Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

знал. Разведчики доложили о войске в пятьдесят тысяч, на что Байдар лишь досадливо ругнулся. Задачи, поставленные Субудаем для северного крыла, ясны, но самоубийство в них не входит. Между тем польский воевода не отступил за толстые стены, провоцируя врага на штурм. Как и Москва, Краков был по большей части открытым, а потому сложным для защиты городом. Его сила состояла в многочисленной армии, что встала лагерем в ожидании атаки монгольских туменов.

Со своим передовым минганом Байдар подъехал на опасно близкое расстояние к городу, осматривая войсковые построения и характер местности. Неизвестно, представляли ли поляки угрозу для Субудая, но сейчас речь шла о задаче, поставленной Байдару, ради выполнения которой он и был послан сюда, на север. Он не должен допустить, чтобы эта армия соединилась с венграми. Но и просто удерживать ее здесь, возле Кракова, недостаточно. Орлок велел пронестись по этим землям огненным вихрем, вымести их дочиста, чтобы уже никакая вражья сила не двинулась отсюда на юг, словно волк, рыщущий среди его людей. А если этих указаний ослушаться, то Субудаю об этом враз донесут: уши у него наверняка тут есть.

Байдар поднялся на небольшой холм и отсюда оглядывал открывшееся взору море людей и лошадей. С расстояния было видно, что его присутствие обнаружили: сюда уже скакали во весь опор польские дозорные, угрожающе потрясая оружием. По флангам запрыгивали в седла конники, готовясь отразить атаку. Как бы на его месте поступил отец? Нет-нет, что бы предпринял дед? Как бы совладал с таким множеством?

– Видно, этот город богат, коли собрал на защиту такую силу, – молвил за плечом Илугей.

Решение пришло быстро – настолько, что Байдар улыбнулся. У него с собой почти шестьдесят тысяч лошадей. Табун так велик, что на одном месте может оставаться не дольше дня: лошади вытаптывают и поедают траву, как саранча, а сами тумены поедают все, что движется. Вместе с тем каждая навьюченная лошадь несет луки и стрелы, горшки, провизию, инструменты и еще сотни необходимых в походе вещей, вплоть до разобранных юрт. По крайней мере, на оснастку Субудай не поскупился.

– Думаю, ты прав, Илугей, – откликнулся Байдар, взвешивая шансы. – Свой драгоценный город они намерены защитить, потому и собрались возле него плотной толпой. – Он усмехнулся. – Если они соблаговолят постоять на одном месте, то наши стрелы скажут все за нас.

Молодой военачальник развернул лошадь и поскакал прочь, игнорируя вражеских разведчиков, подобравшихся к нему, пока он осматривал окрестности. Когда один из них выехал вперед, Байдар на скаку ловко вынул стрелу, приладил к луку и плавно отпустил тетиву. Выстрел получился точным: всадник кувыркнулся с коня. Оставалось надеяться, что это добрый знак.

Крики и гиканье дозорных остались позади: оторваться далеко от своих они все равно не решатся. Мысли сейчас были заняты другим, а именно стрелами. Вместе с навьюченным на лошадей запасом их почти два миллиона – в связках по тридцать и шестьдесят штук, прямых березовых, с остро заточенными наконечниками. Но и при этом изобилии Байдар предусмотрительно забирал с поля боя и чинил все, что можно снова пустить в ход. После лошадей это, возможно, его самый драгоценный запас. Байдар посмотрел на солнце и кивнул. Время еще раннее, он не станет терять понапрасну день.

Король Болеслав, правитель Кракова, постукивал латной рукавицей по луке седла. Он напряженно глядел туда, где сейчас взбухала туча пыли, указывая на приближение монгольской орды. Болеслав восседал на мощном сером жеребце такой породы, что запряги его в плуг – будет пахать весь день без устали. Одиннадцать тысяч латников стояли в готовности покончить с захватчиком раз и навсегда. Слева в надетых поверх доспехов красно-белых сюркотах расположились французские рыцари-тамплиеры. Слышно было, как они возносят молитвы. Выстроились на изготовку тысячи лучников, но что еще важнее, у Болеслава имелись копьеносцы – вот они, способные своими тяжелыми пиками остановить атаку конницы. С такой армией вполне можно быть уверенным в успехе. На то рядом и гонцы, которых он готовился отрядить с вестью о победе своему кузену в Легнице. Быть может, когда он своим доблестным деянием спасет страну, собственная родня наконец признает его полновластным правителем Польши.

Разумеется, станет чинить препоны святая церковь. Ей, как всегда, выгодно, чтобы польская шляхта расходовала силы на междоусобицы, грызню и тайные убийства, а она тем временем будет жиреть и богатеть. Всего месяц назад его кузен Генрих пожертвовал круглую сумму серебром на монастырь для нового ордена доминиканцев. Болеслав поморщился от ревнивой мысли о барышах и бенефициях, которые теперь ему причитаются. Это не считая индульгенций. В семье только о том и разговору.

Болеслав мысленно вознес свою молитву: «Господь Вседержитель! Если я нынче выйду победителем, то построю в своем городе женский монастырь. Поставлю там на алтарь золотой потир и реликвию найду такую, что паломники будут стекаться со всего христианского мира. А по тем, кто погибнет, отслужу мессу. Клянусь Тебе в моей верности. Даруй мне победу, и вознесется Тебе над Краковом песнопение благодарственное».

Болеслав кашлянул и потянулся к фляге с водой, притороченной к седлу. Ожидание было мучительным, да еще сообщения дозорных вселяли страх. Понятно, что они склонны преувеличивать, но уже не один из них по возвращении докладывал о конной орде вдвое большей, чем его полсотни тысяч, – прямо-таки неоглядное море коней и страшных захватчиков с луками и копьями, что торчат как лес густой. Понемногу начинал напоминать о себе мочевой пузырь, заставив Болеслава еще раз поморщиться. Ну да ладно, пусть поганые псы только сунутся. Господь скажет свое слово, и они изведают мощь Его карающей десницы.

Вдали уже обозначилась темная масса вражьих полчищ. Они все ближе, разливаются по земле великим множеством, хотя не таким уж неисчислимым, как сообщали дозорные. Однако кто знает, сколько их еще там. Из Московии о враге Болеславу поступило всего одно донесение, но из него следовало, что монголы честному бою предпочитают всяческие хитрости: засады и фланговые