Герда Таро: двойная экспозиция - Хелена Янечек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А за работу Роберта Капы, – уточнила Герда, – я, естественно, должна просить непомерную цену…
Рут расхохоталась так громко, что товарищи рабочие справа и слева с испугом на нее обернулись.
– Вы оба просто сумасшедшие!
Нет, не такие уж и сумасшедшие. Судя по всему, Герда и Андре разработали целую тактику, чтобы закинуть эту наживку.
– Ох уж эти парижане, они воображают себя такими хитрецами! Даже в наших изданиях главные редакторы скорее удавятся, чем поднимут тебе гонорар на два сантима, если ты бедный эмигрант-антифашист. Но стоит рассказать об американце, который вращается в светских кругах всей Европы, как они уже ждут не дождутся с ним познакомиться. «Désolés[123], он уехал в Венецию со своей новой пассией, и мы понятия не имеем, когда вернется». – «А кто эта девушка? Знаменитость?» – «Этого мы, разумеется, не можем вам сказать».
Герда вдруг щелкнула зажигалкой, подождала, пока разгорится огонек, а потом резко захлопнула крышку и вернула серебряный параллелепипед Сэйити. Громкоговорители хрипели, что митинг начинается. «Хлеб, мир и свобода!» – скандировали некоторые демонстранты.
– А что это за марка? Американская? – спросила Герда.
– Я купил ее в «Картье» на Вандомской площади.
– Изумительно! Я знаю, что наш блеф кажется детской шуткой. Но люди верят в то, во что хотят верить. По крайней мере на какое‑то время. И этого времени нам вполне хватит. Потому что потом, я уверена, мы никогда больше не вернемся к исходной точке.
Чики Вайс просто пожимал плечами всякий раз, когда Рут возмущалась по поводу нового уменьшительного от Роберта Капы («Боб – три буквы в слове, и то они умудряются его исковеркать!»), услышав, как его произносят американцы. Поэтому однажды она спросила у Шима, пока он раскладывал свои фотоматериалы на том самом столе, где теперь Чики дожидается своего café au lait[124]. По каким критериям люди выбирают себе псевдоним? И не сожалеет ли Шим, что никто больше не называет его настоящим именем?
– Да нет. «Шим» звучит мило, не находишь? Для человека с совиным лицом…
Рут кивнула, и Шим не замедлил всё объяснить, со спокойствием, опровергавшим стереотипы о фоторепортерах, которые как безумные охотятся за происшествиями. Он просто обыграл первый слог своей непроизносимой фамилии Szymin. А впрочем, его еще в Варшаве все звали Шимом, так же как Капа был Банди, кем он и останется для некоторых на всю жизнь.
– А как ты терпишь этого «Боба»? У меня язык не поворачивается его произнести.
Шим неопределенно улыбнулся и поднял взгляд от своих негативов.
– С американцами все ясно, но ведь дело не только в них. В республиканской армии говорят: «Llegó Roberto Capa, el fotógrafo, mira, tenemos suerte!» – «Роберт Капа, фотограф, приехал, как нам повезло!» Его так называют повсюду, от Андалусии до Страны Басков.
Рут была озадачена новостью, что испанцы считали Капу талисманом. Но, решив не обращать внимания на слегка ироничные искорки за очками собеседника, она начала в очередной раз разыгрывать сцену рождения нашего героя. И кстати, что же стало в итоге с американским миллионером?
– Герде это больше всего понравилось, – сказал Шим более низким, чем обычно, голосом. – Его почти сразу же разоблачили.
Снова уткнувшись в контактные листы и негативы, он рассказал о сенсации в Лиге Наций спустя пару месяцев после демонстрации 1 мая. Все репортеры фотографировали призывавшего к санкциям Хайле Селассие, и только «Лейка» Капы поймала незадачливого испанца, которого арестовали вместе с итальянскими журналистами, ревевшими как сквадристы[125]. Все хотели заполучить эту фотографию за любые деньги, хотя прекрасно знали, что ее сделал Андре Фридман. Так он убедился, что ему стоит работать как Роберт Капа.
– Но почему тогда он не настаивает, чтобы его звали Робертом вместо этого идиотского Боба?
Вопрос прозвучал настойчиво, но Шим даже не потрудился поднять голову.
– Имя есть имя, – сказал он, – в конце концов, оно принадлежит другим.
Рут была не согласна: разве по‑французски не говорят donner un nom – «дать имя»? И разве этот дар не становится собственностью того, кто его получил, так что он всегда может выбрать себе другое имя?
Шим согласился, продолжая раскладывать материалы.
– Ладно, прости. Больше не буду тебя отвлекать.
Шим остановил ее, указав на контактные листы.
– А если мы возьмем фотографию… Не эти, а какое‑нибудь фото, где есть ты. Как бы ты смогла себя узнать?
Обескураженная Рут задумалась, а потом поделилась с ним, как Герда, которая всегда умела извлечь пользу из любого опыта, однажды кратко пересказала ей статью Рене Шпица: сначала ребенок начинает улыбаться, потом узнает себя в зеркале, а затем топает ногами и кричит «Нет!», и это – этап не менее важный, чем следующий, когда он обретает способность говорить «Я». Но в обычной жизни профессор не смог вынести, что его секретарша – девушка независимая.
– Увы, довольно распространенный недостаток.
Шим обладал свойством, которого от него сложно было ожидать: его галантное умение подстраиваться и застенчивая обходительность располагали к нему любую женщину.
Так что Рут призналась, что на модельных фотографиях едва узнает саму себя, и в ее словах не было ни ложной скромности, ни тем более лицемерия.
– Я вижу, что красивая, да, но это все реклама, на продажу… В моей семье слишком много актеров, наверное, поэтому я предпочитаю обходиться без грима и позы.
– В твоем случае в этом и нет нужды.
И, словно желая дополнить комплимент, Шим предложил ей сигарету.
– В любом случае, – вернулась к теме Рут, – Капа ведь и сам отчасти поверил в басню о бонвиване-американце? И когда он теперь принимает это дурацкое имечко из трех букв, не подтверждает ли это, что ему удалось вжиться в роль?
– Что им удалось, – поправил ее Шим, и Рут сразу же затихла.
И пока Шим ее утешал, мол, время все сглаживает (хотя, говоря это, он то и дело поправлял очки), Рут подумала, что без Герды этот Боб никогда бы не появился на свет. В начале сказки она играла с Андре, как будто переодевала бумажную куклу, а он не топал ногами и не пытался ей помешать – ein braves Kind[126]. И в конце концов с
