Вечерняя звезда - Ларри Макмертри

В последнее время главным его врагом была грамматика санскрита. Родители по многу часов проводили, глядя в эту книгу или обсуждая то, что они в ней видели. Когда они были поглощены этой книгой, отвлечь их можно было, только закатившись в припадке или визжа, словно его режут. Сначала он попробовал просто прятать книгу — взял и спрятал ее под коробку из-под обуви в мамином шкафу, но та быстро нашла ее. Потом он ухитрился затолкать ее под стиральную машину. Ее снова обнаружили. Шишарик, искусно извиваясь и пропихивая книгу перед собой, чтобы спрятать ее подальше, втискивался в недоступные для родителей щели. Но в квартире было не так уж много уголков, пригодных для тайника, и родители всегда находили книгу. Их словно забавляло то, что он ревновал их к этой книге и пытался спрятать ее, им, казалось, нравилось демонстрировать ему, что они — Большие, а он — Маленький, то есть они всегда найдут все, что он припрячет.

Для Шишарика в этом ничего забавного не было. Правда, однажды ему показалось, что он наконец справился со своей задачей. В тот день лил дождь, отец подремывал у раскрытого окна. Шишарик подтолкнул книгу к дальнему краю подоконника и стал смотреть, как она полетела вниз. Когда родители обнаружили размокшую книгу в луже под окном, они посмотрели на Шишарика, покачали головами, но, похоже, им было даже приятно. То обстоятельство, что он так умно избавился от своего врага, казалось, было еще одним подтверждением того, что это был необыкновенно умный ребенок.

Шишарик был счастлив, что столкнул за окно книгу. Он думал, что избавился от нее навеки. Его ужасно раздосадовало, когда несколько дней спустя папа пришел домой с книгой, с виду точно такой же, как та, что он столкнул с подоконника. Он тут же сделал попытку пронзить ее карандашом, но мама отобрала у него карандаш и поставила книгу на полку повыше, где Шишарику ее было не достать.

После чего вся эта досадная процедура стала повторяться. Каждый день папа или мама, а иногда оба вместе подолгу просиживали над этой книгой, совершенно игнорируя его, если только в такие моменты он не закатывал истерику или мог вот-вот изувечиться. Он пытался проткнуть эту книгу карандашами и ножами, и однажды с помощью кухонного ножа, который он схватил на кухне, ему удалось-таки проткнуть ее. Однако все его усилия были тщетными. Как-то раз, карабкаясь наверх, чтобы достать книгу, он свалился на пол и до крови разбил губу. Его пожалели, но книга при этом не исчезла. Шишарик видел, что она стоит там, на самой верхотуре, и решил при первой возможности повторить атаку. Возможность представилась только теперь, в послеобеденный час, когда папа отошел поговорить по телефону, на мгновение ослабив внимание. Он оставил книгу лежать на стуле, и Шишарик немедленно схватил ее и потащил в туалет. Там он бросил ее в унитаз, который считал горшком для Больших. Папа обнаружил книгу через несколько минут, но ей уже прилично досталось. Она раскисла почти до такого же состояния, как и та, что вылетела из окна. Папа всего-навсего как-то странно посмотрел на него, лицо его исказилось, и он покачал головой. Он не схватил сына, не стал трясти его, словно куклу, или проделывать с ним еще что-нибудь в этом роде. Никогда ничего подобного он не делал. Даже тогда, когда Шишарику не хотелось идти к себе в комнату на горшок, и он справлял свою нужду там, где ему приспичивало.

— Пойми ты, это не помешает нам изучать санскрит, — пояснял папа, неся книгу, с которой капало, в раковину на кухню.

Шишарик никак не мог понять, чем это им так понравилась эта книга — ведь в ней не было картинок, как в его книжках. Но он понимал, что теперь, когда она раскисла, нравиться, как прежде, она им уже не будет. Он пропустил мимо ушей отцовское замечание и уселся в ногах своей кровати, рассматривая одну из самых любимых своих книжек — ту, в которой был тигр. Он был ужасно доволен. С плохой книгой мамы и папы было покончено. Когда мама пришла домой, он подбежал к двери встретить ее. Его взяли на руки и поцеловали. Шишарику так нравился мамин запах — несколько минут он был наверху блаженства, прижавшись к маме и вдыхая этот аромат. Однако как только мама увидела раскисшую книгу, в воздухе запахло чем-то другим. Шишарик видел, как лицо мамы стало сердитым. Он стремительно скрылся и зарылся, словно крот, в коробку с обувью в мамином шкафу. Это было самое безопасное во всей квартире место. Мама же, сбросив с ног туфли, подошла и вытащила его из шкафа. Шишарик молча сопротивлялся, пиная ее изо всех сил, но не переставал улыбаться ей. Однако мама деликатничать с ним не стала. Она стиснула его руками и стала трясти. Она ужасно рассердилась. Приятного запаха больше не было.

— Посмей только еще испортить хоть одну нашу книгу, Джонатан! — пригрозила она. — Это ведь не твоя книга, не смей ее мочить!

Папа подошел и попробовал взять его из маминых рук. Шишарик потянулся к нему, но мама не отдала. Тут зазвонил телефон, и папа пошел к нему. Шишарику ужасно хотелось вырваться из маминых рук, и он извивался, пытаясь дать этим понять маме, что его нужно отпустить и тогда он сможет убежать к своему безопасному папе, но мама взяла его в плен и держала у себя на коленях, не обращая никакого внимания на то, что он извивался и пинал ее. Шишарик слышал, как она дышит — словно она стала зверем. Когда она была так сердита, что называла его Джонатан, ему казалось, что она дышит примерно так же, как дышали на него здоровенные собаки, с которыми они встречались, когда ходили гулять по тротуару. А иногда, когда она стискивала его, как сейчас, и горячо дышала на него, он считал, что мама сильно похожа на тигра. У нее не было хвоста и она не была полосатой, но Шишарик думал, что все равно она могла быть тигрицей какой-то породы. Так уж у нее выглядели зубы и глаза, и дышала она, когда сердилась, точно так же. Кто знает, может быть, тот тигр в книжке был одной породы, а его мама-тигрица — другой. Он чувствовал, что сам он точно такой же, как папа, и знал, что совсем не такой, как мама. Наверное, потому, что она на самом деле была тигрицей.

— Ты, маленький засранец, уже испортил вторую санскритскую грамматику! — сказала она. Она часто разговаривала с ним на повышенных тонах, когда бывала настолько сердитой, что общалась с ним по второму имени.

— Да, конечно, но это ведь всего-навсего книга, — сказал Тедди и повесил трубку так поспешно, что уронил ее. Ему пришлось повозиться, прежде чем удалось положить ее на рычаг как следует.

— Пожалуйста, не шлепай его, — прибавил он.

Джейн все еще держала Шишарика у себя на коленях, глядя, как он борется, извивается и смотрит на нее с таким спокойствием, что это бесило ее. Это была точная копия того абсолютного спокойствия, в котором всегда пребывал Тедди, и это взбесило ее еще сильнее. Когда Тедди попросил, чтобы она, ради Бога, не шлепала Шишарика, хотя он вполне этого заслужил, Джейн немедленно перевернула ребенка, словно блин на сковородке, и шлепнула его два раза по попе. Потом она спустила его на пол и стала смотреть, как он убегает. Через несколько секунд он спрятался среди туфель в ее шкафу.

— Зря ты это, — огорчился Тедди. — Но что сделано, то сделано.

— Ну да, сделано, и давай забудем об этом, — сказала Джейн. Она была все еще очень сердита. В не доступном никому уголке своего сознания она размышляла о том, куда бы мог пригласить ее тот каджун, если бы она пошла с ним. Остановился бы он у дансинга и показал бы ей тот самый «грязный» танец? А может быть, сразу повел бы ее в какую-нибудь грязную квартирку?

— Возможно, забудем, а возможно, и нет, — рассердился Тедди. — А кто знает, не убьет ли он нас с тобой через двадцать лет за то, что ты только что сделала?

— Да иди ты… Ты что, думаешь, что я буду сидеть тут и репетировать Сократовы методы воспитания с ребенком, которому всего два года? — спросила она. — Как бы то ни было, мне осточертели Сократовы методы! И осточертели они мне потому, что это — единственное о воспитании, что ты знаешь.

— Я не думал, что пользуюсь методом Сократа, что бы ты там ни говорила, — возразил Тедди. — Я просто не понимаю, зачем шлепать детей. Ты что же, в самом деле, думаешь, что, наставив ему синяков на заднице, ты заставишь его с уважением относиться к грамматике санскрита?

Джейн ничего не сказала. Она на какое-то мгновение задумалась о том, что неплохо было бы жить с кем-нибудь другим. Джейн всегда относилась к Тедди как к сожителю, а не как к мужу. Хотя найти ему достойную замену было трудно. Она опять вспомнила каджуна, который, несмотря на то что был такой толстый, улыбался довольно приятно. С ним не было бы никаких проблем с применением Сократовой методики, он скорее мог оказаться последователем школы Уоррена Битти.

— А сейчас-то что с тобой происходит? — спросил Тедди. — Ты вошла в дом уже раздраженной. Теперь ты нашлепала нашего ребенка.

— Я устала от твоего внимания к таким вещам, Тедди, — прервала его Джейн. — Займись своими делами.