Убийство по-китайски - Анастасия Юрьевна Попандопуло

– Да, странное совпадение.

– Не совпадение, господин Самулович. Отнюдь не совпадение. Трушников умер тогда, когда в городе после десяти лет отсутствия вновь появился его сын. Это факт! Дмитрий приехал без средств, под чужим именем, с висящим над головой делом о хищении. Озлобленный на отца и за украденную любовь, и за поруганное имя, и за годы вынужденных скитаний. Это, как вы выразились, совпадение будет моим первым камушком в стены его темницы. А вторым будет способ убийства. Ведь, господа, согласитесь, ничего подобного в наших краях не бывало. А в Китае, как мне поведал мой источник, такой способ убийства в ходу. Дмитрий много бывал в Китае. И наверняка знал, что обнаружить такое убийство достаточно сложно. Вот вам и план. Если бы не наша наблюдательность, эту смерть, вероятно, сочли бы апоплексическим ударом.

– То есть вы признаете помощь, которую оказал Борис Михайлович следствию? – обратился я к Выжлову. – Вы снимите с него подозрение. Восстановите его доброе имя.

– Все это, господа, не так просто, – перешел на официальный тон Выжлов. – Следствие будет рассматривать роли всех участников… происшествия. Необходимо все детально проверить. Впрочем, это уже наша внутренняя кухня. Что ж… Не смею вас больше задерживать. Прошу находиться в городе.

Мы поднялись и вышли.

– Какой подлец, – пробормотал я. – Ему не просто тебя оправдать! И неужели он не постыдится вытащить эту историю на суде? Опорочить Ольгу Михайловну – это бог знает что такое!!! Прямо ужас, как жаль, что Выжлову повезло задержать Дмитрия.

– Не так уж и повезло, возможно. Пошли, Аркадий.

15

– Понимаешь, Аркаша, – говорил Борис, взяв меня под руку, – и ты, и этот ферт Выжлов готовы поверить в виновность человека только на основании каких-то улик. А в данном случае просто на основании неких умозрительных конструкций. И при этом совершенно упускаете из виду саму личность подозреваемого. У нас говорят «лечить надо не болезнь, а человека». Так и здесь. Попробуй представь ты себе Дмитрия Васильевича, хладнокровно планирующего преступление, да еще так, чтобы замести следы. И этот способ: сперва лишить возможности сопротивляться, потом убить. Ну?

– Да… Мне кажется, это не совсем в его характере. Но он ненавидит… ненавидел отца. И потом, посмотри на него. Он так странно возбужден.

– Возбужден, но это, мой друг, проблема медицинская. Дмитрий – опиумист со стажем. Отсюда бледность, резкая смена настроений, лицевой тремор, зрачки, да много что еще.

– Так не могло ли все это его спровоцировать?

– На столь изощренный план? Конечно, все может быть. Ты напиши, пожалуйста, дяде записку о произошедшем и о том, что мы продолжаем расследование.

– А мы продолжаем?

– И очень поспешно. Теперь нам просто необходимо увидеть Тюльпанову! Но по дороге давай заедем в монастырь. Попытаемся проникнуть в комнату Дмитрия Васильевича. Посмотрим, поищем…

Я покивал. Мы зашли в трактир, быстро составили записку и отослали с мальчиком. Меж тем погода сильно испортилась. Задул ледяной ветер. Снова припустил дождь. После трактирной жаркой духоты мы в мгновение ужасно озябли. На наше счастье, отец келарь еще не уехал и нам удалось напроситься во вместительную монастырскую коляску.

– Да, господа, – сказал отец Феофан после того, как мы все угостились монастырской настойкой из маленькой фляжки, – от тюрьмы и от сумы не зарекайся, правильно народ говорит…

– Правильно, – поддакнул Борис, – только вы ведь тоже не верите, что Дмитрий Васильевич убил.

– Мне сложно верить или нет. Я, можно сказать, замешан в это дело. Ведь я Дмитрия с малых лет знаю. И бумажки на чужое имя меня обмануть-то не могли.

– Зачем же вы его поселили?

– Затем как раз, что знал его. Я стар, и все чаще мне, грешному, кажется, что тот плод, который праотец наш попробовал, не был плодом истинного познания добра и зла. Ибо не ведаем мы, где добро, а где зло. Разумом это и не понять, вот что я, старик, вам скажу. Только сердцем, да и то не всяким. И свобода воли, что нам дана, – такое же наказание, как необходимость тяжко трудиться. Слабы мы – рабы Божьи. Не знаем последствий дел своих и благими намерениями мостим, воистину, дорогу в ад.

– Отец Феофан, я убежден, что Дмитрий Васильевич не убивал отца. И хочу это доказать.

– Кабы так… то большую тяжесть сняли бы вы с моей души, Борис Михайлович. Только все ведь против него. Как ни погляди.

– А вот вы нас пустите в его комнату, и посмотрим.

Так мы получили доступ в монастырскую гостиницу. Пожилой сторож, погремев ключами, отпер дверь на втором этаже, и мы вошли в просторное помещение с несколько низковатым потолком. Было понятно, что раньше здесь располагались три монастырские кельи, между которыми снесли перегородки. Три узких окна выходили аккурат на дом Трушниковых. Я с любопытством озирал обстановку. Борис же неторопливо ходил по комнате, внимательно ко всему приглядываясь, но ничего не трогая. В помещении было не прибрано. У стены стояла развороченная постель. Два новых кожаных чемодана с монограммами лежали под столом, рядом на стуле стоял дорожный кофр того же комплекта. Борис аккуратно открыл его и удовлетворенно покивал, извлекши на свет небольшую коробку, обтянутую такой же кожей, что и багаж. Внутри лежали пара шприцев и еще какие-то блестящие инструменты. Он положил коробочку обратно, склонился к корзине для бумаг, долго там рылся, спросил у сторожа, когда проводилась уборка.

Сторож замялся и сперва не хотел отвечать, но потом рассказал, что уборки тут не проводилось с самого заезда, поскольку на второй день учинил постоялец страшный скандал. Кричал, что у него пропали какие-то лекарства, требовал допросить прислугу. Правда, как только ему предложили обратиться в полицию, тут же утих и только велел больше никому в его комнату не входить. Борис снова удовлетворенно покивал и заглянул в стенной шкаф. Я же подошел к окну. Прямо передо мной располагались торец того самого флигеля, в котором нас принимала Ольга Михайловна в наш последний визит. На первом этаже окна были небольшими, и, как я помнил, там располагались кухня и кладовые, а вот окна второго этажа, что глядели на улицу, по всей видимости, были как раз окнами ее кабинета. Занавески оказались не задернуты, но что происходит внутри, разобрать было нельзя, только иногда синей точкой вспыхивал огонек лампадки. Я вглядывался в темноту окон и вдруг поймал себя на мысли, что, наверное, так же стоял тут и Дмитрий