Люби меня - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза, губы, шею, волосы, плечи, грудь… Инспектирую, словно маньяк.
Александр Георгиев: Ты любишь эротику? Скинь, что там после обсасывания было. Он ее трахнул?
Набиваю это, прежде чем соображаю, что вообще делаю. Мгновение спустя ощущаю себя критически обдолбанным психопатом. Снова похоть накрывает. Все, о чем я могу думать: куда бы улетела чертова пижама Богдановой, окажись я сейчас рядом с ней.
Сонечка Солнышко: Он ее любил.
Что за ответ? Вообще ни хрена не раскрыла.
Александр Георгиев: Скидываешь дальше?
Сонечка Солнышко: Нет. Извини. Мне правда пора спать. Пока)
На это я не отвечаю. Никогда с ней не прощаюсь. Если завтра или послезавтра планируешь увидеться с человеком, в таких прощаниях нет никакого веса. Смысл есть только тогда, когда разлучаешься навсегда.
Общение с Богдановой – мой самый мощный триггер. Вроде как без этого обычно удается восстановить самообладание практически полностью. Сейчас ведь не надо париться, где она и с кем. Я точно знаю, что она дома. Мне не из-за чего беситься и ревновать. Но сегодня в игру вступает новая херня: остаток ночи я верчу в голове инфу о том, что для Сони, оказывается, приемлемо читать эротику.
Вот тебе и святая, блядь, непорочность.
«Он ее любил…»
Ну да, конечно. Все пиздострадальцы так говорят, лишь бы всунуть в итоге свой член в то место, по которому они так страдают. А еще они походу целуются… Что первое, что второе – полнейший зашквар.
«Моя Богданова не должна думать о каких-то чужих членах! Пусть это даже член персонажа. Блядь… Блядь… Не хочу!» – ловлю себя на абсолютно неадекватных мыслях.
Что еще там описывают? Нельзя ей такое читать! Я запрещаю.
***
На следующий день у стариков очередное светское сборище, на которое я, что уже становится привычным, притаскиваю Соню.
– А это что за песня? – спохватывается она в какой-то момент.
Я прекращаю цедить шампанское, прислушиваюсь, но исполнителя так и не определяю.
– Не знаю. Шазамни.
– Точно.
Цепляюсь взглядом за телефон, который дарил, и вспоминаю, что незаметно истекло больше двух недель из договорного месяца.
Что, если я захочу пролонгировать? Что, если Соня откажется?
Не то чтобы я настолько зациклен. Не то чтобы она – все, что я хочу. Не то чтобы я реально что-то от этих встреч получаю.
Но…
Мне нравится, как Богданова держится рядом со мной. Несмотря на то, насколько холодно я себя с ней веду, она никогда не унывает. Ее не заботят ни мое настроение, ни мрачные взгляды моей матери, ни любое другое далеко не всегда приятное внимание со стороны.
Соня много болтает. Ей всегда есть что сказать. И при этом, как бы я не прикидывался раздраженным, она никогда не ощущается душной.
Мне неожиданно нравится ее слушать. Даже если я не сразу улавливаю суть ее болтовни. Мне нравится то, как она чувствует этот паскудный мир. Мне нравятся слова, которые она использует, чтобы описывать свои эмоции. Мне нравится ее голос. Мне нравится ее смех.
И…
Мне, безусловно, нравится, как она выглядит.
Что бы на ней не было одето. Похрен на очевидную убогость нарядов. С ней моя предвзятость дает сбой. Вся правда в том, что эти тряпки ее не дешевят. Даже в самом стремном прикиде она остается самой красивой девушкой, которую я когда-либо встречал.
Я держу себя в руках. Пока определяюсь со своими желаниями, не пристаю к ней. Но напряжение между нами все равно растет. На это я повлиять не в силах. Со всеми эмоциями не справляюсь. А Соня… Она отзывается на каждый мой взгляд.
По дороге домой почти шагаю за черту. В какой-то момент нагло скидываю ладонь с рычага коробки передач Богдановой на колено. Она резко вздрагивает. Чувствую, как по гладкой коже расползаются мурашки. И на инстинктах скольжу выше, под ткань платья.
Только вот Соня тотчас перехватывает мою руку. Жду, что, разразившись тирадой, сердито отпихнет. Но вместо этого она вдруг переплетает наши пальцы.
Что еще за муть?
Меня накрывает такой волной эмоций, будто я все же добрался до ее киски. Просто от того, как она сжимают мою ладонь, размазывает, словно жалкого сопляка. По всему телу жар несется. Слизистые пересыхают настолько, что я нормально функционировать не способен.
С трудом сглатываю и грубо вырываю руку.
Она наверняка обижается. Перестает тарахтеть и демонстративно отворачивается к окну. Я тоже молчу, давая понять, что на хрен не намерен подобному потакать.
На этот раз у подъезда не прощается и Соня.
Ну и отлично. Давно бесила ее эта привычка.
В целом, в тот вечер все крайне странно развивается. Я уезжаю на встречу с Тохой. Но уже по дороге в бар набиваю Богдановой сообщение.
Александр Георгиев: Так ты читаешь про секс?
Будто сам уже не понял, что в ее романах с чертовых поцелуев все только начинается.
С поцелуев все только начинается… Все начинается с поцелуев…
Сонечка Солнышко: Я читаю про любовь. А есть ли в книжке секс, меня не заботит.
Я не нахожу, что ей ответить. Не могу же я в самом деле запретить ей это читать.
Пока доезжаю до бара, Соня присылает очередной кусок текста. И меня вдруг такой ураган раздирает, что я выдаю совершенно незапланированную дичь.
Александр Георгиев: Подзаебала эта тема. Оставь меня хоть на вечер в покое.
Будто это она настаивала на общении! Клянусь, я сам, блядь, себя не понимаю. Не знаю, что с этим делать. Едва мне только кажется, будто я что-то там взял под контроль, накрывает снова.
Соня прочитывает мою эсэмэску. И больше ни слова не пишет. Даже долбоебучего «Пока».
К черту. К лучшему.
Только вот стартуя с бухлом, я еще не подозреваю, что по пьяной лавочке обостряются все желания, а пресловутая гордость где-то теряется.
Едва Тоха отходит, записываю Соньке тупейшую голосовуху.
Александр Георгиев: Можешь, блядь, хотя бы немного приглушить свою красоту? Я считаю, что быть настолько охуенной – на хрен недопустимо! Или ты специально такая? Специально! Ты, мать твою, не непорочная! На самом деле ты – чистый порок! Да, я хочу тебя, но в этом нет моей вины, ясно? Твой косяк. Ты слишком красивая. Охуенная! Сука… Я пропал.
Отправляю и сразу же догоняю, что
