Имя нам – Легион - Александр Сивинских

– Да ты, Джузеппе, устроился с комфортом! – позавидовал я. – Что, разве Светик сегодня не вернется?

– Нет. Тесть прихворнул. Говори, зачем пришел?

– Неужели еще не догадался? Порнушку, ясное дело, посмотреть. У меня, сам знаешь, родители строгие, староверы! Пивка, само собой, тоже не откажусь дернуть. Холодное? – Я приложился к бутыли. – О, в самый раз! Ты присаживайся, Матрос, чего там. Садись, смотри телевизор, расслабляйся. День у тебя был, наверное, тяжелый. Какая будет ночь – тоже пока не ясно. – Я махнул рукой в сторону экрана. – А люди-то, глянь, как активно умеют время проводить. Поневоле от зависти заплачешь! И нет им никакого дела до пьяных дебоширов, подростков-алкоголиков и беглых преступников, поднявших руку на областных законодателей. Ишь, как двигаются! Акробаты!

– Ты, Капрал, тоже можешь отсюда двигаться. Активно. В ритме «латино».

– Перке, камарадо? – спросил я, как истинный представитель означеных латиносов. – Разве нашей доблестной милиции не полагается меня арестовать? Лови момент, видишь, преступник сам тебе в руки прет!

– Не полагается. Потерпевший забрал заявление. Ты больше не в розыске. Можешь не прятаться. Ты ведь приходил об этом узнать? Ну, узнал, так вали!

– Сейчас свалю, – успокоил я его. – Только по телефону позвоню.

Он, как будто, разволновался, хотел вскочить, но сдержался.

Я поднял телефонный справочник и, перевернув корешком вверх, провел пальцем по обрезам страниц. Из справочника выпорхнул белый прямоугольник. Визитная карточка. Золото и глянец. «Аскеров Аскер Мамедович, депутат Государственной Думы». Номера телефонов, адрес электронной почты. А ниже, наспех, от руки, шариковой ручкой, еще один номер. Хорошо знакомый мне номер телефона, и пояснение: «“Булат”, частное охранное предприятие. Спросить Зайцева».

– Джузеппе, да ты хват! – сказал я, пряча визитку в карман. – Злоупотребляешь служебным положением? Как не стыдно? Сколько они тебе заплатили, вероломный? Тридцатчик?

– Тоже мне, Христос нашелся, – парировал Матрос. – Не твое дело. Ты знаешь, какая у меня зарплата?

– Не знаю, и знать не желаю. Давай обойдемся без жалоб на тяготы жизни. Через два дня я отбуду, и ты им позвонишь. Раньше не надо, даже если запомнил номер. Напоминать о юношеской дружбе не стану, зато вместе с визиткой Антоха тебе передаст сотню баксов. После моего отъезда, разумеется. Хватит сотняги? Тогда бывай!

– Забей ее себе, – напутствовал меня Матрос.

Я не стал уточнять, куда он предлагает ее забить. Знаю я его! Обязательно скажет какую-нибудь гадость. Да и чего от него ждать? Мент кондовый, провинциальный. Где ему культуры-то набраться?

Воодушевленный несомненной удачей, я спешил домой, почти не замечая дождя. Когда проходил мимо давешнего певца каторжных невзгод, он распрямился, и я наконец узнал его. Хребёт.

Во время учебы в начальных классах не было у нас, школьной мелюзги, врага страшнее. Длинный, худой, вечно грязный второгодник, он неизменно стерег нас в любых точках, где мы могли появиться с деньгами. У кинотеатра, у буфета, иной раз просто в туалете. Деньги ему следовало отдавать сразу и все, иначе ослушника ждали побои, «пытки» и прочие унижения. Он не трогал лишь тех, у кого были могучие защитники – старшие братья, приятели. Однажды мы, бедолаги, заступников не имеющие, собрались изрядной толпой, зарядились гневными речами и отправились мстить. При виде его ужасной фигуры и гнилозубой угрожающей улыбки большинство мстителей разбежалось. Остались лишь я, Матрос да Асхат. В кровавой схватке, ценой изорванной одежды и фингалов, мы купили себе независимость. Многие из бежавших платили дань до самого окончания школы…

Хребет мутно посмотрел на меня и, кажется, узнал.

– Капралов, кореш, мать-перемать, д-дай папироску!

– Не дам, – сказал я.

– Ну п-пшел тогда! Мне люди дадут. И курева дадут, и водки дадут. Уже давали, и еще дадут. А бабу я сам найду, понял?! – Он разошелся. – Сам л-любую бабу здесь возьму, если захочу, понял? Но я не хочу, понял? Я курить хочу, понял? Дай папироску, а? – Он стал затихать. – Дашь, чо-то скажу. Про тебя, Капрал, с-скажу.

Надо бы мне было прислушаться к его бормотанию. Но я побрезговал. Подвела меня гордыня.

– Я тебе, Хребтина, не Капрал. Это я для друзей Капрал. А тебе я другом никогда не был. Я тебе всегда морду бил. И сейчас бы набил за матерки твои, да мараться не хочу. А курить вредно, – сказал я, отворачиваясь.

Он засмеялся – словно больной щенок закашлялся.

К исходу второго дня, проведенного в почти абсолютном растительном безделье, я занимался тем, что рассказывал племяннице придумываемую на ходу сказку. Сказка была о смелой девочке Маше, добрых говорящих зверях, их королеве – мудрой собаке Марфе – и отвратительных ракообразных чудовищах.

Ольга с Антохой в обнимку сострадали телевизионным мытарствам американских студентов, тщетно пытавшихся спастись от неистребимого маньяка, вооруженного стальным крюком. Мама поднялась на второй этаж, в спальню, и там читала, а отец ушел кормить своих ненаглядных овец.

В окно постучали.

Я как раз добрался до прямого столкновения сказочного добра и зла, поэтому прерываться не пожелал. Кровавый крючкотворец остался один на один с главной героиней, и наблюдатели, с содроганием ожидающие развязки, не отреагировали вовсе.

Дождь все еще лил не прекращаясь, так что я вовсе не удивился, когда некоторое время спустя припозднившийся посетитель забарабанил по стеклу вновь. Уже раздраженно. Пришлось мне повесить в предгрозовом воздухе волшебной страны огнедышащего дракона, восклицающего: «Остановитесь, безумцы!» – и поглядеть, кому не сидится дома в такую слякоть.

Не сиделось Хребту. Я махнул рукой, мол, заползай во двор, извинился перед племянницей и пошел его встречать. Чтобы Марфа не порвала сердечного на фашистский знак.

– Курить не дам, – предупредил я его сразу.

– И ладно, – смиренно согласился он и тотчас заканючил: – Слушай, Филипп, ты же городской, образованный, пойдем ко мне, я тебе иконы покажу. У меня их много – матка шибко верующая была. Может, купишь которые? Матка перед смертью велела попу отдать, дак мне жалко. А ты найдешь богатого мужика в городе и тоже продашь. Подороже.

От него несло перегаром, глазенки лихорадочно поблескивали. Видно было, что мается он страшно, что держится из последних сил. Ему срочно надо было опохмелиться. А может, добавить.

– Подожди, – сказал я, – деньги возьму.

Всю дорогу Хребет возбужденно тараторил в предвкушении скорой поживы и последующего «разговения», а я пытался сообразить, обрадуется ли бабушка, если я ей презентую такой подарок? Или заставит в церковь отнести? Наконец, изрядно промокнув, мы добрались до его избы. Изба у него была хорошая – большая, обшитая лакированной рейкой, крытая оцинкованным железом. Но запущенная: после смерти родителей Хребет ни разу, наверное, даже окон не помыл.

– Вот и пришли, – сказал он и вдруг пронзительно свистнул.

Я с любопытством посмотрел на него и добродушно предостерег:

– Не свисти, зёма, – денег не будет.

Он нагловато ухмыльнулся.

В это время ворота дома распахнулись, и из них вышел Долото.

Юра Долото собственной персоной.

Следом за ним выскользнул Убеев. Инструктор по стрельбе «Булата», престарелый, но очень бойкий калмык. Он был вдесятеро опаснее Юры. Он был опаснее любого громилы из тех, что могли бы оказаться в роли моего противника. И даже всех одновременно. Потому что стрелял быстро и без промаха. На его согнутом крючком сухоньком пальчике висел спортивный малокалиберный пистолет. Оружие не слишком эффектное, но крайне эффективное. Насколько мне известно, многие из мировых спецслужб имеют штатное оружие как раз скромного двадцать второго калибра. Как и ликвидаторы-профессионалы.

Фамилия его теперь, на фоне этого пистолета, представлялась довольно двусмысленной и страшненькой.

– Руки за голову, и медленно на колени, – скомандовал Юра. – Очень медленно, братан. Очень!

Я подчинился. Хребет тем временем вихляясь, потирая ладошки и пританцовывая от нетерпения, заорал:

– Ой, мужики, не могу больше, выпить хочу! Где моя злодеечка? Чо вылупились? Обещали – наливайте.

Никто ему наливать, понятно, не бросился. Никто даже не посмотрел на него. А вылупились они на меня, не решаясь пока приблизиться. Только Убеев отмахнулся от него лениво, как от мухи.

Хребет начал закипать. Никогда он не отличался терпением и благоразумием.

– Вы чо, мужики, зажали, да? Положить решили на меня? – Он принялся с неприятным хрустом сжимать растопыренные угрожающе узловатые пальцы. – Свое требую, не чужое!

– Стой, где стоишь, ты, пьянь! – занервничал Юра. – Потерпи минуту, ну!

– Хер тебе, козел! Я уже задолбался ждать. Гони выпивку, сука, – взвыл безмозглый Хребет и бросился на обманщиков.