Серое Преосвященство: этюд о религии и политике - Олдос Хаксли

Отец Жозеф хранил верность сосланному другу и терпеливо ждал случая вернуть его к власти. Но пока что надежды на это у епископа Люсонского не было. Люин ненавидел и боялся одаренного Ришелье, а Людовику епископ был противен как выдвиженец подлого материнского фаворита. Отец Жозеф выжидал и продолжал работать над своим великим планом крестового похода. Из сообщений Невера, посещавшего разные германские дворы, и от своих многочисленных церковных корреспондентов он узнавал, что к плану в целом относятся одобрительно — все, кроме испанцев. Он решил, что настала пора воспользоваться письмом папы к Филиппу III. Прокуратор ордена капуцинов дал монаху разрешение путешествовать сколько потребуется. И весной 1618 года, через несколько дней после того, как Ришелье был сослан подальше от королевы-матери в Авиньон, отец Жозеф с двумя спутниками отправился на юг. В Пуатье случилась неожиданная задержка. За несколько дней до его прибытия умерла его давняя сотрудница и друг Антуанетта Орлеанская, и новообразованная конгрегация кальварианок осталась без начальницы. Пока отец Жозеф оставался в Пуатье, занимаясь делами кальварианок, ему доставили странное известие. Представителей императора в Богемии выбросили из окна на третьем этаже дворца в Праге. Давно ожидавшаяся война разразилась, и — хотя подобного никто вообразить не мог — она продлится тридцать лет.

Как только была избрана и вступила в должность новая аббатиса, отец Жозеф устремился в Мадрид — с такой скоростью и по такой жаре, что оба его спутника умерли, не дойдя до цели. Более выносливый от природы, движимый неукротимым духом, постоянно ощущавший присутствие Бога, отец Жозеф благополучно достиг Мадрида и сразу вступил в переговоры с герцогом Лермой и его царственным патроном. Прием представителю папы был оказан самый любезный и сердечный; идея крестового похода была сочтена в высшей степени похвальной и христианской. Но как только речь зашла о средствах, с помощью которых это принципиальное одобрение можно воплотить в активное дипломатическое, военное и морское сотрудничество с Францией, отец Жозеф обнаружил, что имеет дело не с послушными чадами Церкви, а с испанскими националистами. Разумеется, и те аналогичным образом восприняли отца Жозефа. Имея в глазу бревно, легче разглядеть его и в чужих глазах. Лерме и его хозяину стало ясно следующее: искренне веря, что крестовый поход весьма любезен Богу, монах вместе с тем убежден, что возглавить его и воспользоваться его лучшими плодами должна Франция. Последнее отец Жозеф обосновывал ссылками на историю. Франция играла главную роль в прошлых крестовых походах — играла потому, что именно такова была, несомненно, воля Провидения. Если в нынешнем походе Франция будет играть роль иную, чем главная, это будет нарушением исторической традиции и игнорированием воли Божией. Посему Франция должна играть ведущую роль. Это казалось аргументом неопровержимым — французам. Испанцам, к сожалению, — не таким убедительным. Одно не вызывало у них сомнений — поход в том виде, как его планирует отец Жозеф, усилит Францию за счет Испании. Опыт научил их, что старый девиз крестоносцев Gesta Dei per Francos[36] на практике может легко превратиться в Gesta Francorum, gesta Dei[37], и они разумно заподозрили, что такое превращение действительно произошло под тонзурой отца Жозефа. После четырех месяцев утомительных и безрезультатных переговоров монах вернулся восвояси, не добившись ничего, кроме самых туманных обещаний и уклончивых пожеланий успеха.

Холодность испанцев и зимняя стужа в горах не охладили его энтузиазма. По дороге домой он сочинил длинную лирическую рапсодию о вызволении греков из турецкого рабства. Две строфы этого стихотворения особенно поучительны. Si, pour te soulager, — пишет он, обращаясь к Греции, —

Si, pour te soulager, l'univers je tournoie,C'est trop peu pour mes voeux;Dans une mer de sang il faut que je me noiePour eteindre mes feux.[38]

Другими словами, крестоносное рвение отца Жозефа таково, что погасить его можно только морем крови инородцев. Немногие политические идеалисты говорили так откровенно о следствиях своего идеализма. Причина, возможно, в том, что немногие политические идеалисты проводили половину жизни в размышлениях о муках и смерти Богочеловека, по сравнению с которыми страдания обыкновенных людей пренебрежимо малы. А когда прольется море крови — что дальше? У большинства политических идеалистов сомнений нет: утопить в нем людей, с тобой не согласных, и настанет Утопия. Но и тут отец Жозеф на удивление свободен от иллюзий и на удивление откровенен в этой своей свободе.

J'ignore ou mon dessein, que surpasse та vue,Si vite me conduit;Mais comme un astre ardent qui brille dans la nue,Il me guide en la nuit.[39]

Результаты любого плана действий всегда неведомы и непостижимы; план должен выполняться сам по себе, как нечто, себе довлеющее. Это — неприкрашенная истина политики; но сколь немногим политикам хватало проницательности увидеть ее — и смелости, увидев ее, эту неутешительную истину высказать! Крестовый поход против турок оставался одной из главных забот отца Жозефа до конца его дней. Да, к 1625 году он вынужден был признать, что от плана международной экспедиции надо отказаться — и, возможно, на много лет. Причиной тому — европейские раздоры и упорное противодействие обеих ветвей Габсбургского дома. Противодействие крестовому походу преобразило первоначальную испанскую политику отца Жозефа в постоянную и сильную нелюбовь к «традиционному врагу». В начале Тридцатилетней войны он был всецело на стороне императора, против Пфальцского курфюрста и протестантов. О победе императорских войск у Белой Горы он восторженно писал: «Сатана лишился одного из рогов, и Иисус, изгнанный из этих областей, вновь утвердится в Богемии». Несколькими годами позже он делал все, от него зависящее, чтобы рог у сатаны отрос снова. Почему? Потому что победа Габсбургов будет опасна для Франции и будет препятствием возглавленному Францией великому походу против неверных. Самый ревностный из католиков, он пришел к убеждению, что католическая Австрия и католическая Испания угрожают главнейшим интересам католичества. Мнение это отнюдь не было еретическим; его разделял не кто иной, как папа. Будучи итальянским правителем, папа имел все основания опасаться Габсбургов. Решительная победа в Германии сделала бы императора и испанского короля полными хозяевами на Апеннинском полуострове.

Вернувшись из Мадрида, отец Жозеф с неубывающим рвением продолжал готовить крестовый поход. Втихомолку он помогал герцогу Неверскому в организации нового рыцарского ордена, которому предстояло стать ядром предполагаемой международной армии.

Христианская милиция — так он назывался — должна была набирать рыцарей и командиров по всей католической Европе. Каждый новичок принимал присягу крестоносца и вносил в общий военный котел сумму, пропорциональную его чину и состоянию. Дела у христианской милиции шли хорошо, насколько это было возможно для такого рода организации и в тех обстоятельствах. В орден вступили многие дворяне, и даже знатные; обещана была значительная сумма денег; вокруг вопросов руководства и престижа разгорелась борьба честолюбий и, как следствие, — нескончаемые споры.

Первую серьезную неудачу милиция потерпела, когда Филипп IV Испанский запретил организовывать ее во всех своих владениях. Затем все лучшие силы Европы были брошены на войну, и дальнейшее существование ордена стало бессмысленным. В 1625 году, когда отец Жозеф добился официального признания ордена папой Урбаном VIII, христианская милиция была практически мертва.

Военная деятельность Невера не ограничивалась организацией рыцарского ордена. Он собрал в своей провинции войско и построил отличные корабли для переброски его в Грецию. Командовать своим маленьким флотом он пригласил известного нормандского пирата, который специализировался по Средиземному морю и был несравненным знатоком левантийских вод. Отец Жозеф помогал как мог потенциальному императору Византии в его приготовлениях; однако они оказались бесплодными. Войско испарилось, флот захватила протестантская эскадра из Ла-Рошели, пират вернулся к своим занятиям, и, наконец, сам герцог Неверский, наскучив крестовыми походами, стал думать о других вещах.

Блажен безумец, что во всякий час отыщетИгрушку новую или предмет желанья.

Остался один отец Жозеф — глас вопиющего в пустыне; но скоро и он сменит песню и станет вопиять уже не об истреблении турок, а о посрамлении Габсбургов. Но, прежде чем отставить (но с какой неохотой!) лозунг «В крестовый поход — сегодня», отец Жозеф сделал последний и самый необыкновенный вклад в это общее дело. В 1617 году по дороге из Рима он начал сочинять «Туркиаду». Тридцать пять миль, три часа медитации и двести гекзаметров — такова была ежедневная программа этого трудного путешествия. В последующие годы, на дорогах Франции и Испании, он завершил и отшлифовал свое творение. К 1625 году эпическая поэма в 4637 строк была закончена. В тот год он взял с собой в Рим два печатных экземпляра, которые составляли, насколько известно, первое и единственное издание поэмы. Один экземпляр был для Урбана VIII, другой для кардинала Барберини, его племянника и ватиканского государственного секретаря. Сам выдающийся ученый-классик и автор многих изящных стихотворений, многих истинно цицероновских бреве и булл, Урбан VIII пришел в восторг от поэмы и назвал ее христианской Энеидой. Аббат Дедувр, который сорок с чем-то лет назад обнаружил единственный сохранившийся экземпляр «Туркиады», не может, как добросовестный латинист, вполне поддержать мнение понтифика. Он отмечает, что отец Жозеф склонен прискорбным образом путать наклонения после глаголов речи и в косвенных вопросах. Также соединительный союз слишком часто отделяется от отрицания. Что до просодии, то он злоупотребляет элизией в односложных словах и, по крайней мере, в сорока четырех случаях не продлевает короткий слог в словах, заканчивающихся на s. Небезупречна «Туркиада» и в отношении прочтения долгих и кратких слогов. Так, concidit[40] используется дактилически, хотя на самом деле это антибакхий. Или, еще хуже, inscitiam[41] — явно третий эпитрит, а трактуется как хориямб. Серьезные прегрешения! Но пусть бросят первый камень те, кто никогда не грешил в размерах.