Год гиен - Брэд Гигли

— Тем не менее, она мертва. Кто-то ее убил, — сказал Семеркет.

— Может, чужестранец или бродяга. Но не кто-нибудь из нашей деревни. Мы ее любили.

Аафат и его жена склонили головы в знак того, что они ничего более не скажут.

Быстрый осмотр мастерской Аафата показал Семеркету, что какие бы инструменты ни использовал художник, они не сделаны из твердого голубого металла, как тот маленький обломок, который Семеркет всегда хранил в своем кушаке. Чиновник ни разу не упомянул об этом обломке строителям гробниц. Если бы он это сделал, от топора бы быстро избавились (коли топор все еще существовал). Но взгляд его старался найти что-нибудь сделанное из такого же темного металла.

В то утро, когда Ханро сказала ему о согласии старейшин, он начал свое расследование. Семеркет шел из дома в дом, всегда без приглашения, задавая вопросы даже детям. Но в какие бы фразы он ни облекал свои слова, как бы глубоко ни прощупывал, жители деревни смотрели на него пустыми глазами и давали одни и те же ответы. Тем не менее, чиновник продолжал расспросы, не сомневаясь, что если кто-нибудь из жителей знает что-нибудь об убийстве, это можно будет выяснить одной только настойчивостью и упорством.

Скульптор Рамос высекал маленькую статую из диорита, когда Семеркет пришел в его мастерскую па задворках деревни. По характерной форме парика Семеркет сразу понял, что статуэтка изображает Хетефру, и произнес это имя вслух.

— Вы ее узнали? — спросил довольный Рамос, держа статуэтку так, чтобы Семеркет мог видеть, насколько прекрасны детали.

Семеркет кивнул, сделав мысленно заметку себе на память, что Рамос пользуется только медными резцами.

— Это положат в ее могилу, как приношение от соседей. Она была замечательной женщиной.

Позади Рамоса его сыновья, Мос и Харач, и под их наблюдением — множество деревенских слуг, полировали огромный каменный круг из известняка. Круг лежал на земле, занимая большую часть мастерской. Время от времени сыновья скульптора поглядывали на Семеркета из-под припорошенных пылью век.

— У нее были враги? — спросил чиновник. — Она встревала в склоки? Обменивалась с кем-нибудь нелестными словами?

— Нет, — Рамос твердо покачал головой. — Она была доброй.

— Мы ее любили, — сказал Мос с другой стороны двора.

— Если вы спросите моего мнения, убийцей должен быть какой-нибудь чужестранец, — проговорил Рамос таким тихим и заговорщицким голосом, что Семеркету пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать слова. — Или бродяга. Вы зря тратите время в деревне, задавая все эти вопросы. Почему бы вам не отправиться на другую сторону реки? В конце концов, ее нашли именно там.

— Вы согласны с отцом? — внезапно рявкнул чиновник на Моса и Харача.

Оба подпрыгнули.

— Хетефру все любили, — повторил Мое.

— Бродяга или чужестранец, — подтвердил Харач.

Юноши вернулись к своей работе, принявшись полировать колесо. Пемза скребла но кругу, издавая звук, подобный воплю, наполовину застрявшему в женской глотке.

Иунет, женщина, вышивавшая пелены и плащи для царского двора, отвечала Семеркету, работая иглой и скромно опустив глаза.

В приемной рядом с ней сидели три ее племянницы, облаченные в такую же искусно плиссированную одежду, что была и на их тетушке. Платья оказались накрахмаленными так плотно, что походили на крылья белой цапли. Племянницы тоже работали, и Семеркет невольно засмотрелся на их бронзовые иглы, тонкие, как волосок, быстро вышивающие созвездие из остроконечных звезд вдоль края ткани.

— Хетефра? Враги? — прошептала Иунет.

Она была вдовой, хотя молодо выглядела. Ее завязанные во множество узлов косички были скромно стянуты в тяжелый, черный как смоль пучок у основания шеи. Украшений женщина не носила, но черты ее лица были гладкими, а губы — красными.

— Я знала Хетефру с детства. А я была девочкой не так давно, хотя вы, возможно, и не думаете так. Не было никого добрее ее, не было никого, кого здесь любили больше, — голос ее звучал, как нежный ветерок.

— Когда ты видела ее в последний раз?

Иунет внезапно укололась и высосала кровь из пальца. Она в раздумье пристально посмотрела па Семеркета.

— В последний раз… — Вышивальщица огляделась но сторонам в очаровательном замешательстве. — Наверное, на празднике Новой Луны, так?

Все ее племянницы кивнули в знак согласия.

— Всего за день или около того перед ее… исчезновением. Она любила бога луны, Хонса, больше всех остальных богов.

— Ты можешь припомнить, о чем вы с ней разговаривали?

Вдова покачала головой:

— Кажется, не смогу…

Ее племянница Тхая отчетливо проговорила:

— Я помню, тетя. Ты спрашивала ее совета насчет дяди Мемнета.

— Я думал, ты сказала, что ты вдова, — Семеркет сверился со своими записями.

Иунет покраснела до корней волос:

— Да, так и есть.

— Ночами к тетушке Иунет приходит дух дяди Мемнета, — продолжала Тхая тем же убедительным топом. — Он принимает вид… вид…

Она не смогла договорить и торжественно встала с места, чтобы прошептать это Семеркету на ухо. Слово, которое она проронила ему на ухо, вызвало у него внезапный приступ кашля. Одна из племянниц едва подавила хихиканье.

Вышивальщица в замешательстве посмотрела на чиновника.

— Я считаю, после того, как его положили в могилу, он больше не имеет на меня прав. Но, увы, женщины нашей семьи желанны даже для мертвых. — Она подалась вперед и ласково положила ладонь на колено Семеркета, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов.

Семеркет быстро поднял голову от записок — и обнаружил, что Иунет и ее племянницы смотрят на него ясными глазами. Никто больше не вышивал звезды. Чиновник быстро свернул папирус и встал с кирпичной скамьи.

— Мы редко видим каких-нибудь других мужчин, кроме здешних, — выдохнула Иунет. — Это очень… волнующе… для нас, бедных деревенских жительниц.

Племянницы с энтузиазмом закивали.

— Как вы думаете, — прохрипел Семеркет, — э-э… Полагаете ли вы, что Хетефра могла стать жертвой какого-нибудь мстительного духа? Разгневанного предка?

Одна из племянниц нерешительно ответила:

— Я слышала, что… То есть, в деревне поговаривают… — тихо начала она.

Дознаватель поднял руку, чтобы ее остановить.

— Да, я знаю — что ее убил бродяга или чужеземец. — Семеркет кивнул в знак благодарности и поспешил выйти из дома, прежде чем женщины успели попросить его попробовать их пива.

На улице его ждала Ханро, которая слушала, что творилось в доме, и засмеялась, увидев его таким встрепанным.

— Теперь вы готовы заплатить запрошенную мною цену? — шепотом спросила она. — Теперь вы поняли, что ничего не сможете узнать у этих людей, что я одна могу вам помочь?

Семеркет ответил более резко, чем намеревался:

— Я мог бы сделать так, чтобы тебя отлупили палками по подошвам ног, если бы думал, что ты и вправду что-то скрываешь. Стоит только приказать!

Ответом ее был издевательский смех, тихий, как шелест свитков папирусов.

Спустя неделю Семеркет двинулся к северным воротам, шагнул из них на солнечный свет и пошел по тропе вдоль деревенской стены — туда, где стоял крошечный храм строителей гробниц. У него не было причин туда зайти, кроме одной — спастись от давящей атмосферы деревни. Тамошняя теснота начинала действовать на нервы. К тому же, каждый из опрошенных им людей высказывал непоколебимое мнение, что Хетефру зарезал чужестранец или бродяга.

Подойдя к храму, чиновник понял, что к нему присоединилась Сукис. Высоко задрав хвост, она повела его туда, откуда доносился шум, в котором Семеркет узнал шум занимающегося класса.

Влекомый любопытством, он прошел сквозь храм туда, откуда доносились детские голоса. Деревенские дети, скрестив ноги, сидели па открытом воздухе перед молодым жрецом. Каждый ученик сжимал восковую табличку и стилос. Они декламировали знакомый Семеркету текст — историю о Змеином Царе и удачливом крестьянине.

Наблюдая за уроком, Семеркет порадовался, что молодой жрец не слишком усердно прибегает к помощи палки. Тем не менее, как любой хороший учитель, он следовал древней максиме — ученик «учится через зад». Время от времени он слегка ударял ребенка, путавшего урок.

Звук тростниковой палки, со свистом рассекающей воздух, немедленно вернул Семеркета в собственные школьные дни, когда он частенько слышал такой же звук. Однако настал день, когда учитель слишком усердно пустил в ход палку и ударил мальчика по лицу, сломав скулу. Несколько мгновений спустя соседи, привлеченные жалобными криками, вбежали в школьную комнату и обнаружили, что тринадцатилетний подросток забил учителя почти до смерти.

Тогда Семеркета и назвали впервые приверженцем Сета, и его формальному образованию пришел конец. Вскоре после этого он стал помощником Метуфера в Доме Очищения.