Женский хор - Мартин Винклер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следующую книгу я знала наизусть. Это был «Очерк по акушерству и гинекологии» Лериш, 13-е издание, 2008 год. Я выучила его от корки до корки, когда готовилась к экзаменам на пятом курсе. Я знала, что делала: преподаватели по акушерству в Турмане почитали Лериша, как Бога, и в конце 80-х все издания после его смерти составлялись его учениками. Я открыла книгу. Текст был испещрен красными пометками и исправлениями настолько, что напоминал граффити. Как будто тот, кто его читал — а это, несомненно, был Карма, — хотел переписать его заново. Я прочла: «Черт знает что!», «Авторитарно!», «Незаконно!», «Уже двадцать лет назад доказано, что это неправда!!!», «А почему бы тебе их сразу не убить?»
Взволнованная, я закрыла очерк. Остальные книги по большей части представляли собой монографии, опубликованные лабораториями. Листая их, я обнаружила, что они тоже испещрены комментариями. Чаще всего встречалось слово «Ложь!».
Так я и думала, этот тип одержимый.
Последней книгой оказалась та, что Карма показал мне вчера: «Женское тело» Оливье Мансо. Не знаю такого. Странная книга. Если я правильно поняла, это было описание женского тела и его… работы на протяжении всей жизни, от зачатия и внутриматочного развития до смерти. Он описал все: физиологию, психологию, сексуальную активность, беременность, старение… Но это не была книга о патологии. Речь здесь шла не о болезнях, а главным образом о том, о чем никогда не говорят на лекциях по гинекологии. Я прочитала оглавление, и названия глав показались мне более чем странными.
Глава 2: «Выбирает ли эмбрион свой пол?» Глава 17: «Так для чего же нужны месячные?» Глава 33: «Что я нашла в этом мужчине?» (Да уж, хороший вопрос…) А еще — и это поразило меня настолько, что я снова громко рассмеялась.
Глава 39: «Я больше не выношу свои таблетки».
Отлично, теперь я, по крайней мере, знаю, откуда он берет свои ответы.
На обложке издания, где перечислялись все «исключительные» свойства книги, редактор упомянул о другом произведении такого же масштаба: «Мужское тело».
Я не шучу.
Я сложила книги в кучу в угол ящика и стала разбирать бумаги.
На них были напечатаны афоризмы, в стиле тех, что я уже видела на экране Кармы.
— Когда врач засовывает пальцы во влагалище женщины, у которой все хорошо и которая его ни о чем не просила, он делает это, в сущности, для того, чтобы успокоиться. Тем самым он показывает, что он тревожный извращенец, а не хороший врач.
— Профессия врача — это риск, даже если занимаешься трупами. Если не хочешь столкнуться с неизведанным, смени профессию.
— Врачом становишься потому, что у тебя есть символический пациент, которого нужно лечить. Кто твой пациент?
— Ты не должен их судить, но все равно ты их судишь. И они вернутся, чтобы нанести тебе удар в лицо.
— Не судить очень трудно. Ведь ты — человек. Но это не дает тебе права ни осуждать, ни причинять боль.
— Не все пациенты приятны. Но чтобы их вылечить, тебе не обязательно их любить. Достаточно их просто уважать.
— Если ты не уважаешь их, кто станет уважать тебя?
— Лечить не значит играть в доктора.
— Возможно, ты никогда никого не спасешь. Но ты можешь многих успокоить и облегчить их страдания. Выбирай.
— Отложи ручку, потом напишешь. Посмотри. Прислушайся. Сними черные очки. Слушай! Смотри! Чувствуй!
— Никогда не бойся сказать НЕТ, если тебе предлагают грязную работу. Если она действительно важная, твой начальник должен быть в состоянии выполнить ее сам.
Ха! Вот так совет! Кто бы говорил!
Я собрала листки в кучу, но мое внимание привлекла еще одна фраза:
— Все лгут. Пациенты лгут, чтобы защитить себя; врачи лгут, чтобы сохранить за собой власть.
Равновесие
После полудня консультации тянулись бесконечно, навевая на меня жуткую скуку. Это моя консультация по психотерапии, подумала я, собираясь пойти за первой пациенткой. Я не боялась, пожимала плечами, держалась как могла, но к концу третьей консультации осознала весь масштаб своего несчастья. Он принял дюжину пациенток, но ни одну из них не осмотрел. Он их только слушал. У них не было симптомов гинекологических заболеваний, они не были больны, у них не было… ничего. Им просто нужно было выговориться. Рассказать о своих месячных, депрессии, детях, родителях, о своей работе, либидо, желании или страхе забеременеть, обо всем без исключения, о мужиках, которые случались в их ненормальной жизни, об их отсутствии или вездесущности, об их странном поведении или об их молчании. Казалось, они говорят только о мужиках. Нет, это не так, была одна женщина лет сорока, которая, объяснив, что с тех пор, как это было в последний раз и они сказали (взгляд в мою сторону, чтобы убедиться, что я не подпрыгну на месте) о ее все растущей страсти к женщинам, она стала выходить в свет и сближаться с двумя женщинами, которые ей очень нравились. Она рассказала о том, как трудно ей выбрать, с какой из этих женщин сделать решительный шаг и переспать. Единственная проблема (и она была вовсе не маленькая) заключается в том, что одна женщина, которую я люблю действительно очень сильно и которая очень чувствительно отнеслась к моей… трансформации, всегда говорила мне, что любит женщин. Так что я чувствую себя с ней более уверенно, потому что у нее есть опыт, в то время как другая, в которую я влюбляюсь все больше… я думаю, что она предпочитает мужчин, поэтому я вообще не знаю, как она отнесется к тому, что я начну… за ней ухаживать… ведь прежде я никогда этим не занималась… я даже не знаю, как… Мне захотелось ей сказать: «Обними ее, поцелуй взасос и посмотри, как она отреагирует. Скорее всего, она отреагирует так же, как мужики!» Но Карма только мычал: Мммм… Мммм, — и каждый раз, когда она спрашивала: Что вы об этом думаете, доктор? — он задавал ей обратный вопрос: А вы сами что об этом думаете? и мне хотелось его ударить, потому что при таком темпе я была уверена, что мы застрянем тут до вечера, и потом, когда он закрыл дверь за последней пациенткой, было уже без двадцати семь, и Алина уже давно ушла.
Каждый раз, проводив пациентку, он возвращался ко мне и спрашивал: «Вопросы?», и я, упрямая, намеренная устроить обструкцию, показать, что его поведение мне противно, что я считаю его невыносимым и с нетерпением жду конца недели, сухо отвечала как можно более саркастическим тоном: «Никаких, все ясно».
Ответив ему так четыре или пять раз, я подумала, что ему это надоест, он поймет, что мне совершенно наплевать на его психологию, и прекратит задавать мне вопросы. Но не тут-то было, он продолжал это делать каждый раз. Иногда, даже когда у меня не было вопросов, он что-то говорил о пациентке, которая только что приходила, иногда просто одно слово: «Печально» (невероятная история серийных катастроф, передающихся от матери к дочери, на протяжении четырех поколений), или произносил настоящую речь (о совсем молодой девице двадцати трех лет, которой на вид было не больше шестнадцати и которая приходила к нему в четвертый раз поговорить о своем патологическом страхе забеременеть и просила отправить ее к кому-нибудь на стерилизацию). Тогда он, почесывая голову, обрушил на меня лавину своих этических вопросов: Это ее право, закон это позволяет. Я не в первый раз вижу такую молодую женщину, которая без всякого сожаления перевязывает себе трубы. Но она… не знаю, в ней есть какое-то несоответствие, и я не хочу отправлять ее к хирургу, пока она мне все не объяснит, но мне никак не удается заставить ее об этом рассказать. Очевидно, я притворялась, что слушаю его, и делала все возможное, чтобы ничего из этого не запомнить, потому что не люблю захламлять память ненужными вещами, а поскольку я здесь надолго не задержусь…
И потом, честно говоря, я была начеку, потому что ждала, что он вновь заговорит об утренней службе в отделении абортов и о нашей ссоре на лестнице.
Но он ни разу об этом не упомянул.
Когда консультации завершились, он предложил мне взглянуть на свои записи. Я опустила глаза в блокнот и заметила, что не написала ни слова.
Я покраснела как рак, услышала его Мммм… и увидела, как он улыбнулся, как будто выиграл.
В тот вечер нам не о чем было больше разговаривать, и у меня не было никакого желания терпеть его еще — я сказала ему, что у меня лекция, что мне пора идти, что мне очень жаль, что я составлю отчет, пока мои студенты будут писать контрольную, и что принесу ему все это завтра.
Он скорчил гримасу, как будто говорил «вот именно», и покачал головой, затем попрощался со мной и вышел из отделения, попросив меня, уходя, запереть дверь.