Сон в пламени - Джонатан Кэрролл

Вторая сцена снималась в Малибу. Мистер Карандаш устанавливает треногу во внутреннем дворике чьего-то дома на берегу моря. Открыв чемоданчик, он достает оттуда снайперскую винтовку, собирает ее и закрепляет на треноге. Мне не нравилась эта сцена, она слишком напоминала о Николасе. Я сказал об этом Веберу, но он ответил лишь:

– Вот и используй это! Покажи, как мистеру Карандашу не нравится то, чем он зарабатывает на жизнь, сделай его еще отвратительнее.

Эта сцена должна была перемежаться кадрами группы нудистов на прогулочном катере. С далматином, который бродит по палубе и обнюхивает людей и вещи. Они болтают и смеются, у них праздный сексуальный день на море. И вдруг один из них вскидывается, на груди у него большая дырка от пули, как яркая красная гвоздика. Другая пуля попадает в собаку и сшибает ее за борт.

Камера возвращается к Карандашу, снова нажимающему на курок. Он расстреливает всех на катере. Совершенно хладнокровно. Один раз он останавливается, чтобы стереть пот с век, а потом возвращается к своей работе. Когда заканчивает, снимает винтовку со штатива, упаковывает все в чемоданчик и уходит.

Сцена с людьми на катере должна была сниматься позже. Сегодня на берегу был только я с моей винтовкой.

Специалист по огнестрельному оружию показал мне, как уверенно собирать все это, не чеша в затылке. К счастью, я уже делал нечто подобное в одном прежнем фильме, так что после двух попыток легко все повторил.

Все шло прекрасно, пока я не увидел дракона. Я увидел его, когда сквозь оптический прицел винтовки глядел на море, как будто на мишень. Чудовище было далеко в море, но из-за увеличения казалось прямо у меня перед носом. Черное и длинное, оно извивалось в воде, словно играя.

На что похож морской змей? Вот что удивительно: в голове у меня была только одна мысль – как прекрасны его глаза. Совершенно женские и соблазнительные. Огромные и глубокие, фиолетовые, с медно-желтыми крапинками и даже, кажется, с длинными ресницами. Чудовище медленно повернуло голову к берегу и посмотрело на нас. Кто-то слева от меня вскрикнул. Другой завопил:

– Чтоб я пропал! Только посмотрите на это!

– Это же Лох-Несское чудище!

– Годзилла!

Я продолжал смотреть в прицел. Кто-то дернул

В меня за рукав.

– Уокер, как оно выглядит? – послышался взволнованный голос Вебера.

– Прекрасные глаза. Вы не поверите, какие прекрасные.

Я отошел в сторону, чтобы он посмотрел сам.

Вебер взглянул и тут же велел оператору направить камеру на змея.

Кто-то из съемочной группы забежал в воду, чтобы лучше видеть. Змей-дракон словно не обращал на нас никакого внимания, не проявлял ни малейшего интереса. Он изгибался, и извивался, и сворачивался кольцами в воде, один раз показав покрытый шипами хвост, который, казалось, на милю отстоял от головы.

Раньше я видел голубых китов у берегов Южной Америки, их головы были огромными, как парашюты. Я видел как грузовой самолет «Супер-Гэлакси» загородил при взлете полнеба. Колоссально, спору нет, но нынешнее чудовище, что плескалось в зеленом море в полумиле от берега, было больше их всех.

При виде его я ощутил лишь трепет и что-то вроде любовного смущения. Ни настоящего изумления, ни страха. Где-то в глубине души мы знаем, что такие чудеса бывают: они должны быть в каком-то мире, таком же многообразном и неповторимом, и лишь наука и рациональное мышление, натягивая поводья, удерживают нас в нашей реальности: раз мы не видим чудес, их не бывает.

Все это прекрасно, но двадцать человек стояли на берегу Тихого океана на исходе двадцатого века и наблюдали за тем, чего, как им твердили всю жизнь, не бывает.

Над головой затарахтел полицейский вертолет и устремился прямо к дракону. Подняв свою монументальную голову, змей невозмутимо взирал на жужжащую букашку, мигая фиолетовыми глазами. Потом море вдруг вздыбилось, как взорванный небоскреб, чудовище нырнуло и скрылось.

Вертолет с прерывистым шумом покружил над пустым вспененным морем, катящим на берег высокие волны. Для тех из нас, кто видел змея, жизнь взяла и нарушила молчание (или один из своих законов) и выдала секрет, один из множества.

Однако, как мы вскоре обнаружили, попытки рассказать об этом остальным были бесполезны. Джордж Ламберт предложил отснятую пленку телевизионным каналам. Они послушно показали ее, но сами прикрылись тем, что созвали в студию толпу «экспертов», которые единодушно объявили кадры абсурдными или смехотворными.

Единственным местом, где восприняли это всерьез, оказались публикующие любую чушь чокнутые газетенки вроде «Истины» и «Гласа народа». Вот они поместили фотографии чудовища рядом со статьями о детях, продавших своих матерей аятолле, или о людях, которые усилием мысли двигали сливочный сырок.

Общим мнением было, что Грегстон инсценировал все это, дабы привлечь внимание к своему новому фильму. Вебера, однако, не задели ни обвинения, ни последовавшие затем безумные дни.

– Кому какое дело, что они думают, Уокер? Мы то знаем, что мы видели! Это ставит нас выше их всех. Им нравится думать, что я раздуваю шумиху вокруг своего фильма? Прекрасно. Что пленка Джорджа сфабрикована? Плевать. Мы-то видели! Мы вкусили, каков мир на самом деле под его оболочкой. Это бредовый мир моей подруги Каллен – Рондуа. Это и есть подлинная правда. Такой мы представляли жизнь в детстве. Лежа в постели ночью, испуганные и возбужденные каждой тенью оттуда. Помнишь те дни?

Мы выпивали около бассейна рядом с домом, который он снял в Лорел-каньоне. Марис потихоньку плавала по кругу, а мы оба смотрели на нее и загорали. На ней был черный купальник, и с откинутыми назад волосами, блестевшими на фоне голубого бассейна, Марис казалась движущимся восклицательным знаком.

– Там, на холмах, койоты. Сосед сказал, что когда в каньоне случился пожар, он видел, как целое их семейство бежало от огня. Койоты, а может быть, даже волки.

– Это вроде нашего морского чудовища. Кто бы подумал, что в солнечный день в Малибу поверх солнцезащитных очков, с бутылкой кока-колы в руке увидишь в прибое что-то «настоящее». Годзилла на пляже! Звучит как название для фильма Роджера Кормана.

Марис слушала, держась за край бассейна. Ее ноги слегка шевелились в воде. Тишина второй половины дня. В воздухе пахло хлором, мимозой и лимонами. Рядом зазвонил телефон. Вебер со стоном встал, чтобы ответить. Я посмотрел на Марис, и она послала мне воздушный поцелуй.

– Филипп! Как ты там? Когда возвращаешься? Конечно, я дома. Конечно, приезжай сейчас. Тут кое-кто, кто тебе понравится. Приезжай когда хочешь. Хорошо. До скорого. Рад твоему возвращению, старый таракан!

Он с улыбкой дал отбой.