Не-птица (СИ) - Дёмин Андрей

— Нет бы дома меня на руках носить! — фыркнула неблагодарная оторва.

— Так ты ни разу не просилась!

— Мог бы и сам догадаться! Ладно, идем уже, дерево!

Дом Милы, типовая серая многоэтажка, возвышалась над двором, как надгробие над могилой. К своему удивлению, обнаружил, что лютого отвращения, как раньше, хрущёвка не вызывает — длительное общение с Иволгой сгладило мой снобистский характер, подружило с действительностью. Да, мир вокруг тёмен, холоден и абсолютно безразлично сер. Да, жить пришлось в компании уставших, замученных жизнью, в большинстве своем — глупых людей.

Но ведь рядом шла Иволга. А значит, с миром можно было мириться.

— Давай, забери нашу красотку, — Ива прислонилась к стене и закурила сигарету. На ресницах подруги осел иней.

— А ты не зайдешь?

— Не, со мной ее не отпустят. Все, не якори! — она подлетела к домофону и набрала квартиру Милы.

Пришлось подниматься в одиночку. В подъезде не горело ни одной лампочки, но за окном вечер лишь начинался, так что я добрался до входа в чужую квартиру — теплого желтого прямоугольника в конце одного из лестничных пролетов. Меня ждали.

— Здравствуй! — растягивая «а» протянула невысокая, толстоватая женщина. Судя по очевидному сходству — мать. — А Мила и не говорила, что у неё есть такой красивый друг!

В ее устах «друг» прозвучало по-советски сально, с невысказанным, но всем понятным подтекстом. То, как дружелюбно это произнесли, заставило меня покраснеть и потупиться.

— Здравствуйте.

— Да ты проходи, проходи! — меня бесцеремонно затащили внутрь, в горячий (после мороза снаружи), тесный и сдавливающий коридор. — Милочка сейчас выйдет, всё прихорашивается. Вадим, Вадим, ну куда ты там, поздоровайся хоть!

В одном из трех дверных проемов возник худой, морщинистый мужчина в домашних брюках и рубашке. В отличие от безымянной, но гиперактивной женщины, Вадим (наверное, Милин папа) меня стеснялся. Пожав руки, мы отступили в разные концы коридора, откуда неловко друг на друга молчали. Мать, терзаемая непреодолимым желанием заполнить каждую секунду тишины собой, снова открыла рот:

— А Милочка-то тебя с утра ждет, волнуется, с обеда вообще у себя заперлась, всё собирается!

— А вы уверены, что с ней все хорошо? — забеспокоился я.

— Да что с Милкой сделается! — пробурчал Вадим.

— Вот именно! — горячо поддержала женщина и, как бы в подтверждение её правоты, открылась единственная захлопнутая в этом коридоре дверь.

Мила снова поразила меня простотой и красотой собственного образа. На ней было длинное, в пол, вечернее платье, привычное косое каре придерживала теперь аккуратная серебристая заколка, открывая миру правый глазик девушки. Шрам, так Милой нелюбимый, покоился под тональным кремом, почти даже и не заметный. На ногах парикмахера поблескивали элегантные туфельки.

— Привет, — просто сказала девушка.

— Привет. Ты великолепна.

Мила покраснела и потупилась. Её мать опять что-то закудахтала, но уже гораздо тише и умиротворённее. Взяв подругу за руку, я подвел её к выходу.

— Закажу нам такси. Одевайся теплее, там лютый холод.

— Я знаю, — она сняла с вешалки куртку и накинула на плечи. — Идём?

— Прошу, — я отступил, пропуская Милу вперед.

— А то остались бы, все вместе отпраздновали… — робко предложила мама. Дочь бросила на неё короткий, но выразительный взгляд. — Ну ладненько! Счастливо вам отдохнуть! С днем рождения, доченька!

За нами закрылась дверь, но несколько секунд Мила оставалась такой же отрешенной и напряженной.

— Иди спокойно, — пробормотала она. — Мама наверняка пялится на нас в глазок.

Только спустившись на этаж ниже, она смогла расслабиться.

— Ива внизу?

— Конечно. Думаю, мы её запустим в подъезд, и все вместе подождем такси. А почему Иве нельзя за тобой зайти?

Мила закатила глаза.

— Родители спалили нас за поцелуем. Ива им и до этого не нравилась, а уж когда такое обнаружилось…

— Понятно, — кивнул я. — Сочувствую.

Мы спустились. Я открыл приложение, чтобы вызвать машину, Мила — дверь, пропуская внутрь замерзшую Иволгу.

— С днюхой! — та моментально повисла у подруги на шее.

— Спасибо, родная.

Они сразу затихли — поцеловались. Я уставился в экран, чувствуя, как горят уши. До приезда такси осталось четыре минуты.

***

Кафе было дорогое, но все-таки не ресторан. Уютный столик в углу зала, у окна, приемлемые по ценам и вкусные блюда в меню, ненавязчивая музыка — что еще нужно троим друзьям, чтобы тихонько попраздновать? Мы решили, что серёжки будут подарком от Иволги, а поход в кафе — от меня.

Разумеется, ни Лену, ни Руса Мила не пригласила. Я вообще подозревал, что изначально планировалась только Ива, но красноволосая каким-то образом пропихнула с собой мою тушку. Впрочем, Мила нисколько не расстроилась, и вообще вела себя необычно: смеялась часто и охотно, прикрывая аккуратный ротик ладонью (жест удавался естественно и очень мило), шутила, хоть и недотягивая остротой до Иволги, говорила много и охотно.

Ива, наоборот, держалась скованно и смущенно. Она все время заглядывала подруге в глаза, тщась заметить там что-то, ведомое ей одной. Ела красноволосая мало, и уже один этот факт явственно свидетельствовал о неспокойствии её души.

— Мил, а можно спросить?

— Уже спросил, — девушка улыбнулась, медленно подмигнула и отпила вино.

— Тогда рискну ещё раз. Ты всегда хотела быть парикмахером?

Мила откинулась на спинку стула и приподняла бокал, глядя через него на свет.

— Нет. Хотела стать дизайнером или, например, стилистом.

— Что помешало?

— Деньги, — легко призналась девушка. — У родителей нет денег, чтобы оплачивать обучение. А на бюджет я не протиснулась, увы. Пришлось идти по максимально близкой специальности.

— Понимаю, — я кивнул. — Говорят, это невежливо, но сегодня, думаю, можно. Сколько тебе лет?

— Двадцать пять.

«А выглядишь ты старше. Серьёзнее».

Говорить вслух я, конечно, не стал. Просто чокнулся с девушками и ещё выпил. Иволга замолчала совсем, только слушала нашу с Милой болтовню. Потом, будто очнувшись, достала коробочку с сережками и торжественно вручила подруге. Та открыла, ахнула, синие глазки вспыхнули едва ли ни ярче, чем серебро в свете люминесцентных ламп.

— Спасибо, спасибо!

Конечно же, подарок тут же занял свое место под осветленными локонами. Мила достала зеркальце, полюбовалась на себе и совершенно расцвела.

— Они прекрасны! — Иволге тут же достался долгий влюбленный взгляд. — Наверное, дорогие?

— Не парься, — отмахнулась мелкая. — Пришлось немного урезать заначку на мой отъезд, но мы переживем!

— Вот и хорошо! — Мила еще раз взглянула на себя, потом отложила зеркало и залпом прикончила вино. — Ива, нам больше не надо видеться.

Я моргнул. Захотелось помотать головой, проснуться — настолько неожиданно и абсурдно прозвучало заявление. Сюрреализма ситуации добавляла и реакция Иволги — красноволосая продолжала спокойно и сосредоточенно жевать поданный салат.

— А чё так? — наконец, осведомилась она.

Мила приступила к десерту.

— Ты же сама все понимаешь.

— Да-да, вкурила. Ты деревянному объясни, у него вон, челюсть до пупа!

Я захлопнул рот так резко, что зубы отчетливо и чувствительно щелкнули друг о друга. Никто не улыбнулся.

— Ты скоро уедешь, — Мила говорила как бы ни с кем, но обращалась все равно к Иволге. — А я останусь, потому что не могу бросить свою жизнь. Боюсь. Да и не проживем мы вместе. Не в этой стране. Я вообще, знаешь… — голос её сел, девушка быстро отхлебнула вина, — Не смогу. Ничего не смогу. Мне страшно, я слабая. Я здесь лишняя, неуместная, неугодная. Вру родителям, вру девочкам на работе, клиентам. Закуталась в кокон, чтобы больше не били, чтобы не гнали. Но внутри уютно и безопасно.

Иволга молчала, только ниже склонившись над тарелкой. Я почувствовал, что в горле стоит ком, а весь уют из кафе разом спарился. Мила будто впустила сюда холод улицы.