Первое дело Аполлинарии Авиловой - Катерина Врублевская

Банкометом был асессор. Я вытащил карту, глянул и положил рубашкой вверх. Мне выпала десятка червей. Счастливая и карта, и масть. Я всегда попадал в десятку, да и масть похожа на любящие сердца. Аникеев принялся раскладывать карты на две кучки. Увидев трефовую десятку, легшую налево от него, я облегченно вздохнул и открыл свою карту.

— Поздравляю, штабс-капитан, вы выиграли, — услышал я скрипучий голос графа, а банкомет, отсчитав, подвинул мне банкноты.

Первый выигрыш подействовал на меня, словно бокал шампанского. Я веселился, острил, увеличивал ставки. Судьба метала свой пестрый фараон. Мне часто везло. Граф и Аникеев перемежали речь «семпелями», «мирандолями» и «семикратными руте».

Несчастье, которое должно было случиться, случилось. На этот раз банкометом играл Кобринский. Я поставил все, что у меня было, вытянул карту и, как Германн, проиграл… Не помню, как добрался до гостиницы — кажется, меня привез Даргомыжский, уже под утро, пьяного и отупевшего от поражения.

Проснулся я в три часа пополудни. Напротив меня сидел Валентин, словно злой демон из стихотворения, правда, не знаю, из которого.

— Это ты… — простонал я, обхватив голову, разламывающуюся от боли. — Скажи мне, что я натворил?

— Ты проигрался, Николай, — ответил он мне с грустью в голосе.

— Много? — спросил я, надеясь, что все каким—то образом уладится.

— Тридцать восемь тысяч ассигнациями.

— Откуда столько? Кому? Тебе? Я не могу сейчас! — я заметался по гостиничному нумеру.

— Графу Кобринскому.

Я остановился. «Боже мой…»

— Валентин, что же мне делать? Почему ты меня не остановил? Как это получилось?

— Тебя остановишь… — усмехнулся он. — Ты рвался в бой: выписывал векселя, клялся усопшей бабушкой, которая оставила тебе деревеньку, уверял, что у тебя еще много денег.

— Какая бабушка? Какая деревенька? — я ничком повалился на кровать и замер, не желая слышать более этот кошмар. Сколько я так пролежал — не знаю. Карточный долг — долг чести. Но мне неоткуда было взять деньги. Не выходить же с кистенем на столбовую дорогу!

— Ну, полно, полно отчаиваться, — Даргомыжский сел на кровать и потрепал меня по плечу. — Вставай, поедем к графу. Может он и не такой черт, каким малюют. Объяснишь ему, что был неправ, попросишь отсрочки.

Пришлось встать, ополоснуть лицо и поменять сорочку. Голова гудела, глаза не раскрывались, и Валентин протянул мне плоскую походную фляжку — откуда он ее достал, уму не постижимо! Я отхлебнул раз, другой, мне полегчало, и на душе уже не было так тошно: а вдруг приятель прав и все образуется?

Императорское географическое общество помещалось в роскошном особняке с беломраморными колоннами у входа. Оробев, я вступил под гулкие своды. Мне не так страшно было под пулями, как здесь, когда я представил, что буду говорить графу.

К нам подошел чиновник:

— Его сиятельство ждут. Пойдемте, господа, я проведу вас.

Понизив голос, я спросил Даргомыжского:

— Откуда граф знал, что мы придем?

— Не волнуйся, я все устроил. С утра заехал сюда и добился аудиенции. Ты же мой друг, а друзей в беде не бросают. Верно? — он подмигнул, и в этот миг, словно лопнул железный обруч, давивший мне на виски.

Чиновник довел нас до высоких, украшенных золоченой резьбой дверей и, приоткрыв их, исчез. Мы вошли в огромный кабинет, где за массивным столом сидел граф Кобринский, действительный член Императорского географического общества.

При виде нас он поднялся со своего места.

— Прошу садиться, господа! — рядом с его столом стояли гнутые стулья, на которые мы и опустились.

Повисла пауза. Насладившись ею (как мне показалось), граф обратился к моему визави:

— Поручик, я премного благодарен вам за то, что вы приложили столько усилий и приняли деятельное участие в судьбе вашего друга, но мне хотелось бы остаться с штабс-капитаном наедине.

Даргомыжский постарался ничем не выразить своего удивления. Он резво вскочил, кивнул, щелкнул каблуками и удалился, печатая шаг.

Кобринский подождал, когда за поручиком закрылась дверь, и повернулся ко мне:

— Ну, сударь, вы уже осведомлены о размерах вашего карточного долга? Увы… Сожалею, но вчера не было никакой возможности втолковать вам о предосудительности вашего поведения. Сидите, сидите… Нам нужно о многом поговорить.

— Я отдам, извольте не сомневаться, ваше сиятельство. Займу, найду, упрошу. Карточный долг — долг чести!

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь, — пробормотал он, пытливо глядя на меня. — И когда вы, милостивый государь, собираетесь вернуть мне долг?

Не выдержав его взгляда, я стушевался:

— Дайте мне время, ваше сиятельство. Слово офицера…

— А вот времени у меня и нет, голубчик, — ответствовал граф, устало откинувшись на спинку кресла. — Стар я — отсрочку давать. Не могу, никак не могу. Извольте платить по счетам. Как вы сказали — долг чести?

— Мне нужна неделя, две, и я соберу, отдам… — я понимал, что несу чушь, но мне так хотелось вырваться из-под цепкого взгляда этого старика, что я попросту не отдавал себе отчета в том, что говорю.

— Не сможете вы, Николай Иванович, собрать деньги. Ни за неделю, ни за две. И честь свою порушить тоже не захотите. Что тогда? Пулю в лоб? Нет, мой дорогой, нельзя такими бравыми молодцами бросаться — оскудеет Россия, — он встал, обошел стол и положил мне руку на плечо. — Ну, полно, полно, не расстраивайтесь так. Из каждого положения можно найти выход. Даже из самого безвыходного.

Я уж было, ничтоже сумняшеся, подумал, что граф Кобринский собирается простить мне долг, и воспрянул духом.

— Хочу предложить вам одно дело, дорогой Николай Иванович.

— Всецело к вашим услугам, ваше сиятельство. Только прикажите!

Граф вернулся на свое место и пристально посмотрел мне в глаза:

— Дело, которое я хочу поручить вам, требует особой секретности и деликатности. О нем не должна будет знать ни одна живая душа! Вам понятно, штабс-капитан?

— Да, ваше сиятельство, я понимаю.

— Насколько мне известно, вы сейчас находитесь в отпуске? Так вот: вы его прервете и вернетесь в Москву. Там вы подадите рапорт вашему командованию о переводе вас в N-ск, а я прослежу, чтобы ваш рапорт удовлетворили.

Я не верил собственным ушам. Покинуть Санкт-Петербург, вернуться в Москву и по своей воле перевестись в N-ск?! В это захолустье между Саратовом и Воронежем! Мне даже неизвестно, где находится этот самый N-cк. Но делать было нечего. Несмотря на гнев, обуревавший меня, я понимал, что нахожусь во власти старого графа и вынужден ему покориться.

— А что мне нужно будет сделать в этом городе? — спросил я, скрывая досаду.

— Прекрасно! — граф Кобринский слабо улыбнулся. — Вы сразу поняли, что вам придется чем-то заняться. Но не беспокойтесь, особенно трудного задания вы не получите.

Внезапно дверь приоткрылась и некий чиновник заглянул к нам в кабинет.

— Занят! — громовым голосом рявкнул его сиятельство.

Чиновник испуганно юркнул за дверь, а я удивился — не такой он слабый и старый, каким хочет казаться.

— Итак, вернемся к теме нашего разговора, дорогой Николай Иванович. Вы поняли верно, что в N-ск поедете не просто так. Там живет вдова одного нашего чиновника, члена Императорского географического общества. По некоторым сведениям, этот чиновник утаил секретные документы, принадлежащие обществу, увез их к себе на родину, в N-ск, где и скончался. Задание, возлагаемое на вас, будет следующим: нужно близко познакомиться с вдовой и найти этот документ. Взять, перлюстрировать, словом — поступить по обстоятельствам.

Тут я не смог сдержаться.

— Я офицер и…

— Сядьте, штабс-капитан. Сядьте и успокойтесь. И подумайте о своем карточном долге. Или вы выполняете то, что я вам сказал, или завтра же возвращайте деньги. Я не намерен ждать.

— Но то, что вы предлагаете мне, бесчестно!

— А пользоваться служебным положением не бесчестно? А утаивать и скрывать секретные документы, необходимые для развития науки и прогресса, — не бесчестно? Если бы этот чиновник не скончался столь внезапно, мы бы явились к нему с обыском, и дело с концом. Но тут дама, вдова… Кто знает, что она сделала с документами? Может, сожгла или выбросила? А вы разузнаете и тем самым спасете для России сведения, представляющие огромную научную и историческую ценность.

Полина, представь мое состояние. Я тогда ничего не знал ни о тебе, ни о твоем благородном муже, мне нужно было лишь выплатить карточный долг. И я согласился. Прошу, не презирай меня, не отдаляй от себя, повторяю: я ничего не знал… Граф представил мне твоего мужа вором и бесчестным негодяем.

— Вы поедете в N-ск, штабс-капитан. Устроитесь, обживетесь и через неделю пойдете с визитом к Елизавете Павловне — она устраивает «четверги», на которых присутствует все местное общество. Там будет и вдова, госпожа Авилова Аполлинария Лазаревна. Вы с ней познакомитесь и завоюете ее расположение. Далее действуйте по обстоятельствам.