Квинканкс. Том 1 - Чарльз Паллисер

— Видишь, Джонни, — заметила матушка, — я знала, что все будет в порядке. Зря ты отговорил меня вложить больше денег. К счастью, твоя мать разбирается в таких вещах лучше, чем ты.

Задержка, однако, затянулась; следующей весной предприятию минуло два года — срок, когда наши вложения, как первоначально намечалось, должны были принести плоды, но месяц следовал за месяцем, а мистер Сансью все не мог назвать матери твердую дату, когда мы сможем получить свои деньги.

Тем летом я чем дальше, тем больше скучал и злился из-за одиночества, потому что мне строго-настрого было запрещено даже разговаривать с другими детьми. Но как-то, погожим июльским днем, я воспользовался тем, что матушка, Биссетт и Сьюки не договорились, кому за мной присматривать, и выскользнул за порог. По дороге в деревню мне встретились трое моих ровесников, за которыми я часто наблюдал и которым завидовал. Я их окликнул, они отозвались, хотя и настороженно и не особенно любезно. Они разрешили мне пойти с ними, и мы направились к заброшенному амбару на окраине деревни. Я понимал, что затея готовится тайная или даже подзапретная, а так как Гарри ронял в свое время намеки относительно охоты на крыс и петушиных боев, меня разбирало любопытство.

В полутьме сарая, куда мы вошли, прямо у нас под ногами, что-то шипело и при нашем приближении судорожно заметалось. Мои сотоварищи радостно загалдели, послышались возгласы: «Ага, вот и попалась!» Это была, судя по всему, черная кошка, угодившая лапой в капкан. С виду настоящее страшилище: лапы тонкие как спички, а брюхо раздуто до жути. Кошка пыталась удрать, но шнурок надежно ее удерживал, и она, выгнув спину и распластавшись на полу, могла только яростно на нас фыркать. Хотя я и недолюбливал кошек, считая их хитрыми, двуличными тварями, но это зрелище меня ужаснуло. И меня охватил еще больший ужас, когда мои спутники принялись подбирать увесистые камни, лежавшие со всех сторон вокруг, словно их разбросали здесь раньше.

Охота на крыс мне представлялась честным занятием: крысы имели шанс спастись или даже кинуться на собак, а на петушиных боях два противника сражались на равных условиях. Но тут — это было жестоко и отвратительно! Я запротестовал и попробовал втолковать мальчишкам, что так поступать нельзя, однако они и ухом не повели и принялись швырять камни в затравленное животное. Когда я начал хватать их за руки, они переключились на меня.

Меня окружили, надавали тумаков под ребра, сбили с ног и вываляли в грязи. От худшей участи мне удалось улизнуть, но, явившись домой растерзанным, я не мог утаить случившееся, и был наказан (по настоянию Биссетт) тем, что меня отправили в постель без ужина.

Когда лето сменилось осенью, я заметил, что матушка выглядит все более утомленной и озабоченной. Настала зима, к Рождеству от мистера Сансью не поступало известий. В Сочельник ударил мороз, но мы трое — матушка, Сьюки и я — воспользовались солнечной безветренной погодой, чтобы собрать в Мортсейском лесу охапки вечнозеленых растений и найти рождественское полено, которое я приволок домой. Тем же вечером, когда мы — вызвав этими «языческими обрядами» негодование Биссетт — украсили дом зеленью и положили полено в камин в общей комнате, мы с матушкой обменялись подарками и принялись вспоминать, как праздновали Рождество в прошлые годы.

Пришла дочка почтмейстера с письмом, и я, оставив матушку читать его, отправился в кухню — послушать, как Сьюки, ощипывая гуся для завтрашнего обеда и измельчая пряности для начинки и глинтвейна, рассказывает истории о привидениях. В комнате витал аромат корицы и гвоздики, но мне не хватало миссис Белфлауэр, и я был уверен, что, несмотря на все наши старания, обеду будет далеко до прежних. Биссетт штопала чулки и делала вид, что рассказы Сьюки ее не интересуют, но время от времени, не удержавшись, отпускала неодобрительное или скептическое замечание.

— И с того времени по сейчас никто в деревне больше его не видел, — заключила Сьюки особенно жуткую историю 00 Исчезновении нечестивого церковного сторожа.

— Бред собачий, — проворчала Биссетт. — Нашла тоже чем забивать ребенку голову.

Тут в кухню вошла матушка.

— Джонни, — проговорила она, — пойдем? Мне нужно кое-что с тобой обсудить.

Мы вернулись в общую комнату и удобно устроились в оконной нише. При слабом наружном свете нам было видно, как падает за окном снег, словно добиваясь, неспешно и втихомолку, какой-то цели.

— Сыночек, — начала матушка, — ума не приложу, что мне делать с этим письмом от мистера Сансью.

— Скоро мы получим деньги?

— Понятия не имею. Послушай, я прочту тебе выдержку: «Лишение права выкупа закладной, следующее за обманом доверия подрядчика, — это случай, не предусмотренный в рамках почитаемого принципа, что — благие небеса, Джонни! — «Crastinus enim dies solicitus erit sibi ipsi. Sufficit diei malitia sua»…» По-моему, это латынь. «Тем не менее такого развития событий можно избежать, если нынешние акционеры согласятся увеличить капитал компании, ввиду чего настоятельнейшим образом рекомендую вам сделать дополнительное вложение в размере пятисот фунтов. Прилагаю на подпись соответствующие документы». Ну, что ты думаешь, Джонни?

— Мама, мне сдается, что-то там не заладилось.

— Не может такого быть, иначе зачем он предлагает нам внести еще деньги?

— Чтобы спасти те, которые мы уже вложили. Но, думаю, не стоит швырять хорошие деньги вслед плохим.

Это было любимое присловье Биссетт.

— Но тогда, если ты прав, мы можем потерять все, что вложили!

— Правда, но ведь ты говорила, что мы можем себе позволить потерять триста фунтов.

— Ну да, говорила. — Матушка опустила глаза и покраснела. — Но, видишь ли, Джонни, на самом-то деле денег больше.

Она заколебалась.

— Ты хочешь сказать, мы потеряем и те деньги, которые могли бы заработать, если все пройдет хорошо?

— Да, как раз это я и имела в виду. Так не думаешь ли ты, что нам нужно еще рискнуть?

— Да, наверное.

— Очень хорошо. Поступим так, как советует мистер Сансью, и вложим еще пятьсот фунтов.

Матушка немедленно села за секретер писать письмо и сказала мне, чтобы я попросил Сьюки вечером, по дороге домой, занести его на почту (по случаю праздника Сьюки было позволено провести ночь дома, с семьей).

Едва матушка запечатала письмо сургучом, как послышался топот и в комнату ворвалась Сьюки:

— Мэм, идемте быстрей! Пожалуйста!

— Что случилось? — встрепенулась матушка.

— У задней двери двое привидений ломятся в дом!

— Не будь дурочкой, Сьюки. Сама знаешь: напугалась из-за собственных рассказов, так?

— Нет, мэм, они настоящие. Мы как раз там сидели и слышим, кто-то скребется в дверь. Гляжу я в окошко, а там… — Она осеклась и продолжила дрожащим голосом: — Там две как есть бледнющие рожи, ей-ей.

Матушка обратила ко мне испуганный взгляд, у меня тоже задрожали поджилки, но, памятуя о своем долге как единственного в доме мужчины, я храбро (по крайней мере — на вид) возглавил шествие, которое замкнула Сьюки.

В кухне мы застали Биссетт — стоя у открытой задней двери, она кричала в темноту: «Убирайтесь!»

— Кто там? — спросила матушка.

— Двое бездельников явились побираться, миссис Мелламфи, — пояснила Биссетт, едва повернув голову. Потом вновь закричала в дверь: — Не слышали, что ли? Чтоб сию минуту вас здесь не было!

— Пусть войдут, — проговорила матушка. — Нельзя гнать людей от порога в рождественскую ночь, а тем более в такую непогоду.

— По мне, так неправильно вы поступаете, мэм, — возразила Биссетт, но, видя, что матушку не переубедить, открыла дверь и отступила от порога.

Вошла женщина, одетая в длинное ветхое платье, плечи ее покрывала шаль, засыпанная снегом. Она мигнула на ярком свету и слегка пошатнулась. Искаженное лицо было бледно как смерть, и мне стало понятно, чего так испугалась Сьюки. Женщина была далеко не худой, но мышцы на ее лице ослабели и повисли. За нею вошел мальчик, судя по росту, младше меня года на два, в длинном поношенном сюртуке, который болтался на нем как на вешалке.

— Ох, бедняжки, — ужаснулась матушка и подвела их обоих к стульям, куда они опустились без сил.

Откинувшись на спинки, гости закрыли глаза, и я заметил, что оба дрожат. Измученное лицо женщины было покрыто морщинами, в волосах блестели седые пряди — она выглядела много старше моей матери.

— Мальчонка, того и гляди, сомлеет. — Сьюки робко выступила вперед.

Матушка взяла ладони женщины и стала их растирать, Сьюки, по ее примеру, занялась руками мальчика.

— Подогрейте бульону, пожалуйста, — обратилась матушка к Биссетт.

С недовольным видом Биссетт поставила на огонь бульон, поворошив прежде угли, которые с наступлением вечера сгребли в кучу.