Будь моим сыном - Николай Печерский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Откуда я знаю? — ответил Сотник. — У нас работы еще вон сколько! Там видно будет...
Пыхов с грохотом опустил капот, обернулся к напарнику.
— Садись, что ли? — сказал он. — Поедем...
Сотник, не простившись с Марфенькой и Ванятой, торопливо пошел к трактору. Сел на жесткое сиденье, положил руки на рычаги.
— Ну, а вы чего стоите? — спросил Пыхов. — Специального приглашения ждете? Садитесь, если уж так...
Марфенька с Ванятой ринулись к трактору. Марфенька стала справа от Сотника, а Ванята — слева. Больше на тракторе места не было. Сотник смотрел из-за плеча на Пыхова. Видимо, он еще не понимал, какое счастье ждет его.
А Пыхов между тем поднял руку и, будто бы все у него было заранее намечено, врастяжку прокричал:
— Трога-а-ай, тракторист! Смотри — осторожней там! Смотри-и мне!
Сотник рванул рычаги на себя. Трактор взревел, качнулся и пошел по полю. Сотник напружинился, слился всем своим существом с машиной...
Марфенька и Ванята стояли по бокам, и казалось им, это не Сотник, а сами они сидели за рычагами, вели по полю тяжелый, гремящий гусеницами трактор.
Ваня сделал полный круг и остановил трактор на том самом месте, где сидел на земле и, прикрывая ладонью папиросу, курил неторопливыми затяжками Пыхов.
— Слезайте! — подымаясь, сказал он пассажирам. — Покатались — и хватит...
Марфенька и Ванята сползли с трактора. Пыхов сел за рычаги, а Сотник стал сбоку. Трактор снова пошел по полю.
Марфенька и Ванята постояли немного и тронулись в путь.
Глава двадцать вторая
Я ТАКИХ УВАЖАЮ
В степи двое — Ванята и Марфенька. Шли и думали об одном и том же. Каждый по-своему. О Сотнике, который скоро станет трактористом, Платоне Сергеевиче и немного, о себе.
Справа и слева, насколько хватал глаз, стелились поля. Хлеб уже почти весь убрали. Только кое-где мелькали гривы нескошенной пшеницы. Еще день-два, и жатве конец. И тогда ударит в колхозном клубе барабан, запоют трубы, начнется веселый летний праздник — дожинки.
Марфенька тоже выступит на празднике. Расскажет, как они работали, как помогали колхозникам убирать урожай. О нем, Ваняте, Марфенька говорить не будет. Да это ему и не нужно. Ну, а если скажет, пускай...
Ванята представил на миг, как все это может произойти. Выйдет Марфенька на трибуну, поглядит в зал на колхозников и скажет:
«К нам приехал недавно Ванята. О нем, конечно, говорить рано, но я скажу. Кое-кто думал, что он лодырь и шатун, но это, товарищи, не так. Он работал честно, по-пионерски. И вообще он будет трактористом. А Ваня Сотник пускай не фасонит. Сотник — человек ничего. Но если он будет зазнаваться, я возьму свое мнение назад».
На передней скамейке будет сидеть мать в белой нарядной кофте и рядом с ней — отец. Он наклонится к матери и тихо спросит:
«Про нашего Ваняту говорят, что ли?»
«А то ж про кого! Он у нас знаешь какой! Да тише ты! Слушать мешаешь!»
Отец поднимется с места, одернет пиджак и вместе со всеми начнет хлопать в ладоши.
«Молодцы они все-таки, эти ребята, — скажет он. — Хорошо, что Ванята с ними дружит. Это я очень одобряю».
Ванята улыбнулся от таких мыслей и посмотрел на Марфеньку. Нет, пускай даже не говорит о нем! Не в этом дело... Только бы не запуталась на трибуне. За всю бригаду будет обидно! Да и Марфеньку жаль.
Он шел с Марфенькой и страдал. Неужели запутается? Пыхов Ким вон что про нее рассказывал... Пыхов хоть и болтун, но все-таки иногда говорит объективно. От него этого не отнимешь... Ванята выждал удобную минутку и, будто между прочим, спросил:
— Ты не боишься выступать? Наверно, сто раз выступала?
Марфенька замедлила шаг.
— Нет, я уже не боюсь, — сказала она. — Я все продумала. Концовки только нет. И так думала, и так, а она не получается...
— Ерунда, — сказал Ванята. — Скажи что-нибудь — и все. Главное, чтоб в середине хорошо было. А концовка — пустяк. Гриша Пыхов запросто придумал. Знаешь, как получилось?
В глазах Марфеньки блеснул хитрый огонек.
— Нет, — сказала она. — Про лягушек и червей нельзя. Это у мальчишек наших такая клятва. Это Пыхов Ким придумал.
— А Ким болтал — Гриша.
— Нет, он врет. Это Ким сам. Я сама придумаю, а то смеяться будут. Не бойся!..
Тропа опустилась с холма и вошла, будто в речку, в глубокий овраг. На крутых откосах его торчали серые валуны, бежали вверх кусты колючей боярки. Овраг петлял по степи и заканчивался где-то возле молочных ферм.
Была и еще одна, самая короткая, дорога в Козюркино — та, по которой бежали на верхотуру кусты боярки. По ней давно не ходили. Тропа заросла серой полынью, курчавым, пахучим, как духи, чебрецом.
Марфенька и Ванята шли по дну оврага. Было тут после вчерашнего дождя сыро и душно. Без устали трещали, выпрыгивали из-под ног серые, с красными подкрылками, кузнечики. Где-то в стороне, а где — не поймешь, звенел ручеек. Марфенька остановилась, склонив голову, начала слушать.
— Вон где! — сказала она. — Пошли!
Они свернули с тропки и увидели крохотный юркий ручеек. Струйка воды прыгала с камешка на камешек, растекалась по траве жидким, прозрачным стеклом. Рядом, на ветке шиповника, сидела зеленоватая белощекая синица. Она только что нашла ручеек, хотела напиться и теперь недовольно поглядывала на гостей.
Вода была холодная и чуть-чуть отдавала полынной горчинкой. Марфенька и Ванята напились и снова тронулись в путь.
— Пошли напрямую, — сказал Ванята. — Чего тут плутать!
Марфенька измерила глазом крутой обрывистый склон и даже голову пригнула.
— Угу-у, как высоко! Нет, я не пойду. Там нельзя. Весной мальчишка один свалился. В кровь весь...
— Трусиха! Мы ж осторожно. Пошли!
Не ожидая согласия, он стал карабкаться по склону. Рыхлая, сырая земля уплывала из-под ног. Вниз с грохотом катились тяжелые угловатые камни и быстрые, как пули, голыши.
Ванята перепрыгивал с одного уступа на другой, цеплялся руками за ветки боярки и траву. Все ближе и ближе черная, прошитая корешками трав, каемка обрыва. Еще несколько усилий, и он будет наверху.
Ванята оглянулся. Марфенька вскарабкалась до половины склона, с тревогой и ожиданием смотрела на Ваняту.
— Эге-гей! — крикнул Ванята. — Давай, матриархат!
Марфенька не тронулась с места. Она уже не верила в свои силы. Вверх идти трудно, а вниз — страшно, Вон пропасть!
— Дава-ай, Марфенька!
Снизу, как эхо, протяжно и глухо донеслось:
— Не могу-у!
— Не бойся-а!
— Не могу, Ванята-а!
Ванята подождал несколько минут и начал спускаться вниз. Один шаг, второй, третий... сотый, — и вот он уже возле Марфеньки. Ванята дрожал от усталости. Лицо заливал теплый соленый пот. Он протянул Марфеньке руку, сердито сказал:
— Пошли, чего ты!
Ванята тащил Марфеньку наверх. Упрется ногой в камень, поднатужится и снова идет вперед и вперед. Несколько раз он спотыкался, прижимаясь всем телом к земле, искал ногой точку опоры. Находил ее и, отдохнув минуту, полз к новому взгорку. С трудом выбрались они из оврага. Солнце заливало степь ярким, слепящим светом. В синем высоком небе, будто белый поплавок, плыл самолет.
Они разыскали среди жнивья тропку и пошли домой. Теперь до деревни было рукой подать. Марфенька с любопытством поглядывала на Ваняту и улыбалась.
— Чего улыбаешься? — спросил Ванята.
— Просто так... разве нельзя?
— Просто так ничего не бывает! Опять хитришь?
— Нет, это я штуку одну вспомнила...
— Ну?
— Чего — ну? Тебе скажешь, а ты сразу — в пузырь. Ты ж вон какой пузыревый!
— Ты не виляй! Я тебе все говорю, а ты...
— А тут ничего и нет, — сказала Марфенька. — Пустяк один... Я про воробья вспомнила...
— Про какого еще воробья?
— Помнишь, как мы ходили к Пыховым? Там воробей с вороной сражался...
— Ну, помню... Что тут такого?
— Я ж тебе и говорю — ничего. Вспомнила — и все... Правда, здорово! Маленький, а все равно не сдался. Я таких уважаю...
Ванята пожал плечами. Они молча продолжали путь,
Ванята не знал, обижаться ему на Марфеньку или не стоит. Разве поймешь, что на уме у этой хитрой, похожей на гриб подберезовик девчонки?
Глава двадцать третья
ОЖИДАНИЕ
В доме Пузыревых дым стоит коромыслом. Мать, засучив рукава, стряпает шанежки, тетка Василиса гремит посудой, накрывает широкий праздничный стол. Тысячу дел придумали Ваняте. Сначала он драил тертым кирпичом медный самовар, потом подметал двор, потом скоблил ножом крыльцо... Сегодня в двенадцать ноль-ноль приезжает отец. Ваняте об этом не сказали. Он поглядывает на мать и тетку Василису, ухмыляется. Ну и хитрецы! Ничего, он подождет, уже недолго!
Стол трещит от всякой еды, а тетка Василиса придумывает все новые и новые угощения. Станет посреди избы, взмахнет руками и скажет:
