Лики контакта - Павел Молитвин

— Лихо! — сказал я, остро ощутив собственную ущербность.

— Чу, дымом пахнет! — тревожно сказала Яна, при въезде в Мальгино и на душе у меня стало муторно.

Еще на окраине Мальгина, при виде пустой будки ДПС, мною овладели скверные предчувствия. Я не питаю любви к гаишникам, но кто-то должен поддерживать порядок на дорогах.

Безлюдие заправочной станции озадачило меня еще больше, и я признал, что Яна была права, настояв на том, чтобы взять с собой двустволку Вовкиного отца. Но по-настоящему мне стало паршиво, когда мы въехали в поселок — или город — не знаю уж, какой нынче статусу Мальгина. Первое, что нам бросилось в глаза, — разбитые витрины продуктового магазина, осколками стекол которых была засыпана вся проезжая часть. Затем нам встретился выпотрошенный магазин хозяйственных товаров, еще один разграбленный продмаг, сожженный киоск и два изрешеченных пулями «жигуленка». Народу на улицах не было. Машин, во всяком случае целых и на ходу — тоже.

— Зря мы сюди приехали, — сказала Яна. — Давай возвращаться.

Я промолчал, поскольку до аптеки было уже рукой подать. Мы проехали мимо разоренной булочной, й я притормозил около дома, в первом этаже которого находилась аптека. Прикрывавшие окна железные жалюзи были изувечены, витрины разбиты. Внутри, судя по разбросанным перед домом упаковкам лекарств и битым пузырькам, не осталось ничего целого, но я все же вылез из машины и тут же услышал из глубины торгового зала приказ:

— Стой где стоишь! Руки вверх!

Влип, подумал я, послушно поднимая руки. Выглянувший из аптеки милиционер в грязном и закопченном бронежилете сжимал в руках десантный вариант «калаша» и готов был, похоже, пустить его в ход, не делая предупредительного выстрела в воздух.

— Спиртяшкн захотелось на халяву или за колесами? — деловито поинтересовался он.

Я начал говорить ему про Вадю, поломанные ребра, сотрясение мозга и чету Немировых, но парень внезапно уставился мимо меня и, махнув рукой, скомандовал:

— Вали отсюда, пока цел! Сам видишь, нету тут больше лекарств. Зато выродков всяких хватает. Засядь со своей девкой дома и лечись народными средствами. Авось до свадьбы заживет.

Парень скрылся в аптеке, а Яна, взяв меня под руку, сказала:

— Поехали, ловить тут нечего. Разве что пулю задарма схлопочем.

И мы поехали назад, дивясь тому, как быстро и бурно поднялась на поверхность нашего общества пена.

Умом-то я понимал, что так оно и должно было быть, и все же был шокирован. Причем значительно больше Яны.

— Мать честная! — сказал я, не желая сквернословить. — Недели не прошло, а вся пакость из нор повылезала! Представляю, что сейчас в Питере творится! И зачем, хотел бы я знать, этот мент в аптеке сидит?

— Не иначе как бандитов караулит, — предположила Яна. — Счеты с кем-то свести хочет. А что в Питере делается, ты себе плохо представляешь. И слава богу. Кстати, то, что там делается, — вполне естественно. Ненависть к тем, кто похитрее и поподлее, кто успел разжиться за счет своих ближних во время перестройки, нашла себе выход. Котел с паром прохудился, и мало теперь никому не покажется.

— Самое время вспоминать старые обиды!

— Большей части населения бывшего Союза перестройка, как я понимаю, так искалечила жизнь, что это едва ли можно назвать просто обидой. А поскольку ограбленным, униженным и оскорбленным до Кремля не добраться и подлинных виновников своих бед не наказать, они срывают злобу на тех, кто лопался под руку.

— Тебе-то это откуда знать?

— Толя, дитятко, ты глаза-то разуй! Не все вокруг, как ты да моя мама, такие сытенькие и благополучненькие!

— Вот уж истинно: «Ужасный век, ужасные сердца!»

— То ли еще будет — погоди!

Гарью тянуло от дачи Немировых, и я сказал Яне, что лучше нам туда не соваться. После посещения Мальгина я уже понял, что означает этот дым, но она велела мне не трусить и жать вперед.

Маленький и аккуратный, покрашенный в розовый, «поросячий» цвет, щитовой домик, какие строили лет сорок назад и называли почему-то «финскими», пылал и чадил, как факел. Хотя настоящих факелов я ни разу в жизни не видел, разве что в кино. Немировых видно не было, и я сказал Яне, что пора сматываться.

— Высади меня здесь, а потом можешь мотать! — процедила она, и мы подъехали к распахнутой калитке в сделанном из проволочной сетки заборе.

Яна выскочила из «девятки», держа двустволку наперевес. Я вооружился монтировкой и последовал за ней, уговаривая себя, что все еще может быть не так плохо. Могла же загореться, например, дряхлая проводка. Или еще что-нибудь. А старенькие врачи, видя, что самим пожар не потушить, побежали за помощью к соседям. Или уехали, в Питер. Или в Мальгино. Или пошли проведать Вадю. При мысли о Ваде я замедлил шаг.

— Яна!

— Вон они…

Я увидел их сразу. Иван Николаевич лежал на крылечке, а Вера Денисовна чуть подалее, на веранде. И крови было совсем мало. Почти что и не было. Так, несколько пятнышек на груди у Ивана Николаевича и на седых, растрепанных волосах Веры Денисовны. Совсем не так много, как в фильмах, где из каждой царапины на рембообразном герое она хлещет фонтаном…

— Держи! — Яна сунула мне в руки берданку, Которая, даже заряженная патронами с картечью, была детской пукалкой по сравнению с «калашом» убийц наших соседей.

— Ну? — спросил я, хотя все было и без того ясно. Яна закрыла глаза Вере Денисовне. Поправила зачем-то пробитый пулями кухонный фартук натруди у Ивана Николаевича и поднялась с колен.

— Пошли, там Вадя. Один, — сказал я, чувствуя, как волны выхлестывающего из дверей жара обдают мне лицо. — Надо уезжать как можно скорее.

Яна молчала, и я, ухватив ее за руку, потащил к машине. Пламя за спиной свистело и гудело, что-то в глубине домика трешало и рушилось. Огонь с минуты на минуту должен был вырваться на веранду и охватить тела старых врачей. Лично я хотел бы быть кремированным, а не гнить в земле. Древние греки, сжигавшие тела своих павших товарищей, были мне как-то ближе христиан с их склепами и кладбищами. Господи, прости нам прегрешения наши!

Прими души Немировых в чертоги Твои и райские кущи! Безвинно, убиенным у Тебя, говорят, льготы, а они к тому же были врачами…

В машине Яна разрыдалась, и мне нечем было ее утешить. Да и некогда было утешать, поскольку никто, кроме нас, поблизости не жил, и убийцы наверняка направились к Ваде. Похоже, кто-то следил за нами, ведь не случайно же они объявились здесь, когда мы уехали в Мальгино?

Гады начали палить по моему Росинанту, едва мы свернули в переулок… Переднее стекло рассыпалось вдребезги, и я до сих пор не понимаю, как они не изрешетили нас, пока я разворачивался. То есть бедняге Росинанту они капитально попортили шкуру, но он все же унес нас от смерти. Приехавшие к даче Вовки Белоброва мерзавцы не стали догонять нас на скромно стоящем у калитки «уазике» защитного цвета.

Дачу семьи Белобровых они подожгли так же, как дачу Немировых, и мы решили туда не возвращаться. Решал, честно говоря, я один — отревевшись, Яна впала в некое подобие ступора и начала приходить в себя только под утро. К тому времени я успел несколько часов поспать и добраться до местечка Кирсина, находящееся неподалеку от Тосно.

Я кружил по ночным дорогам на пробитом пулями Росинанте и каждую минуту думал, что вот на этой-то, едва угадывавшейся в сумерках колдобине он и сдохнет. Не знаю, как мне удалось добраться до Ладожского моста и почему он оказался неразрушен. Точно так же, впрочем, я не понимаю, зачем было кому-то убивать Немировых и Вадю. Зачем было палить по нам, если этим выродкам не нужна была наша машина? Я вообще, кажется, перестаю понимать, что творится в этом озверевшем мире. Фары у «девятки» не работали, но первую половину ночи мне хватало зарева от пылавших поселков, которые поджигали вовсе не фишфроги.

Перед Ладожским мостом меня остановили ребята в камуфляже, и я подумал, что нам пришел окончательный каюк. Однако вид моего Росинанта произвел на них сильное впечатление и нас не задержали. Изъяли из багажника охотничье ружье, которым мы так и не воспользовались, и отпустили с миром.

Второй раз нас попытались задержать на другой стороне Невы, но усатый, похожий на старого чекиста из революционных фильмов дядька, погоны которого я не разглядел из-за накинутой на плечи плащ-палатки, заглянув в салон и посветив на Яну фонариком, коротко скомандовал: «Пропустить» — и мы поползли дальше. Переехав мост через Мгу, я, зарулив в какие-то кусты, заснул как убитый, а потом, набравшись нахальства, остановил какую-то монстрообразную военную машину и уговорил парня слить мне некую толику бензина. Сдуру я начал совать ему в нос корочки члена, Союза журналистов — раньше это помогало, — но тот сказал, что все корочки ему до фени, а вот часы у меня клевые. Прочихавшись после его бензина, Росинант продолжал ползти вперед и доставил нас в Кирсино.