Не будите Гаурдака - Светлана Багдерина

Подкрепив на ходу силы нежданным гостинцем, люди и сиххё с энтузиазмом двинулись вперед, и через три часа достигли лихорадочно гудящего и готовящегося к их прибытию Плеса.

Двухмесячные запасы деревни были экстренно извлечены из амбаров и сусеков и превращены в изобильный горячий ужин, столы накрыты прямо на улице, как во время праздника, все скамьи, до последней табуретки, выволочены из домов, и измотанным до предела беженцам лишь оставалось смыть у каменных колод при колодцах пыль дорог, занять места и взять в руки ложки.

Когда первый голод был утолен, настало время известий и скорби.

После — время сна.

Утром — а, может, и днем, кто их тут разберет — время покинуть хмурый мир, ставший им временным приютом, навсегда.

Ночь — а, точнее, то время, которое сиххё считалось в Сумрачном мире ночью — прошла для измученных морально и физически людей незаметно.

Как почетных гостей — или заложников? — их разместили не под открыты небом, вместе с подавляющей частью беженцев, а в тесных приземистых глинобитных домиках, отыскав местечки среди хозяев, косящихся и кривящихся на вековечных врагов, превратившихся в одночасье в друзей.

Как единственные женщины среди людей, Сенька и Эссельте получили от галантного старейшины Плеса Хадрона в совладение одну и так не слишком широкую лежанку в его доме, в компании еще десятка беженок, расположившихся на одеялах на полу, и вежливое пожелание сладких сновидений.

И той, и другой больше всего на Белом и Сумрачном Свете хотелось уйти спать на улицу, или, на худой конец, к народу, на пол, но и та, и другая по одной и той же причине1, остались на жестком колючем матрасе, спина к спине, и теперь обе тихо мучились, пыхтя и ворочаясь. Эссельте — то и дело стукаясь то коленками, то лбом, то носом об стенку, Серафима — опасно балансируя на самом краю кровати, над сладко посапывающей внизу Сионаш.

Первой противостояния не выдержала Сенька.

— Слушай, ты… — ухитрившись вывернуться на сто восемьдесят градусов без помощи подручных средств в виде соседки, прошипела она в ненавистный затылок. — Ты это дело брось, я тебе честно говорю.

— Какое дело? — перестала возиться окончательно притиснутая к стенке принцесса и попыталась повторить трюк царевны.

После третьей неудачи она сдалась, вывернула шею, рискуя вообще ее себе свернуть, и замерла, предпочтя общение в таком положении разговору со стеной.

— К моему мужу приставать, вот какое, — хмуро прошептала ей в самое ухо Серафима. — Не твое — вот и не трожь.

— Очень мне надо его трогать! — гордо фыркнула в сухую штукатурку гвентянка, но тут же, словно спохватившись, поспешила нахально добавить: — Мы с ним любим друг друга и хотим пожениться сразу, как только окажемся дома!

— Он не может жениться! — сквозь стиснутые зубы прорычала царевна.

— Это еще почему? — просипела принцесса, снова и безуспешно постаравшись вывернуть шею подобно сове, дабы оказаться с противницей лицом к лицу, а не лицом к уху.

— По кочану! — мстительно сострила Сенька.

— По какому кочану? — выказала полное отсутствие чувства юмора соперница.

— По зеленому… — сердито пробормотала Серафима. — На мне он женат, вот по какому. И по закону так и останется.

— Это по вашему закону! — высокомерно вздернула нос и больно ткнулась им в стену Эссельте. — А у нас дома закон — это мой папа! И как я попрошу, так он и сделает!

— А мы заявим протест!

— Да заявляйте!

— Объявим бойкот!

— Да объявляйте!

— Начнем войну!

— Да начинайте!

Сенька на мгновение задумалась2.

Потом задумалась еще на несколько.

Потом еще.

Как бы поступил на моем месте этот бабник?..

---------

1 — Естественно, такой: "Пусть мне будет плохо, но ей-то точно будет еще хуже. А если ей так уж не нравится мое присутствие, то пусть она и уходит".

2 — "Дернуть ее за волосы сначала, пнуть под зад или въехать кулаком в ухо?.. Или сразу придушить?"

----------

— Слушай, — наконец, стиснув зубы и засунув сжатые кулаки подмышки — для верности — прошептала она притихшей — словно прочитавшей ее предыдущие мысли — противнице. — Неужели ты и вправду тоже ничего не помнишь?

— Чего это я не помню? — настороженно отозвалась гвентянка, словно всё еще ожидая если не тычка, то подвоха.

— Ну… как ты Друстана своего с тринадцати лет любила, — умудрилась пожать плечами на грани вывиха, царевна. — Как он тебя. Как вы ото всех скрывались. От отца, от брата, от Огрина в первую очередь… Как он тебя зверюшек всяких лечить учил. А потом утешал, когда они от твоего лечения дохли. Какие он тебе стихи писал. Какие ты ему цветы дарила. Как он их в книжках засушивал, а его учитель решил, что он гербарий собирает, отругал, что бессистемно и однобоко, и заставил засушивать и репейники с полынями всякие тоже. Как ты утопиться хотела ночью в шторм, когда про Улад узнала. Как он тебя из воды вытаскивал, а ты отбивалась… Как вас обоих чуть в открытое море потом не унесло… Как он тебя убеждал, что всё хорошо будет, что вся жизнь у вас впереди… хоть и сам не верил… лишь бы тебя приободрить… Как потом, на корабле, от Морхольта убежать уговаривал?.. Не помнишь?

— А ты откуда всё это знаешь? — спустя полминуты напряженного, наэлектризованного громами и молниями молчания почти враждебно прошептала принцесса.

— Он сам рассказывал, — сконфуженно пробормотала Сенька, чувствуя себя так, будто невзначай выболтала пребывающему в неведении тяжелобольному его диагноз. — На корабле. Когда понял, что натворил. Ну, с зельем со своим. И признавался. Ты ведь Ивана не по-настоящему любишь, а только из-за его алхимии.

Эссельте снова напряглась.

— Ну, и что, что алхимия. Какая разница? Всё равно ведь… люблю? Значит, так и должно быть?

— Ну… вот подумай сама. Это у тебя вроде заболевания поучается, — по наитию вывела смелую медицинскую гипотезу царевна. — Бывает же так, что выпьешь или съешь какую-нибудь гадость — и полощет тебя потом — выворачивает весь день. Но ты же не говоришь, что так и должно быть?

Гвентянка снова умолкла.

Когда Серафима уже решила, что та уснула, и начала подумывать, а не последовать ли заразительному примеру тоже, принцесса тихо вздохнула и прошептала:

— Не знаю… Зелье или нет, но в те минуты, когда я думаю про Друстана… то есть, когда мне удается сдерживаться, чтобы при одной мысли о нем не вскочить и не побежать наорать на него… или не начать стучать ему по голове его же книжкой знахарской… пока не вобью по уши в сапоги… я чувствую, что он… короче, я ничего не помню, что было до нашей встречи в деревне сиххё. Нисколечко. Друстан — он, конечно, внимательный, добрый, умный, смелый, заботливый, находчивый, надежный, образованный, стихи пишет… замечательные… какие нашему придворному барду и не снились… А Айвен… Айвен… он отважный… и… и… и…