Смерть отца - Наоми Френкель

– Минуточку, Георг, минуточку, – Александр кладет свою руку на руку друга, обращая его внимание на юношу, через черные волосы которого тянется пробор. Тот поднялся на сцену, садится к роялю. Это известный молодой куплетист, и шепот через все столы сопровождает его появление.

– Он еврей, – шепчет Георг Александру. – И такие, как он, худшие из худших. Они-то и возбуждают ненависть к евреям. Он из восточной Европы, еще основательно не выучил немецкий язык, и уже представляет себя рупором германской культуры.

Парень спел с большим вкусом несколько веселых куплетов и снискал аплодисменты публики. Троица в коричневых рубахах, сидящая недалеко от Александра и Георга, намеренно нагло протянула ноги, сунула руки в карманы, громко разговаривая, словно все происходящее на сцене их абсолютно не интересует. Две блондинки присоединились к ним и безостановочно хохочут. Они сильно шумят, но никто не делает даже попытки их утихомирить, а куплетист продолжает на сцене петь свои куплеты.

– Эти все – ассимилянты из ассимилянтов, – продолжает шептать Георг Александру, – чувствуют они себя немного более уверенным на земле Германии, и уже отрицают свое прошлое и свое происхождение. Эти типы мне отвратительны!

Куплетиста просят продолжать выступление. Он отвешивает поклоны возбужденной и пьяной публике, улыбается и провозглашает:

Вот, Геббельс. Снова захромал.До чего человечек – мал,А на весь мир закатил скандал…

– Молчать! – гремит голос. – Прекратить!

Из-за одного из столов вскочил мужчина, ударив по столу кулаком:

– Заткнись!

Александр следит за столом, у которого сидели три штурмовика. Стол пуст. Троица с девицами исчезла. Этот единственно пустой стол в ресторане, заполненном публикой, беспокоит Александра.

Окрик мужчины напугал публику. Испуганные лица отражаются в зеркалах.

– Каждый имеет право говорить, что пожелает. Никто нам не будет диктовать ни слова, ни мелодии, – слышен чей-то голос из среды замолкшей публики.

– Грязные жиды!

– Не унизят ваши мерзкие рты имена немцев!

Резким ударом раскрываются входные стеклянные двери. Привратник в своих белых ливреях отброшен в сторону. Группа мужчин в гражданской одежде врывается внутрь. Александр еще успевает заметить их грубые руки, не привыкшие держать изящные рюмки с вином, стоящие на столах, и большие ноги, не приученные ступать по полу роскошного ресторана. Он ищет среди них штурмовиков, но не находит. Неожиданно гаснет свет.

– Убирайтесь отсюда! – приказывает голос. – Немедленно оставить этот жидовский ресторан.

– Еврейские потаскухи! Еврейские сутенеры!

Устрашающие крики. Звук разбивающихся рюмок и бокалов. Удары. Летящие стулья.

– Успокойтесь! – женский голос из темноты.

Осколки стаканов на полу. Резкий запах разлитого вина.

– Ни шагу, – шепчет Георг Александру, – оставайся здесь в углу и прижмись к стене.

Топот ног по всему ресторану. Где-то вспыхнул карманный фонарик и погас. Выстрел!

– Убийство! Убийство! – голос рассекает воздух, подобно острому ножу.

С улицы доносятся громкий гудок клаксона.

– Полиция!

– Не выходить! Не выходить! Стоять смирно!

Вспыхнул свет. Шеренга полицейских стоит у входа. В ресторане полный хаос. Свет падает на испуганные лица. Около пустого стола сидит гигант с огромными ручищами. Александр готов поклясться, что этот человек был среди банды ворвавшихся в ресторан. Человек ранен в голову. Кровь течет по его лицу в рот, закрывшийся в испуге при приближении полицейских.

– Меня ранили! Меня ранили! – воет человек, и непонятно, к кому он обращается. Полицейские проходят мимо него.

– Руки вверх! – командует офицер полиции всем, находящимся в ресторане.

Шепот проходит по ресторану. Шальная пуля от выстрела пробила стекло и сразила случайного прохожего. Георг и Александр стоят у стены с поднятыми руками. У куплетиста с пробором, стоящего у сцены, пальто порвано, галстук стянут, лицо в синяках от ударов, рот открыт, как будто лишь в этот момент он кончил петь куплет. Рядом с ним высокая, узкая, затянутая в черный блестящий шелк женщина, прижалась к нему, дрожа всем телом. Ворвавшиеся мужчины исчезли среди посетителей ресторана. Александр различает среди них лишь этого раненого гиганта с узким лобиком, сидящего у пустого стола. Дрожь внезапно пробегает по всей публике. Полицейский извлек из кармана молодого куплетиста пистолет.

– Не я стрелял, – отчаянный крик из уст куплетиста, – пистолет не мой. Не знаю, как он оказался в моем кармане.

Страх объял всех в зале.

– Хоть бы не визжал, а сохранял достоинство, – шепчет Александр.

Растерянная брюнетка стоит и не может вымолвить слово.

– Марго! Марго! – умоляет юноша, – скажи им, Марго, что я не стрелял, ведь я тебя прикрывал рукой.

Женщина не говорит ни слова.

Полицейский подходит к Георгу и Александру, проверяет у них карманы.

Куплетиста проводят через зал в полицейский автомобиль. Взгляды провожают их. Страх, облегчение, жалкая радость в глазах посетителей ресторана. Дверь за полицейскими закрывается, и в зале начинается суматоха. Мужчины из ворвавшейся банды внезапно возникают, берут с собой раненого великана, и с тем же шумом, с каким сюда ворвались, уходят. Санитары «скорой помощи» бинтуют легкораненых. Около раздевалки толкотня и взволнованные голоса. Люди бегут из ресторана, как от погони. Александр бросает последний взгляд на осколки вокруг, смотрит на часы. Странно, только десять минут прошло с момента, как он сидел спокойно с Георгом за столом, только десять минут отделяют сверкающий роскошью ресторан от хаоса, который сейчас пред глазами. Он кладет часы в карман и вздыхает.

– Что ты думаешь делать? – спрашивает его на улице Георг.

– Поеду завтра на предприятие по производству латуни – отвечает Александр, – ностальгия у меня по месту, где я родился и рос. Вот уже месяц я в Германии, а так и не выбрался туда. У меня там друг юности – Габриель Штерн.

– Положение куплетиста ужасное, – как бы самому себе говорит Георг, не обращая внимании на слова Александра. – Я уверен, что он не стрелял.

Александр останавливается.

– Полагаешь, что нас ждет новый процесс Дрейфуса?

– Думаю, что да.

– Да, – усмехается Александр, – вероятно, так и будет. Процесс Дрейфуса, и героем будет молодой куплетист с крашеными волосами. Любая трагедия в наше время превращается в фарс.

– Пойдем, выпьем еще кофе у Кренцлера, – говорит Георг.

В большом и уважаемом кафе на улице Под Липами – Унтер ден Линден – сидят Эмиль Рифке и Эдит. На столе, перед Эмилем, графин вина. Он отпивает маленькими глотками кофе из чашки. Она одета в темный костюм. В последнее время она предпочитает скромную одежду. Множество взглядов устремлено на эту элегантную женщину, похожую на сбывшийся сон, сидящую за обычным столом. Эмиль нервно барабанит пальцами по столу.

– Уйдем отсюда, Эдит.

– Куда, Эмиль?

Эмиль охватывает ее тонкую руку и смотрит на нее умоляюще.

– Я договорился с хозяйкой нашей старой гостиницы. Комната в нашем распоряжении.

– Мне больше не нужны эти темные дыры. Почему ты не приходишь ко мне?

– Эдит, но ты ведь знаешь. Я не чувствую себя комфортно у тебя, я скован в вашем доме под строгими взглядами твоих отца и деда.

– Что ты так их побаиваешься? Они не против наших отношений. Отец согласен, чтобы мы повенчались в церкви.

Впервые после длительного перерыва Эдит напоминает ему о венчании и вообще женитьбе. Лицо Эмиля краснеет.

– Об этом, – говорит он торопливо, – надо говорить тихо и подробно. Так или иначе, ты можешь сегодня пойти со мной?

– Нет.

В голосе непривычная для нее решительность. Эдит из тех женщин, которые слабы, когда не уверены в себе. Но когда они приходят к окончательному решению, они умеют твердо стоять на своем. Эмиль Рифке с удивлением смотрит на замкнутое лицо.

– Почему ты так странно себя ведешь в последние недели, Эдит?

– Потому что у меня есть к тебе вопрос. Ответь честно.

– Спрашивай.

– Ты нацист, Эмиль?

Эмиль откидывается назад, явно озадаченный столь прямым вопросом. Лицо его становится гневным.

– Я офицер республиканской полиции, как тебе известно.

– Это не ответ на мой вопрос, – тихо отвечает ему Эдит, и в ее твердом взгляде нет ни тени милосердия.

– Слушай, Эдит, – приближает он к ней лицо, – мы должны поговорить. Ты полагаешь, что я избегаю разговора с тобой? – он повышает голос. Спокойное, непроницаемое лицо Эдит выводит его из себя.

– Наоборот, поговорим.

– Не здесь, Эдит, – Эмиль окидывает взглядом посетителей кафе. Все столики заняты. В проходах между столиками крутятся люди, ища свободное место. – Пошли.

– Минутку, Эмиль.

Оркестр играет мелодии из оперетт Кальмана. Эдит улыбается. Глаза ее блуждают между людьми, словно что-то ищут, и она говорит мягким мечтательным голосом: