийся крик:

– Не хочу жить!!! Не хочу!…

– Скажите, Ангел… – неожиданно напряженно спросил я. – А вы не помните, когда Леша плакал, как он обращался к скончавшемуся Натану Моисеевичу? Ну, как он его называл, когда просил у него, у мертвого, прощения?…

Ангел немного помолчал, а потом поднял на меня свои голубые глаза, откинул длинную, свисающую на лицо прядь светлых волос и даже улыбнулся:

– Он называл его так же, как звал еще в раннем детстве. Точно так же, как по сей день вас называет ваша внучка Катя, – «дедуленька»…

Я уже ни хрена ничему не удивлялся. Даже тому, что Ангел знает, как зовет меня Катька в минуты внучачьей нежности. Лишь затосковал, что в неведомом, но скором будущем наша Катюха произнесет «дедуленька», когда меня уже не будет…

– Только, пожалуйста, никаких аналогий, – строго сказал мне Ангел. – У вас впереди еще минимум пара книжек. Насколько я знаю, вы теперь сочиняете их чрезвычайно медленно, так что времени у вас в запасе – предостаточно!…

Потом Ангел рассказал следующее.

Лори Тейлор заставила Лешку проглотить целую таблетку «бромазанила», половина которой с успехом могла бы успокоить взволнованного африканского слона, и срочно вызвала своего «хаузартца» – домашнего врача Уве Нитцше.

Тот не заставил себя ждать. Эта американская фрау умела быть благодарной.

– Уве! – сказала ему фрау Тейлор на хорошем немецком. – Мне нужно привести этого парня в порядок. Я, к сожалению, завтра днем на неделю вылетаю в Испанию на съемки. Ему, тоже завтра, но с раннего утра, необходимо быть в Бонне, в советском посольстве. Сегодня он уже пропустил часы приема. Да и вряд ли он смог бы сегодня с ними разговаривать в таком состоянии. Немецкий он почти не знает, так что все вопросы – ко мне. Ваши визиты к нему, Уве, будут оплачены мною «экстра». Понятно?

– Кайн проблем, Лори, – ответил доктор Нитцше и взялся за Лешку Самошникова.

После чего Лори Тейлор по телефону разыскала менеджера артиста Алексея Самошникова – герра Гришу Гаврилиди и срочно послала за ним свою служанку на ее собственном автомобиле «Мазда-323».

Когда Гриша был доставлен на виллу миссис Лори Тейлор и попытался было поприветствовать ее на своем немецком языке, Лори резко сказала ему по-русски:

– Заткнись и слушай меня внимательно. Ты за рулем когда-нибудь сидел?

– А двести семнадцать тысяч километров на ушастом «Запорожце» вам что-нибудь говорят? – нахально спросил Гриша.

– Тогда сто верст до Бонна и сто обратно осилишь, – сказала Цыпа. – Возьмешь у моей служанки «мазду» и фарцойгшайн – в смысле техпаспорт, получишь у меня триста марок на бензин и жратву и завтра в шесть утра повезешь Алешку в Бонн. В наше е…е посольство. И сделаешь все, чтобы ему разрешили вернуться домой в Ленинград! Если у тебя ни хера не получится, я через неделю вернусь из Испании и займусь этим сама.

И через паузу тихо пробормотала по-английски:

– Хотя теперь мне еще больше хочется, чтобы он был всегда рядом со мною…

Когда-то доктор Нитцше год стажировался в Англии и поэтому с нескрываемым удивлением посмотрел на миссис Лори Тейлор. Она перехватила его взгляд, жестко сказала по-немецки:

– Доктор, вы должны его успокоить, но не настолько, чтобы он завтра в посольстве производил впечатление слабоумного!

Посмотрела на затихающего, всхлипывающего Лешку, на Гришу Гаврилиди, четко проговорила по-русски:

– А я буду Бога молить, чтобы вы там попали к человеку решительному и ответственному, а не к какому-нибудь трусливому чиновному кретину с сосисочной идеологией…

– Даже тогда, когда я в своем отрочестве был исполнен почти абсолютной Веры, я уже отчетливо представлял себе сложнейший путь молитвы или обращения к Нему Самому! – сказал мне Ангел. – Фильтрации, сортировки, разбор по тематическим направлениям, Ангелы по Внешним связям, Ангелы-Референты, Система Безопасности… И я был свято убежден, что обращение миссис Тейлор к Нему обязательно завязнет в одной из самых начальных инстанций и никогда не будет Им услышано… Но тогда на мне, двенадцатилетнем, лежала миссия быть Его Посланцем на Земле, и за исполнение Лориной молитвы я взял всю ответственность на себя!

…Эту поездку в Бонн, в посольство Советского Союза, я должен был увидеть своими глазами.

Не потому, что я не доверял рассказу Ангела – отнюдь, но я подумал, что в наших родных нюансах изощренного советизма, да еще вынесенного на такую сытно-притягательную почву, как Западная Германия, мне будет разобраться гораздо легче, чем честному и отважному Мальчику-Ангелу, который так мужественно пытался стать Хранителем.