Три любви Михаила Булгакова - Борис Соколов

Любе и Михаилу приходилось по-прежнему решать квартирный вопрос. В сентябре 1924 года они поселились в старинном деревянном особнячке в Арбатском переулке, где ночевали в комнате брата одной из знакомых Белозерской, уехавшего на практику. Потом пришлось жить на антресолях служебных помещений школы по адресу: ул. Герцена, 46 (директором школы была Н.А. Земская). А в начале ноября Булгаков с новой женой обосновались в комнате на втором этаже флигеля во дворе дома 9 (кв. 4) по Чистому (Обуховому) переулку. Это свое жилище они в шутку называли «голубятней». Любовь Евгеньевна вспоминала: «Мы живем на втором этаже. Весь верх разделен на три отсека: два по фасаду, один в стороне. Посередине коридор, в углу коридора – плита. На ней готовят, она же обогревает нашу комнату. В одной комнатушке живет Анна Александровна, пожилая, когда-то красивая женщина. В браке титулованная, девичья фамилия ее старинная, воспетая Пушкиным. Она вдова. Это совершенно выбитое из колеи, беспомощное существо, к тому же страдающее астмой. Она живет с дочкой: двоих мальчиков разобрали добрые люди. В другой клетушке обитает простая женщина, Марья Власьевна. Она торгует кофе и пирожками на Сухаревке. Обе женщины люто ненавидят друг друга. Мы – буфер между двумя враждующими государствами. Утром, пока Марья Власьевна водружает на шею сложное металлическое сооружение (чтобы не остывали кофе и пирожки), из отсека А.А. слышится не без трагической интонации:

– У меня опять пропала серебряная ложка!

– А ты клади на место, вот ничего пропадать и не будет, – уже на ходу басом говорит М.В.

Мы молчим. Я жалею Анну Александровну, но люблю больше Марью Власьевну. Она умнее и сердечнее. Потом мне нравится, что у нее под руками все спорится. Иногда дочь ее Татьяна, живущая поблизости, подкидывает своего четырехлетнего сына Витьку. Бабка обожает этого довольно противного мальчишку. М.А. любит детей и умеет с ними ладить, особенно с мальчиками».

У Любы с Михаилом речь о детях даже не заходила. Успех Булгакова был кратковременен, вскоре из-за гонений он оказался в крайне стесненных материальных обстоятельствах, и они с женой боялись заводить детей. А может, в глубине души Михаил Афанасьевич не верил в прочность этого брака.

Именно в Обуховом переулке 7 мая 1926 года в рамках операции против сменовеховцев сотрудники ОГПУ провели у Булгакова обыск, изъяв экземпляры повести «Собачье сердце» и булгаковский дневник. Любовь Евгеньевна подробно описала его в своих мемуарах: «В один прекрасный вечер, – так начинаются все рассказы, – в один непрекрасный вечер на голубятню постучали (звонка у нас не было) и на мой вопрос «кто там?» бодрый голос арендатора ответил: «Это я, гостей к вам привел!»

На пороге стояли двое штатских: человек в пенсне и просто невысокого роста человек – следователь Славкин и его помощник с обыском. Арендатор пришел в качестве понятого. Булгакова не было дома, и я забеспокоилась: как-то примет он приход «гостей», и попросила не приступать к обыску без хозяина, который вот-вот должен прийти.

Все прошли в комнату и сели. Арендатор развалясь на кресле, в центре. Личность это была примечательная, на язык несдержанная, особенно после рюмки-другой… Молчание. Но длилось оно, к сожалению, недолго.

– А вы не слыхали анекдота, – начал арендатор… («Пронеси, господи!» – подумала я).

– Стоит еврей на Лубянской площади, а прохожий его спрашивает: «Не знаете ли вы, где тут Госстрах?»

– Госстрах не знаю, а госужас вот… (в этом анекдоте обыгрывается тот факт, что ВЧК, а вслед за ним ОГПУ расположились в здании на Лубянке, которое до революции занимало страховое общество «Россия». – Б. С.)

Раскатисто смеется сам рассказчик. Я бледно улыбаюсь. Славкин и его помощник безмолвствуют. Опять молчание – и вдруг знакомый стук.

Я бросилась открывать и сказала шепотом М.А.:

– Ты не волнуйся, Мака, у нас обыск.

Но он держался молодцом (дергаться он начал значительно позже). Славкин занялся книжными полками. «Пенсне» стало переворачивать кресла и колоть их длинной спицей.

И тут случилось неожиданное. М.А. сказал:

– Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. (Кресла были куплены мной на складе бесхозной мебели по 3 р. 50 коп. за штуку.)

И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный. Под утро зевающий арендатор спросил:

– А почему бы вам, товарищи, не перенести ваши операции на дневные часы!

Ему никто не ответил… Найдя на полке «Собачье сердце» и дневниковые записи, «гости» тотчас же уехали».

Позднее Булгакова дважды вызывали на допросы. На одном из них, 22 сентября 1926 года, Булгаков показал: «Партийность и политические убеждения. – Беспартийный. Связавшись слишком крепкими корнями со строящейся Советской Россией, не представляю себе, как бы я смог существовать в качестве писателя вне ее. Советский строй считаю исключительно прочным. Вижу много недостатков в современном быту и благодаря складу моего ума отношусь к ним сатирически и так и изображаю их в своих произведениях». Здесь уже были предвосхищены позднейшие слова в разговоре со Сталиным насчет того, что «русский писатель не может жить без родины».

Не исключено, что обыск стал одной из причин переезда Булгаковых на новую квартиру. В конце июня 1926 года они поселились по адресу: М. Левшинский переулок, 4, кв. 1. Но главным все-таки было то, что на новом месте у семьи было две комнаты, хоть и маленькие, хоть и в коммуналке, но с отдельной дверью. И, наконец, 1 августа 1927 года Булгаков заключил договор с застройщиком А.Ф. Стуем на аренду трехкомнатной квартиры по адресу: Б. Пироговская улица, 35а, кв. 6. Сюда они с Любовью Евгеньевной переехали в конце августа. Наконец-то они обрели более или менее надежное пристанище, хотя, конечно же, не идеальное. Любовь Евгеньевна вспоминала, что квартиру эту удалось получить благодаря их знакомым – неким сестрам Гинзбург: «К обычному составу нашей компании прибавились две сестры Гинзбург. Светлая и темная, старшая и младшая, Роза и Зинаида. Старшая, хирург, была красивая женщина, но не библейской красотой, как можно было бы предположить по имени и фамилии. Наоборот: нос скорее тупенький, глаза светлые, волосы русые, слегка, самую малость, волнистые… Она приехала из Парижа. Я помню ее на одном из вечеров, элегантно одетую, с нитками жемчуга вокруг шеи, по моде тех лет. Все наши мужчины без исключения ухаживали за ней. Всем без исключения одинаково приветливо улыбалась она в ответ.

Обе сестры были очень общительны. Они следили за литературой, интересовались театром. Мы не раз бывали у них в уютном доме в Несвижском переулке. Как-то раз Роза Львовна сказала, что ее приятель-хирург, которого она ласково назвала «Мышка», сообщил ей, что у его родственника-арендатора сдается квартира из трех комнат. Михаил Афанасьевич ухватился за эту мысль, съездил на Большую Пироговскую, договорился с арендатором, вернее с его женой, которая заправляла всеми делами. И вот надо переезжать.