Метро 2033: Третья сила - Дмитрий Ермаков

Клавдия Родионовна встала и ушла с гордым видом, бросив через плечо:

– А еще медсестра. Хамье.

После этого случая она стала воспринимать Рысеву как личного врага.

Ксения Петровна, любившая Лену, грустно вздохнула, и промолвила:

– Нет такого места, милая…

Врач Соколова строго отчитала Лену за эту вспышку гнева. Девушка сидела, вжав голову в плечи, не решаясь вымолвить ни слова.

– Что за разговоры, Рысева? Чего ты этим добилась? – наседала доктор на помощницу. – Не понимаешь, почему они тут сидят? Не со следствием бороться надо, а с причиной. А если причина – возраст, то и бороться нет смысла. Надо просто смириться, Рысева, – добавила тетя Катя уже спокойнее. – Просто смириться. И не обращать внимания на некоторые вещи.

– Знаете, мне то же самое папа говорил, – отвечала чуть слышно Лена, видя, что гроза миновала. – Я думала, смиренные люди – это слабаки, на которых ездить можно. А выходит, чтобы быть смиренным, нужна огромная сила…

– Твой отец – очень мудрый человек, – кивнула с улыбкой тетя Катя. – Запомни его слова.

Лена урок, который преподали ей отец и доктор Соколова, запомнила навсегда. Она больше не давала воли своему гневу. И постепенно на смену злости пришла… жалость.

Рысева жалела всех. Жалела Екатерину Андреевну и других докто-ров, работавших на износ. Жалела старушек, таскавшихся в госпиталь, как на работу, в одно и то же время с одними и теми же жалобами. Мужиков с простатой, дам в климаксе, детей с больными животами… И немного себя. Лена затруднялась сказать, чего именно ждала она, решая стать медиком, но явно не этого.

А через год после того, как Лена с головой окунулась в жизнь медиков, исчезла и жалость. На смену ей пришла привычка. «Привычка – вторая натура, стерпится – слюбится», – говорили люди. И Лена на своей шкуре убедилась: да, это так.

Друг семьи Рысевых, школьный учитель, игравший на гитаре, сочинил песню про свою работу. Там были такие строчки: «Казалось, школа для меня не больше, чем привычка. А оказалось, что она, не меньше, чем судьба»[16]. Шагая в первый раз после долгого перерыва на работу, в кабинет тети Кати, Лена напевала про себя эти строчки.

«Это не только про школу можно спеть, – размышляла она. – Про любую работу. Про больницу – уж точно».

Привычка принципиально ничего не поменяла в жизни Лены: темные круги под глазами никуда не делись, на работу она по-прежнему ходила без особой радости. Но и страдать перестала.

Екатерина Андреевна не стала расспрашивать девушку, вышедшую с больничного, о подробностях ее первой охоты, за что Лена была ей очень благодарна. Охота осталась в прошлом. Жуткие воспоминания отошли на второй план. Лена с головой погрузилась в работу.

Первыми, к самому началу приема, явились Маша Попова, ровесница Рысевой, недавно вышедшая замуж, и забавный карапуз, учившийся в школе. Его звали Вова, но одноклассники дразнили мальчика «Фофа» из-за дефекта дикции. Мальчик сносил насмешки стоически.

– Лен, займись ребенком, – распорядилась Екатерина Андреевна. – Заходи, Попова. Садись. Что случилось?

Врач Соколова знала всех жителей станции и в лицо, и по имени.

Вова вошел следом за Машей. На лице мальчугана застыло страдальческое выражение. За то время, что он шел через кабинет и садился на стул, Вова икнул два раза. И оба раза чуть не заплакал.

– Давно это у тебя? – спросила Лена.

– Фторой день, – шмыгнул носом Вова; бедный ребенок не только заикался, но и шепелявил сильнее, чем обычно, и понять его было нелегко. – Тетя Лена, я больфе не могу. Ик. На меня фсе ругаются. Говорят, фто я… Ик. Мефаю. А я фто?! «Попей фодички» – гофорят. А не помогает!

– Совсем не помогает? – уточнила девушка.

– Опять нафинается, – понурился мальчик. – И фсе снофа ругаются. Ик.

– А если дыхание задержать? – Лена тоже иногда икала, и этот способ отлично помогал справиться с неприятностью.

– Пробофал, – чуть не заплакал ребенок. – Не помогает. Ик. Андрюхе помогает. Мне не помогает. Ик.

– Приступы больше суток – это серьезно, – заметила Лена, озабоченно барабаня пальцами по столу. – Значит так, я знаю, как быстро остановить икоту. Есть один вариант. Бу! – тут она резко вскочила и топнула ногой.

Ребенок от неожиданности вскрикнул. Маша Попова едва не упала со стула.

– Рысева, ты больная?! – закричала она.

Врач Соколова нахмурилась. Она решила, что у Лены из-за перенесенного во время охоты потрясения начали шалить нервы или что та решила так пошутить. Но Екатерина Андреевна не успела открыть рот, чтобы отчитать медсестру, когда заметила чудесную перемену, произошедшую с Вовой – он больше не икал.

Гримаса испуга быстро сошла с детского личика, ему на смену пришла блаженная улыбка. Губы шептали слова благодарности…

– Хорошая идея, Лен. Молодец, – улыбнулась тетя Катя, одобрительно качая головой. – А тебе, Попова, это тоже сигнал, кстати. С нервами совсем беда. Пожалуйста, продолжай…

Маша что-то с жаром, активно жестикулируя, рассказывала Екатерине Андреевне, но Лена не слышала ее слов. Она полностью сосредоточилась на мальчике, своем, личном пациенте. Все остальное для нее сейчас не имело значения, не существовало.

– Расскажи маме про этот способ, – Лена уселась обратно на стул и продолжала невозмутимо наставлять мальчика. – Главное – напугать неожиданно. Есть еще такой вариант. Наливаешь воду в чашку. Не в стакан, он высокий, именно в чашку. Если нет чашек в доме, возьмите у кого-нибудь. Встаешь, выгибаешься, руки отводишь за спину… Ах, пробовал? Хорошо. Но лечить надо не следствие, а причину. Поэтому, Вов, послушай меня.

С этими словами она придвинулась ближе. Взяла Вову за руку, посмотрела замученному икотой и насмешками ребенку прямо в глаза.

– У тебя, мой друг, серьезные проблемы. Икота – это верхушка айсберга. В школе айсберги проходили?

Вова старательно закивал, хотел что-то сказать, но Лена жестом приказал ему молчать.

– Но речь не о школе. Икота, дорогой мой, не бывает у тех, у кого все в порядке с животом, – она похлопала его по пузу. – Понятно? Живот в твоем случае страдает из-за печени. Печень работает неправильно у тех, кто нервничает. А ты нервничаешь. И я догадываюсь, почему.

– Потому фто я смефно говорю, – тяжко вздохнул Вова.

– Именно. Фефект фикции – штука серьезная и лечится плохо. Я бы тебя с радостью направила к логопеду… Если бы он у нас был. Однако выход есть. Анекдот тебе расскажу сейчас. Жил один мальчик, который смешно говорил, так смешно, что просто ни слова не мог сказать без ошибок. И над ним все смеялись. А потом он пошел… Как думаешь, куда? На бокс. И больше никто никогда над ним не смеялся.

Вова расплылся в улыбке. Забавная история ему понравилась.

– Это про тебя, мой дорогой, – продолжала Лена строго. Она больше не улыбалась, не шутила. Она выпустила руку мальчика и смотрела на него так же, как на Митю Самохвалова, когда тот отказывался от ее помощи.

– Ты, я вижу, мальчик слабый, предпочитаешь терпеть насмешки, думаешь, это все ерунда. Не ерунда. Все равно страдаешь. Отсюда и икота твоя. Поэтому, – Лена пододвинула к себе листок бумаги и карандаш, – вот тебе записка. К Самсону. Тут я написала, когда он бывает в тренажерном зале. Покажешь ему эту бумажку, и он с тобой позанимается. Ты все понял?

Вова несколько раз хлопнул ресницами. Он не мог поверить, что все это произошло на самом деле. Что ему помогли. По-настоящему помогли. Что проблему, которую не могла или не хотела решить его мама, в считаные минуты решила почти не знакомая девушка в белом халате. На его лице сменяли друг друга радость, удивление, беспокойство. Видимо, Вова понимал, что с этой минуты жизнь его серьезно изменится. Это и радовало его, и немного пугало, как пугают детей любые перемены.

– Со мной? Грифа Самсоноф? – не мог поверить Вова. – И я стану таким фе сильным?

– Не исключено, – улыбнулась Лена. – Но одно я тебе обещаю – смеяться сразу станут меньше. Ну, удачи.

И она проводила Вову до дверей. Почти сразу ушла, слегка всхлипывая, и Маша Попова.

Минуту врач и медсестра сидели молча.

Екатерина Андреевна откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Лена тихо сидела рядом, смотрела с благоговением на пожилую женщину, ставшую для нее за последние годы не только наставницей, но и второй матерью…

– Что там у Машки? – осторожно спросила Лена, увидев, что тетя Катя открыла глаза.

– Забеременела. А рожать боится. Дескать, живем в конуре, какие тут дети.

«Как похоже на меня», – подумала девушка, но промолчала.

– Пикнула, представляешь, про аборт. Но я ее мигом на место поставила. Полковник врачу, который на это согласится, самому аборт сделает. Штык-ножом. Без наркоза. То, что боится, это нормально, глупостей бы не наделала.

Завести разговор с наставницей на тему будущих родов, которые пугали и ее саму, Лена собиралась давно, но снова не решилась. Вместо этого она спросила: