Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 2 (СИ) - Шеллар Аэлрэ

Рин не слышала, что тихо шипел Кио, оставшись за пределами беседки, но уловила печальные отголоски песни трав. Лэи все поняла и почувствовала, ее дорогая сестра и душа. Шелестел в кронах ветер, шептали цветы, склоняясь к земле, дрожали литаврами листья. Было ли им также больно?

— Возвращайся, сын Змеиного бога, забытый и преданный, утративший чувства и разум. Возвращайся, потому что тебя есть, кому ждать, есть, ради кого жить. Кровью твоей и силой своей призываю тебя, услышь меня. Пусть судьба сама сведет нас…

Грохот. Отблески кровавого зарева в небе. Переплетенные ладони друзей. И истошно пульсирующий амулет связи. Рин поспешно выползла из беседки, чуть в сторонку, впрочем, стараясь не высовываться и перемещаться, как настоящая змея.

— Рин-э, — голос Нильяра был каким-то надорванным. Снова промелькнули живые яркие чувства, — немедленно идите в деканат, найдите любого стража Академии и вызовите Айнире.

Воздух перестал казаться пряным, застревая в легких. Она подозревала, но…

— Что случилось, Яр? — сама не заметила, как впервые осмелилась назвать его по придуманному кратком имени, но, казалось, наследник этого даже не заметил.

Его голос снова звучал спокойно и сосредоточенно, только шипение продирало до когтей.

— То, чего мы и ожидали. Восстание в столице и основных городах Империи. Заговорщики неплохо подготовились. Академия скоро будет осаждена, без сомнения, связь работает последние иторы, и потому… Рин-э, я приказываю, не смей покидать Академию. Это — самое безопасное место, особенно, ваш, особый корпус. К твоим друзьям это также относится. Не с-смей никому верить, кроме Айнире — даже если мать родная придет к воротам.

Горькая улыбка сама собой тронула губы.

— Особенно, если она придет, — тихо подтвердила чужие подозрения.

— Значит, сама поняла? — показалось, или в равнодушном голосе промелькнуло сочувствие? — Береги себя, Рин-э. Береги для меня. Ты еще не в том состоянии, чтобы рваться в открытую схватку, змейка…

Амулет затрещал, зашипел и — позорно сдох. Связь заглушили.

Тихое «и ты» Рин уже произносила в пустоту. Худшие видения сбылись, началась война. Прямо здесь, рядом, за стеной. Мысль обожгла, заставив задрожать и резко прийти в чувство. Кио и Лэи стояли рядом, смотря хмуро, но понимающе. Киоран лишь только выдавил из себя нехотя под перекрестьем взглядов:

— Нет смысла заводить сейчас рассказ. Просто после очередного покушения на мою жизнь в детстве я стал… как будто кое-что вспоминать. Словно из другой жизни, где я был младше, чем сейчас, но у меня были любящие отец и мать. Я не помню, как умер тот ребенок, не знаю, переродилась ли так моя душа, но после этого я стал чувствовать окружающих меня куда лучше и осознал, что на руках Советника слишком много крови, что его злоба и жажда власти перекрывает все вокруг и нет практически никого, к кому бы он испытывал хоть какие-то теплые чувства. Но это все не так важно. Вам не каш-шется, — молодой иршас приподнялся на хвосте, взволнованно качнувшись, что нам стоит поспешить?

Только вот отправились они совсем не туда, куда приказал наследник. Нет, за эти несколько слов, за «береги себя» она бы ему душу отдала и выполнила любой приказ. Но безопасность других была превыше всего. Слишком уж странно вел себя Тарой с дружками.

Что ж, она оказалась права, к своему великому сожалению. Атаковать пришлось сразу, признаться, тело среагировало быстрее, чем она сама поняла, что делает. Натаскивали их хорошо… Вот из горла вырывается дикое шипение, когда Рин видит, как трое подлецов подкладывают под небольшой пролом магические бомбы — распакованные свертки. И как только добыли, как пронесли? Конечно, им надо успеть убраться из зоны поражения самим — потому и медлят. Вот один остается — два разворачиваются.

— Дрянь.

Их лица вдруг искажаются до неузнаваемости, тела изламываются, выгибаюсь в немыслимо-тошнотворных позах. Рядом ругается заковыристо фэйри, сбросив полностью человеческую личину. Красавица с острыми ушками превращается в зеленую гибкую деву, чей стан обвивают лианы, а длинные когти — почти в локоть длиной разрезают воздух. Полный острых клыков рот подменыша раскрывается в беззвучном крике ярости и ненависти. Фэйри ненавидят чистый первозданный хаос, слишком близко он к ним, к их природе. Слишком легко забыться и шагнуть за предел, упиваясь силой и вседозволенностью, а потом — сорваться в безумие. Тела тех, кто еще недавно был иршасами, поднимаются, дергаясь, как чужие марионетки. Сквозь них прорастают нити гнили, выступая уродливыми наростами.

Рин бы с радостью ушла в спасительное объятие обморока, да только прятаться здесь некуда.

— Мой тот, что остался у стены, — звенит голос Лэйри. Окрасившиеся зеленью волосы вьются-льнут змеями.

— Мой правый, — усмехается Киоран. В ладонях некроманта уже танцуют две черных плети, окруженные зеленоватыми огоньками. — Рин, остался последний. Не бей убогого слишком сильно, у него и так мозги плесенью проросли, — смешок. Но глаза мага смерти серьезные, холодные.

Рин прикрывает глаза, вновь призывая дар. Чешуя темнеет, заставляя тихо зашипеть, дернувшись — тепло тает под натиском леденящего холода. Это не иршасы и не живые существа. Это монстры. Плакать она будет позже, когда они останутся в живых, когда она вернется к Нильяру и все закончится.

— Суд мой да будет скор и справедлив. Веди меня, тан Ши, свою жрицу, — шепчут губы посвящение. Ладонь сжимает проявившийся фамильный клинок.

Ничто больше не имеет значения, кроме победы. Если стену разрушат, погибнут многие. Они просто не успеют сейчас никого позвать, а связь заглушена — на то и расчет. Дыхание замедлилось — транс помогал настроиться на бой. Все мысли пробежали в голове долю мгновения, а руки уже плели атакующий узор. Кажется, кое-что избранник забыл сообщить. Например, о том, что среди мятежников оказался хаосит, похоже, что чистокровный, и способный заражать своим хаосом других.

Противник просто смешон — медленный, неповоротливый увалень. Но почему он не падает от удара? Почему не течет чужая кровь? Удар, поворот, скольжение, дикий крик и шипение где-то на периферии. Бок обжигает болью, но дар холодит и успокаивает, не давая выпасть из транса. Она укутывает им клинок, смотря в пустые мертвые глаза предателя. Падали и смерть такая же. Оплетенный силой справедливости клинок входит в тело, как в масло. Разворот. Вытащить.

И содрогаться в мучительных спазмах тошноты, видя, как рассыпается прахом повергнутое тело.

Ее крепко обнимают за плечи, заставляя уткнуться носом в пропахшую кровью и потом тунику. Она не плачет, нет — тело просто содрогается в беззвучном крике. Может, потому, что в прошлый раз все было, как в тумане, а сейчас она убивала осознанно?

— Все хорошо, малышка, ата…

Лэи молча садится рядом, возвращаясь в образ милой девушки с зелеными глазами. Как бы то ни было — они вместе.

ЧАСТЬ 2. Интерлюдия 3. О том, как вредно игнорировать божественные приказы, и планах императора

Прям и жесток твой главный бог,

Только шагающего впрок он и простит.

Моему Хагену — Доно

Тишина — и только мерно капает вода где-то рядом, совсем близко. Кружится, раскалываясь, голова. Как он здесь оказался? Илшиарден медленно приоткрыл глаза, вернее, попытался — словно два полновесных щитка на них навесили. Тело не слушалось — хуже того, оно почти не ощущалось, а мысли текли непривычно вяло. Не было ни паники, ни беспокойства — только вялое отупение и равнодушие. Слишком страшное. Слишком неестественное. Как же…

Алые волосы, горящие на солнце. Солнечная улыбка и тревога в темнеющих глазах. «Отец.». Кровь быстрее пробежала по венам, впрыскивая дозу адреналина, голова отозвалась новой вспышкой боли, но… он вспомнил то, что желал забыть.

Этот вечер был обычный — такой, каких было тысяча и до того, текучка только лишь сменилась более важными проблемами — теперь маньяк-убийца уступил место хаоситу. Нет, и первого искали, но вот второй… эта проблема уже угрожающая самим устоям империи. И никак не вырваться домой, в карриарш, где ждет его подруга и невеста. Хотя в последнее время Илшиарден все чаще ловил себя на дикой мысли, что, когда он вдали от нее, то часто о ней забывает, а, когда рядом — то будто одержим, готовый целовать землю у ног прекрасной Лиссы, а в голове — туман. Илшиарден не был идиотом, никогда. Страсть могла затуманить рассудок, он мог обманываться бесконечно долго — но не вечно. Он и любил, и чувствовал свою дочь, но вот с Анайлисой… что-то здесь было не так, и от этого сердце иршаса болезненно сжималось, заставляя скрипеть клыками.