Везде как дома. Как мы продали жилье, изменили свою жизнь и увидели мир - Линн Мартин

Париж, как и всегда, манил, и мы не намерены были ничего упускать. Мы пообедали в ресторане Le Timbre, в простом и элегантном зале которого помещалось только двадцать четыре человека. Здешний шеф-повар Крис Райт, британец, подает блюда в классическом французском стиле, и очень интересно наблюдать, как он и его помощники танцуют вокруг каждого блюда в крошечной кухне. Я сразу вспомнила, как мы работали большой компанией в кухне Лидии в Мексике. Тим был в экстазе от своего обожаемого жареного паштета из гусиной печени, а мне подали великолепную порцию свиных ножек, а потом куропатку с картофельным и яблочным пюре под цитрусовым соусом.

Позже, проходя мимо величественного здания парижского муниципалитета, построенного еще в 1357 году, Тим спросил:

– А что тут делают все эти люди в шезлонгах?

Я оглянулась: и правда, сотни людей расположились в шезлонгах или сидели у столиков под яркими зонтиками.

– Не представляю. Сейчас среда, три часа дня. Что же тут происходит?

Я заметила, что все они смотрели в сторону реки, показывали на что-то, смеялись, обсуждали и, конечно же, пили вино.

– Ой, Тим, посмотри на этот гигантский экран! Они все смотрят чемпионат Франции по теннису!

Конечно, как и положено французам, все эти люди предпочли провести день на лужайке за просмотром теннисного матча, а не за работой. Люди в офисных костюмах сидели в шезлонгах, передавали друг другу прохладительные напитки. Похоже, никто и не беспокоился о том, что откровенно прогуливает работу в середине недели.

– Кажется, я начинаю понимать, почему они все здесь выглядят такими счастливыми, – сказал Тим. – Мне кажется, то, что мы так часто слышим о французах, – полная правда: они работают, чтобы жить, а не наоборот, и, похоже, они уважают свою работу. Ты заметила, как они все вежливы? Таксисты, официанты, даже эти ребята в зеленых куртках, которые метут улицы, – они, похоже, любят то, чем занимаются. И все так любезны, и я ни разу не видел, чтобы кто-то обращался с простыми рабочими как с людьми второго сорта.

Пока мы шли, он делал фотографии одну за другой.

– Знаешь, я согласна. Люди заняты делами, но по воскресеньям позволяют себе отдохнуть, и рабочий день заканчивается в районе пяти, и они могут подолгу обедать и ужинать. И не думаю, что они очень уж рано приходят на работу. А все эти роскошные парки… Помнишь, вчера мы видели, как несколько семей устроили пикник на берегу Сены, пили вино, смотрели на кораблики, играли с детьми? И, кстати, я очень-очень хочу, прежде чем мы уедем, провести день именно так.

Мы шли, а я все думала об отношении французов к деньгам и работе. Каждый гражданин здесь имеет право на восемь недель отпуска в год, хотя компаниям позволено изменять это условие. Я как-то обсуждала с одним башмачником возможность сделать на заказ туфли на мою очень большую ногу, и оказалось, что мастер может это сделать «только в следующем году: в июле и августе отпуск». Можете представить себе, чтобы американский мастер собирался взять с вас 250 долларов за пару сандалий и при этом делал такие заявления?

Мы много раз видели, что французская культура совсем не стимулирует предпринимательского отношения к работе. Но она поощряет умение ценить вино, искусство, еду, музыку и красоту. А если сотрудникам не нравятся условия контракта, они запросто остановят жизнь во всем Париже и объявят забастовку, чтобы выразить свое отношение. Вот эта способность французов осознать личную ответственность за все вокруг вызывает у меня восхищение.

Мы перешли улицу и пошли вдоль реки. Времени было достаточно, чтобы зайти в музей д’Орсе, где хранится крупнейшая в мире коллекция произведений импрессионистов. Здание было построено в 1900 году к Всемирной выставке как железнодорожный вокзал и само по себе является предметом искусства. Это здание и Монпарнас, где находится Люксембургский сад – настоящая Мекка всех любителей искусства, – появляются в фильме Мартина Скорсезе «Хранитель времени» о мальчике-беспризорнике, который жил за большими часами и умудрялся не попасть в приют. В 1936 году станция была закрыта, и в 1986 году в здании был открыт музей. Коллекция расположена в просторных залах, где много естественного света. Я обожаю приходить в этот музей и любоваться своими любимыми полотнами. В основном зале очень высокие потолки, а в соседних галереях получается гораздо более интимная атмосфера, и можно остаться один на один с искусством. Мы наслаждались и коллекцией, и самим музеем.

Мы шли по галерее на самом верхнем уровне, где из башни с бывшими вокзальными часами открывается прекрасный вид на Сену, и вдруг у меня на глаза навернулись слезы. Со мной это случается всегда совершенно неожиданно: когда я возвращаюсь в места, где мы бывали когда-то с Ги, моим покойным мужем, и где нам было хорошо, или когда я вижу что-то, что понравилось бы ему, я думаю о том, как болезнь его разрушила. Все это совершенно не уменьшает моей любви к Тиму. Во многом прошлый опыт счастливой семейной жизни даже помогает построить новые отношения.

Тим взял меня за руку:

– Дорогая моя, я так тебе сочувствую! Ты просто помни, что он прожил отличную жизнь и многого достиг. И самое главное – этот счастливчик был женат на тебе двадцать лет!

Тим понимает, что Ги был мне очень дорог, и мы нередко замечаем и показываем друг другу что-то, что ему бы понравилось. Тим проявляет большую чуткость, и это еще одна его черта, которую я очень ценю.

Он улыбнулся и поцеловал меня в щеку. Этот человек всегда знает, как поднять мне настроение.

Мы дошли до Монмартра – холмистого района, где традиционно предпочитали жить люди искусства. Здесь проводили время Тулуз-Лотрек и его современники. Пикассо, Дали, Ван Гог и многие другие яркие личности жили и бывали здесь. Мы поднялись по нечеловечески крутым ступенькам к базилике Сакре-Кер, куда тысячи туристов приходят ради, возможно, лучшего вида на весь Париж. Базилика расположена на чуть ли не самой высокой точке, и перед вами расстилается вся панорама города. Разумеется, когда мы дошли до вершины, выяснилось, что есть гораздо более эффективный и недорогой способ сюда попасть – на фуникулере, который быстро поднимает сюда тех, кто не поленился внимательно прочитать путеводитель. Мы с завистью глядели на нисколько не запыхавшихся туристов и решили, что мы все же не напрасно обливались по́том и что боль в коленях и колотящееся сердце – это даже хорошо, ведь мы получили отличную физическую нагрузку.

А вот моя и так уже растрепанная прическа во время нашего героического подъема пострадала серьезно. Когда мы вернулись домой и я посмотрела в зеркало, то поняла, что не могу больше откладывать визит к парикмахеру.

Нужна помощь Энди. Я объяснила ей суть своей проблемы: две недели на круизном лайнере, потом две недели в Турции и теперь полмесяца в Париже: отросшие седые корни не спрятать никакой укладкой, а по бокам моя прическа стала почти как у Джорджа Вашингтона.

– Не проблема, – ответила она. – Здесь недалеко есть одно место, где хорошо стригут, и цены у них разумные, но раз уж ты в Париже и тебе нужен парикмахер – думаю, стоит потратиться на Dessange International. Это дорогое место, но ты будешь довольна. Там все так шикарно, что чтобы туда попасть, нужно специально договариваться! Хочешь, я им завтра позвоню и запишу тебя?

Я молча кивнула.

Через несколько дней мы с Тимом прошли вдоль Елисейских Полей и дошли до авеню Франклина Рузвельта. Я взяла с собой Тима, так как не решилась отправиться в такое непростое место в одиночку. На неширокой фешенебельной улице мы нашли роскошное здание в неоклассическом стиле; у входа была небольшая золотая табличка (золотая – то есть действительно позолоченная, блестящая и дорогая) с названием. Мы поднялись по широкой лестнице и попали в отделанный белым мрамором холл – весь в зеркалах, безупречно чистый, с великолепной хрустальной люстрой посередине. Нас встретила красавица брюнетка с необычной стрижкой, поздоровалась по-французски, на что я, как обычно, пробормотала что-то неразборчивое. Она зна́ком попросила меня подождать минуту.

Выходя из дома, я думала, что выгляжу вполне неплохо. Я тщательно продумала свой наряд, подобрала украшения, накрасилась, чтобы выглядеть как можно более по-французски. Но когда я вошла в этот салон, то поняла, что выгляжу как побирушка и совершенно диссонирую с этим шикарным интерьером. Тим потом сказал мне, что когда женщина из гардероба подошла ко мне, чтобы предложить белоснежный халат, я оглянулась и посмотрела на него в панике, как будто она несла мне смирительную рубашку.

К счастью, страх ушел, когда ко мне подошел Роберто – безукоризненно одетый менеджер-итальянец. Он прекрасно говорил по-английски и так мастерски приветствовал новых клиентов, что я тут же перестала чувствовать себя нищенкой и поверила, что и правда могу здесь находиться.

Поддерживая меня под локоть, Роберто повел меня в зал, полный мастеров и клиентов в белоснежных кимоно и залитый светом хрустальных светильников. Дорогие сумочки Gucci и Chanel стояли у ног дам, обутых в не менее дорогие и вызывающие зависть туфли. Слышались щелканье ножниц и негромкий разговор на фоне спокойной классической музыки. В Штатах в салонах красоты нередко включают просто рок-н-ролл, поп-музыку или хип-хоп.