Неумышленное ограбление - Наталия Левитина

— А после смерти Дроздовцева, когда я чистил его компьютер, я обнаружил, что с этой дискеты снята копия. Поверьте, меня это просто взбесило. Дроздовцев пренебрегал элементарной безопасностью, возомнил себя всесильным, в общем, зарвался.

Снять с дискеты копию не мог человек, посторонний в «Интеркоме». И только вы, кроме нас с Дроздовцевым, прочитали «Итальянское лето», где находился шифр к дискете. Хотя я-то думал, что раскодировать ее будет невозможно. Браво! Я всегда ценил ваши способности.

Теперь передо мной встала задача отобрать у вас дискету. Но проблема заключалась в том, что вы успели мне понравиться за короткий период нашего знакомства. И мне страшно не хотелось расправляться с такой интересной девушкой. Поэтому я поручил Марине Дроздовцевой следить за вами.

Я потеряла дар речи: нет, это просто невозможно. Он меня обманывает.

— А ведь я вас предупреждал, что Марина — вам не компания, усмехнулся в бороду Тупольский. — С той самой минуты, как вы познакомились с ней на корте гостиницы, помните наш уик-энд, она информировала меня о каждом вашем шаге.

Я изумилась:

— Но не может она быть до такой степени лживой. Ведь…

Я вспомнила, как Марина плакала, узнав о пропаже Кати, как горячо она убеждала нас уехать в Америку. Нет, я ему не верю.

— Но она, возможно, и вправду хорошо к вам относится. Просто у меня был особый рычаг, с помощью которого я воздействовал на нее. У Марины есть ребенок, а большинство женщин ради своего ребенка готовы на все. Я ей просто сказал, что теперь жизнь ее пацана зависит от судьбы этой дискеты. Поэтому если вам показалось, что она переживает ваши несчастья искренне, то, может быть, вы и не ошиблись. У нее просто не было выхода.

— Но тогда эти кошмарные двое суток, когда вы похитили Катю… Марина все знала? Но почему же она сразу не посоветовала мне взять дискету и идти к вам? Я ничего не понимаю…

— Просто я не давал ей такого указания. Но ведь в конце концов вы все же пришли ко мне?

Манипулятор. Ему, значит, нравится управлять людьми, как пешками, и так, чтобы они и не догадывались об этом. А тогда, в гостинице, когда Олег вылил ему в лицо шампанское, Тупольский, наверное, вообще получил от этого действия удовольствие — зная, что через день Олега должны убить, выполняя его, Тупольского, распоряжение.

— А кота мне тоже Марина покалечила? — внезапно вспомнила я про гранату, заброшенную в кухонное окно.

— Не понял?

— Зачем закинули гранату в мою квартиру?

— А, вы про это… Марина мне говорила. Но, знаете, это уже чья-то самодеятельность. Я к этому никакого отношения не имею. Могу, конечно, разобраться, если вы хотите. Вот насчет ограбления — то могу сказать, что дверь вам выломала Марина. Я приказал ей поискать дискету в вашей квартире. Незаметно. А она не стала церемониться — подковырнула чем-то защелку. Женщины не перестают меня удивлять: вы убегаете через окно — это и мужчина-то не каждый сможет, Марина взламывает квартиру. Она вам, случайно, убирать потом не помогала?

Я кивнула.

— Вот-вот. Женщины страшно непоследовательны. Дискету Марина не нашла, зато обнаружила фотографии вашей подруги. Я, грешным делом, решил, а не имею ли дело с бисексуальными особами — зачем хранить в тайнике фотографии голой подруги?

Я смутилась. Да, это было глупо и неразумно.

— Кстати, а почему вы пытались доказать мне, что это Эванжелина убила Олега? — спросила я, мучаясь сомнением: действительно ли знает Тупольский про Эванжелину или, когда меня шантажировали фотками, это был блеф?

— Ну, если это сделала и не она, то при желании на нее это дело вполне можно было бы повесить. Или на любого другого близкого вам человека — надо было же как-то вас прижать, упрямую. Свидетельские показания — такой же товар, как и все остальное. Они легко покупаются и продаются.

— Но зачем же вам понадобилась еще и Катя?

— Марина сообщила, что вы с Сергеем решили отправить Эванжелину с ребенком обратно в Америку. То есть я терял удобный повод вас шантажировать. А мучить или убивать вас мне, извините, очень не хотелось.

Поразительное человеколюбие. Но кажется, сорок пять минут давно уже истекли. Пора перевернуть кассету.

— Пардон, — сказала я великому гуманисту, — можно ли полюбоваться интерьером вашего туалета?

— Пожалуйста, — кивнул Тупольский, — думаю, через вентиляционное отверстие или по канализационной трубе вы не убежите.

В туалете я достала диктофон и перевернула кассету. Натягивая джинсы, поправляя диктофон в кармане рубашки (а может, в лифчик засунуть?), я ощущала себя суперженщиной. Посмотрите, посмотрите на нее — она действует изощренно, как Штирлиц на переговорах с Борманом. Н. е могу избавиться от привычки тихо восторгаться собой. Вот только неизвестно, смогу ли я отсюда с этой кассетой выбраться?

Вернувшись, я застала Тупольского в той же позе, что и раньше. Скрестив руки на груди, он изучал пустое кресло напротив себя.

— Ну-с, Татьяна, а теперь мы переходим к заключительной и самой важной части нашей беседы. Как вы понимаете, я не без причины несколько часов рассказывал вам то, что постороннему человеку обычно не доверяют.

Сейчас он сделает мне предложение. И я откажусь. Три-четыре, начали.

— Только не отвечайте сразу. Вы понимаете, что я вам предлагаю. Вам будет обеспечена безбедная жизнь до самой старости. Вы ведь, как и любая женщина, не равнодушны к внешним атрибутам — обстановке, одежде. У вас будет все — вплоть до возможности объездить весь земной шар и написать об этом книгу. Если захотите — у вас появится своя газета или журнал. Соглашайтесь на эту сказочную жизнь. Люди с вашими мозгами должны загружать голову на полную катушку. Я хочу, чтобы мы работали вместе, чтобы вы стали частью этого тайного братства…

— …и его послушным винтиком, — продолжила я. — Нет, Вячеслав Петрович. Я не хочу даже выслушивать ваши предложения. Я сразу же категорически против. Вы, Вячеслав Петрович, преступник. И не пытайтесь втянуть меня в свою компанию. Хотя я и ненавижу это государство как извращенную систему, но страну, как это ни странно, все еще люблю, несмотря на ее чрезвычайную неприспособленность для жизни. А вы и ваши коллеги, как мерзкие черные пауки, лепите везде свою паутину и уничтожаете последнее, что здесь осталось хорошего. Я не могу причислить себя к числу высоконравственных особ. Но вы абсолютно безнравственны. Вы хотите заполучить новый удобный объект манипуляций — я буду писать по вашей указке статейки, необходимые вам в конкретный момент по конкретному поводу. Этого вы хотите? Персональный карманный журналистик. Но у вас, наверное, и без меня их хватает. А после того, что вы устроили нам, похитив Катю, — да ведь вы не представляете, что мы пережили в эти двое суток, — у меня теперь личная причина питать к вам ненависть. Я не то что статьи писать для вас… мне даже в одной комнате с вами находиться противно.

Вот такую я произнесла речь. Воодушевляясь по мере продвижения вперед. Жаль, не было броневичка и более многочисленной публики.

Лицо у Тупольского вытянулось, а глаза стали привычно ледяными. Он процедил:

— Вы, конечно, понимаете, что после всего того, что я вам рассказал, наше дальнейшее одновременное проживание на этой планете было бы затруднено. Но я могу простить вам ваши слова: вы женщина, а женщины склонны к необдуманным высказываниям. Мое предложение остается в силе.

Нет, он выводит меня из себя. И как он мог мне когда-то нравиться?

— Я не изменю своего решения, — ответила я твердо, с интонациями Зои Космодемьянской в голосе.

— Ну хорошо, — сдался Тупольский, и в его глазах вдруг появилось нечто похожее на жалость. — Поверьте, мне очень не хотелось этого делать, но вы вынуждаете меня.

Тупольский набрал телефонный номер и сказал в трубку:

— Дима, ты мне нужен.

Дима приехал через десять минут. Это оказался красавчик, которого я несколько дней назад мысленно нарекла симпатичным. Тупольский вполголоса дал ему в прихожей несколько указаний.

— Ваша подруга улетела, — сказал мне Тупольский. — Это чтобы вам не волноваться напоследок. Знаете, наверное, вы правы. Если бы вы приняли мое предложение, то, возможно, я вскоре перестал бы вас уважать. Прощайте. Жаль, что все так вышло.

Он даже слегка придержал меня за локоть. Уж не собирается ли дедуля пустить сентиментальную слезу, отправляя меня на расстрел?

— Ловко ты нас провела, — сказал Дима, усаживаясь за руль «шестерки», на которой я приехала. — Пристегнись.

На улице уже стало светать. Было прохладно и сыро. Успею ли я подхватить насморк до того, как меня убьют?

— Доллары уже пристроила?

По пустынным улицам мы продвигались от центра города к окраине.

— Да.

Если одной рукой выдернуть ремень, а правой открыть дверцу, то можно выскочить из машины, если Дима притормозит на светофоре. Но он конечно же проезжал перекрестки, не останавливаясь. Движение на дороге было весьма незначительным. А мы уже почти выехали из города. За городом он прибавит скорости.