Пустошь - Джен Александер

Прислушиваясь к скрипу качелей, я закрываю глаза. Оказывается, удаление производит врач в специальном центре, и оно требует прямого телесного контакта. Мне представляется, как я лежу без сознания в металлическом гробу – лицо опухшее, из тела торчат десятки прозрачных трубочек. Я с трудом сглатываю.

– Врач делает что-то с головой персонажа?

– Да. Производит полную деактивацию. Разрывает связь между игроком и персонажем. Поджаривает церебральный чип.

Деклан похлопывает меня по макушке. Я пригибаюсь и отпихиваю его руку.

– Смерть мозга наступает через тридцать секунд, максимум – через минуту. Корпорация не хочет, чтобы конкуренты скопировали ее технологии. А вообще, удаления случаются довольно редко. Когда геймеры заканчивают курс лечения, персонажей возвращают поставщику. Потом их передают наемным работникам и вводят в игру в роли негодяев. Удаляют только сильно изувеченных персонажей, потому что ремонтировать их слишком накладно.

Вместо своего тела в регенераторе я вижу теперь другую картинку: женщина, напомнившая мне Миа, отчаянно хватается за макушку и молит меня достать что-то у нее из головы. Я крепче ухватываюсь за металлические цепочки.

– А когда персонажи умирают, происходит то же самое? В смысле, умирают во время игры?

– Иногда.

– Они осознают, что с ними происходит?

– Да.

– И тебе не противно работать на компанию, которая делает такое с людьми? Которая платит сотрудникам за то, чтобы они управляли каннибалами?

– Вертью… – произносит Деклан. И умолкает.

Мы сидим, качаясь на качелях, и наблюдаем за проходящими мимо людьми – за персонажами. Никто не обращает на нас внимания. А ведь в один прекрасный день любой из этих несчастных может обрести власть над собственным телом за секунду до того, как его мозг взорвется.

– Думаешь, они счастливы на реабилитации? – спрашиваю я.

При звуке этого слова меня прошибает холодный пот, хотя никаких воспоминаний о реабилитации не осталось – если я вообще ее проходила.

– Их подвергают всем видам жестокости, какие только можно представить. Если бы в «Лан корп» не научились управлять телами персонажей, у них бы остановилось сердце.

– Значит, процедура неприятная?

– Хуже смерти.

– Ты говоришь так, будто сам ее проходил!

Какое-то время Деклан молча качается на качелях, потом произносит:

– Не проходил. Но я работал в центре реабилитации достаточно долго и знаю, как там все устроено.

– Можно это как-то остановить?

Деклан недоуменно приподнимает одну бровь, и я поясняю:

– Можно как-то уничтожить игры и прервать реабилитацию? Есть же способ заглушить сигнал нескольких чипов. Значит, должно быть средство… не знаю… разом освободить целую толпу персонажей.

А дальше что? Вернуть их сознание в «Пустошь», чтобы они боролись за выживание?

Деклан смотрит в землю.

– Не исключено, – говорит он, потом фыркает и добавляет: – Кто-нибудь из конкурентов «Лан корп» наверняка над этим работает.

– Надеюсь.

Надеюсь, они что-нибудь придумают до того, как Итана отправят на удаление. Я осознаю, что произнесла его имя вслух, только когда Деклан откашливается. Он закатывает глаза.

– В чем дело? – резко спрашиваю я.

– Почему его судьба тебя так волнует?

– Потому что он может умереть, если какой-то придурок решит воспользоваться своим правом от него избавиться.

Потому что я успела всей душой привязаться к голосу и доброму лицу Итана.

К личности Лэндона.

Деклан перестает раскачиваться и трясет головой.

– А ведь настоящий Итан, вполне возможно, ужасно неприятный тип. Может, он серийный убийца или невротик. Или пинает маленьких щенят.

– Может, я тоже.

Деклан пододвигается ко мне. Качели страшно скрипят, и от этого звука меня передергивает.

– Ты – нет.

– Я убивала. Много раз.

– Ты убивала, потому что тебя заставляла сидящая за дисплеем трусиха. Ты убивала, потому что у твоего геймера проблемы с психикой.

– И все же это делала я. Можно сколько угодно притворяться, но правды не изменить.

Деклан склоняет голову набок и молча меня разглядывает. Чувствую себя жуком под лупой. Закусываю губу и отворачиваюсь.

– Что? – спрашиваю я.

– С этаким комплексом вины ты совсем себя замучаешь. Сделай одолжение – закрой глаза.

– Почему я должна…

– Просто закрой глаза и представь, что ты в другом месте. Где угодно, только не в «Пустоши».

Я закатываю глаза, но все-таки зажмуриваюсь. Внезапно я понимаю, что стою на карнизе между двумя окнами, прижавшись спиной к известняковой стене. Это точно не «Пустошь», хотя место кажется знакомым. Влажные ладони скользят по стеклу, в ушах стучит кровь. Вокруг творится что-то невообразимое: соседние здания в огне, а внизу, десятью этажами ниже, дерутся люди.

Я распахиваю окно и осторожно забираюсь внутрь. Не успеваю подумать, что теперь я в безопасности, как хватаю прислоненное к стене ружье. Мне откуда-то известно, что это снайперская винтовка. Опираясь на подоконник, я приникаю к ней и смотрю в оптический прицел. Потом выпускаю всю обойму в дерущихся на улице людей.

Перезаряжаю.

Стреляю.

Перезаряжаю.

Стреляю.

В грудь, в голову, в грудь.

Закончив, я захлопываю окно. Ветер теребит мои волосы – они в два раза длиннее, чем на самом деле. Я заправляю их за правое ухо – оно целехонько. Открываю рот, чтобы сказать об этом, но не могу произнести ни слова. А когда пытаюсь прикоснуться к своей коже, рука отказывается повиноваться.

– Вот видите! Я же говорила: мы вполне подходим для «Пустоши», – произносит моими губами Оливия. – Клавдия станет лучшей из лучших.

…Я открываю глаза; склонившись надо мной, стоит Деклан, он держится за качели, не давая им раскачиваться.

– У тебя испуганный вид. Я же просил не думать о «Пустоши»!

Я и не думала. Я видела другую игру, в которой была другим персонажем. Не знаю, воспоминание это или галлюцинация, вызванная всем тем, что обрушилось на меня в последнее время.

Надеюсь, я просто схожу с ума и разыгралось воображение. Иначе получается, что на руках у меня еще больше крови, чем я думала.

Глава семнадцатая

Мы едва успеваем вернуться в бар. Всю дорогу Деклан расспрашивает меня о том, что я видела, когда закрыла глаза. Однако я слишком запыхалась, чтобы отвечать. Я бегу со всех ног, так что сердце заходится в груди, бегу от воспоминаний о горящих домах и падающих на землю трупах. Меня не волнует, что Деклан остается без ответов. Зато у него будет, о чем подумать в мое отсутствие. Через тринадцать минут после того, как я опускаюсь в кресло рядом с дверью, Оливия заходит в игру. Что-то рано. Она ведь сказала геймеру Джереми, что вернется только завтра утром. В следующий раз буду наведываться к ней в сознание почаще. В следующий раз не позволю чувствам затуманить мне разум.

В следующий раз, когда Деклан велит мне подумать о чем-нибудь, кроме «Пустоши», не стану его слушать. Потому что стоит мне закрыть глаза, как я вижу падающих на землю людей, сраженных моими пулями.

Целых полтора дня я не получаю свободу дольше чем на пару часов. Наконец Оливия заговаривает с Итаном, который изучает свой инвентарь, хранящийся позади стойки:

– Я возвращаюсь в Колвас до завтрашнего вечера. Ты не будешь заходить в игру без меня?

С замирающим сердцем жду его ответа. После Оливии, Итан – главная моя помеха. Из всего клана он единственный следит за приходами и уходами моего геймера. Единственный станет задавать вопросы, если я вдруг исчезну. Если их обоих не будет в игре, я смогу столько всего успеть!.. Оливия заставляет меня положить руки на стойку. Я скрещиваю пальцы – по собственной воле.

– Хорошо, – соглашается Итан.

Жаль, он не расспросил Оливию, зачем она едет в Колвас, мне бы очень хотелось узнать.

Итак, я получу свободу на сутки. Как только Оливия выйдет из игры, я просочусь к ней в сознание и выясню, ради каких таких важных дел она готова оставить игру.

Итан пересчитывает оставшееся вяленое мясо и бутылки с водой, и мы возвращаемся в сэйв, держась за руки и с улыбкой глядя друг на друга.

– Увидимся завтра, – говорю я. – В четыре.

– Буду ждать тебя здесь.

– И Лэндон… я буду по тебе скучать.

Следующие полтора часа я то и дело заглядываю к Оливии в голову: хочу быть уверена, что она не вернется в «Пустошь». Наконец она садится в черный поезд – такой длинный, что не видно конца. Он напоминает мне пулю. Вместе с матерью Оливия выходит в раздвижные двери на вершине небоскреба и попадает прямо в вагон. Когда она идет по узкому проходу, раздается механический голос:

«Приветствуем вас на борту аэротрамвая. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности и ознакомьтесь с информацией, отправленной на ваш аку-планшет. Сегодняшняя поездка до Колваса в две тысячи восемьсот пятнадцать километров продлится примерно один час девятнадцать минут».