Сальто-мортале - Луиджи Малерба

А может, вы просто совершаете прогулку, а священник случайно присоединился к вам? Но тогда почему эта женщина вся в черном? Я этого не хочу знать, но под жарким солнцем не гуляют в черной одежде. В черном ходят только ночью или же вечером.

Еще совсем недавно светило солнце, да и сейчас еще светло, а машина едет с зажженными фарами. Зажглись и уличные фонари вдоль дороги — так который же час? Часы у городских властей Павоны наверняка есть, и если они зажгли фонари до захода солнца, значит, на то есть причина.

Дорога вся в рытвинах, надо бы ее выровнять песком и галькой. Когда идет дождь, рытвины превращаются в лужи, пыль — в грязь и ноги утопают в жидком месиве. Не нравится — идите по другой дороге.

Кортеж движется медленно, видно, не торопитесь добраться до места. Куда и зачем вы идете? Лучше не говорите, ничего не желаю знать. Может, это — тайна? Тогда вы правильно делаете, что молчите, почти правильно. Если возьмете меня с собой, пойду за вами молча и не буду задавать нескромных вопросов.

Вы растоптали жука-скарабея. Раздавленный, он остался лежать на земле, и из брюшка у него потекла белая жидкость. Приползли еще четыре скарабея, остановились, посмотрели и принялись слизывать белую жидкость. Я молчу, ничего не говорю. Эти скарабеи — странные существа, у них есть крылья, но они не умеют летать, а если б умели, тот скарабей улетел бы и вы бы его не раздавили. Между тем вы раздавили и четырех жуков-скарабеев, которые приползли полакомиться белой жидкостью, вытекавшей из брюшка первого скарабея.

От долгой ходьбы у меня заболели ноги. Мы уже прошли немало, но до сих пор не добрались до места. Может, потому, что идем медленно, вот уже несколько часов идем. Нельзя ли ускорить шаг, тогда, может быть, и доберемся. А может, мы вообще ходим по кругу? Надеюсь, нас не постигнет судьба той колонны муравьев.

Раз уж я иду с вами, то хочу знать куда. Куда вы меня ведете? Джузеппе, дружище, в укромное место. Ну хорошо, укромное, но как оно называется? Есть же у него название! А может, это одно из тех мест, которых не найдешь даже на карте Военно-топографического института? Далеко отсюда? Ближе к берегу моря или в равнине, там свежо и можно в любое время укрыться от жары в тени? Пророчествуешь, точно Сивилла, сказал я голосу за моей спиной, не очень-то мне нравятся твои нравоучения, совсем даже не нравятся.

Отвечайте же! Не хотите, да? Правильно делаете... Но у вас озабоченные лица. Что с вами случилось? Что-нибудь серьезное, неожиданное или же обычные заботы повседневной жизни? Какой жизни, Джузеппе, у тебя хватает смелости называть это жизнью? Ну хорошо, могу назвать это иначе, как вам больше нравится. Пожалуй, лучше ее никак не называть.

Ну хорошо, не хотите говорить — и правильно делаете, что идете молча. Теперь вновь заговорило радио — вечерняя программа. Сибелиус, опять Сибелиус, это

«ГРУСТНЫЙ ВАЛЬС».

Снова он. Женщинам он очень нравится. Что вы в нем находите привлекательного? Он напоминает вам о детстве, а может, и о первой любви. Иной раз, даже очень часто, женщин влекут воспоминания молодости и первой любви. Но в мире существуют не одни только женщины, не мешало бы вам об этом помнить, господа с радио.

Джузеппе, дружище! Никакой я тебе больше не дружище. Как, но ведь мы были точно родные братья, и вдруг! Ну хорошо, точно родные братья, но теперь многое изменилось, сказал я, типы вроде тебя, хотя ты и сам все знаешь. Не хочу с тобой ссориться! Нет уж, договаривай, ссорься. Тогда знай:

ТЫ — ПАРАЗИТ.

Что ж, учти, дорогой Джузеппе, на этой земле есть место и для паразитов. И потом, бывают паразиты и среди паразитов, к примеру, у блох водятся вши.

Ну хорошо, вши, сказал я, но они хоть не становятся доносчиками, агентами полиции. Некоторым, Джузеппе, всюду мерещится полиция. Не люблю, когда меня относят к «некоторым», сказал я. И потом, как объяснить, что полиции известен каждый мой шаг и всякий раз она наносит мне удар из-за угла? Голос громко расхохотался. Что тут смешного? Смотри, мое терпение вот-вот лопнет, сказал я, и я смажу тебе по физиономии, если только у тебя она есть. Надо еще посмотреть, позволю ли я бить себя по физиономии. Знаешь, я вышвырну тебя, воскликнул я, — долго мы будем друг друга мучить? Пора нам и разойтись. Голос слышался теперь откуда-то издалека. Я сел на камень в тени дерева, возле придорожного рва. Хочешь, я отведу тебя на станцию, сказал я. Нет, я всегда хожу один по асфальтовой дороге и чувствую, как ветер свистит в ушах. Ночью, когда льет дождь и в ушах свистит ветер, ты и сам почувствуешь одиночество. Лил дождь. Мой неотвязный спутник закашлялся. Ты простудился, сказал я, подумай о своем здоровье! Лучше ты о своем подумай.

Теперь в голосе спутника слышалась дрожь. Может, ты передумал, сказал он, — ведь ты пошутил, верно? Люди любят шутить. Ничуть, ответил я. Иди своей дорогой, не хочу тебя больше видеть, вернее, слышать. Почему бы нам все это не обсудить спокойно, сидя рядом на камне и укрывшись под деревом от дождя, сказал он. Порой люди принимают поспешные решения, а потом каются. Такого еще не бывало, чтобы человек вдруг разделился надвое, сказал он.

Некоторые черви, ответил я, делятся даже на четыре части. Если такого червя разрезать на множество кусков, каждый будет жить своей собственной жизнью и со временем станет нормальным червем. Когда кто-нибудь подходит к нему с ножом, такой червяк, улыбаясь, говорит: режьте на здоровье.

ИЗ ОДНОГО ЧЕРВЯ ПРЕВРАЩУСЬ В ДВУХ.

Есть и такие черви, сказал я, которые делятся спонтанно, к примеру, солитер. Вот и мы, сказал я, можем разделиться спонтанно.

Подожди немного, сказал голос у меня за плечами. Баста, ответил я, идем на станцию; а он захныкал: не заставляй меня уходить так сразу; если ты обиделся, беру свои слова назад. Нет, назад не возвращаются, сказал я, мир тем и хорош, что одни приходят, а другие уходят, и он вечно в движении.

Тут он заплакал. Плачешь, стоп, теперь уже и плакать стал! Я не плачу, сказал он, больше того, я даже очень доволен! Тем лучше. Но я волнуюсь за тебя, сказал он, жаль бросать тебя одного. Послушай, сказал я, если ты не уйдешь, уйду я. Отправлюсь путешествовать вокруг света; к счастью, мир велик, и можно путешествовать очень долго.

Он стал всхлипывать, мы подошли к вокзалу Павоны, на перроне был слышен звук колокола, возвещавшего о прибытии поезда. Отсылаешь меня в Рим, сказал он, а мне это не по душе. Из Рима ты при желании можешь отправиться в Милан, сказал я.

Я медленно иду по дороге, шлагбаум уже опущен, я нагибаюсь и перебегаю через путь... Грохоча по рельсам, приближается поезд, в окна выглядывают пассажиры, они едут в Рим. Значит, я тоже должен уехать, сказал он.

Теперь, когда он уехал, голова моя стала совсем легкой, кажется, ее вот-вот унесет ветром. Я думаю о чем-то, но мысли разбегаются, никак не могу их собрать воедино. Пожалуй, это мне неприятно. Не хочу, чтобы мысли мои совсем разлетелись, я любой ценой должен их удержать.

Такое ощущение, будто мне чего-то недостает и внутри пустота. Между тем я человек цельный, крепкий, не волнуйся — ты человек цельный. Ну хорошо, цельный, но

ДЛЯ ЧЕГО ЧЕЛОВЕК?

Полезен он кому-нибудь? Кому?

Я иду по полевой тропинке, вдали видна железнодорожная насыпь, мимо проносится поезд, но без обычного грохота. Я останавливаюсь, внимательно прислушиваюсь — это римский поезд, идущий в Латину, так называемый «Ликтор», и к окнам вагонов прильнули пассажиры... «Ликтором» его назвал когда-то Бенито Муссолини. Помнится, я любил грохот поезда. Он был слышен еще издалека. Любил я и деревья с шумящим в густых ветвях ветром. Надо что-нибудь предпринять, а может, стоит подождать? Эта тишина, голос исчез, я рад — правда, мне немного грустно. Он ушел со слезами на глазах. Он плакал, ну и что ж, мне-то какое дело! Когда холодный ветер оторвет тебе уши, когда песок засыплет тебе глаза... Не хочу об этом думать... К счастью, память забывчива.

Эти старые оливковые деревья вдоль дороги! Где они теперь, я их не вижу. Не вижу и рощи. Вот тут была целая оливковая роща. Их нет или же я их не вижу? А провода линий высокого напряжения? Я виноват, что вас не вижу? Или же виноваты вы в том, что вас нет? А антенны Санта-Паломба с их вечным гулом! Их больше не слышно. Умолк и Сибелиус — это весьма странно.

Не вижу и неба в белых облаках. Почему я не вижу неба? Ну хорошо — неба, но ведь Средневековая башня сложена из вулканических базальтовых глыб, а базальт — очень крепкий. Эти глыбы высятся здесь со времен средневековья. Похоже, башню снесли. Почему вы все делаете тайком? Ну, а Рим? Он в двадцати четырех километрах отсюда, его каждый может увидеть, со всего света приезжают, чтобы на него посмотреть. Не станете же вы утверждать, что и Рима нет; он цел и невредим. В облаках отражаются его огни. Значит, электросистема действует, хоть она действует!

Вижу, в конце дороги что-то шевелится — облачко, собака, Роза, черная машина, тень человека? Да нет, это они снова примчались из Рима на своих «джипах» и «пантерах». Одна «пантера» спряталась за изгородью и ждет удобного момента, чтобы напасть на меня из засады.