Кот - Александр Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сию минуту. Нужно выгнуть спину, хвост трубой и торопливой пробежкой с боданием под колено изобразить крайнюю степень истощения по поводу общения. Излишество - есть суть…
– Чего ты там терся о ботинки?
Ну ты же их все равно не будешь нюхать. Послание не для тебя. Что же по поводу излишества…
– Ты что, нассал?!
Вы теперь понимаете, в каких выражениях…
– Я тебя спрашиваю!
А что там спрашивать. Никакого излишества, и ты, с твоим примитивным обонянием… Ну, нюхай-нюхай. Ну, что? Ну, как?
– Не дай Бог нассышь!
Я же говорил, что не унюхаешь. Я же предупреждал. И не следовало тыкаться носом. Вон он у вас весь в сапожном креме, Боже ж ты мой!
– Обувь невозможно оставить.
Интересно, где ты ее оставляешь? Спишь небось на службе, герантозавр. И ботиночки снимаешь. Тут-то кошечка их и находит под твой академический храп. И как же ей при этом не ощущать одиночества?
Как же ей не тосковать.
Ну, да.
Уж мы бы ее утешили.
А сколько тем! Сколько можно было бы при этом развить всяческих тем. Вот хотя бы такая: "Критика: лов перелетных означающих". В указанном труде критика посредством суждения выявляет механизмы порождения и функционирования эстетического объекта.
Каково, а? То-то.
И так далее, и так далее.
Сколько тем.
И… то тем, то этим… глядишь, и достигли бы взаимопонимания.
Это я о кошечке и способах утешения.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, посвященная призракам
А мой бедняга уже уснул.
Съел чего-то прямо в шинели из холодильника и немедленно стоя уснул.
Боже правый! Просто кляча после забега.
Меня что всегда потрясает: указал, уличил, наорал и расставил всех по углам, после чего немедленно забылся и уснул.
Встал - ничего не помнит.
Скажите, как это у людей получается?
Как получается каждый день начинать с того, чтобы заново быстренько всему обучиться?
О разуме ни слова.
А также ни слова о самоуважении, самоанализе и взгляде со стороны.
Спит.
Не знаю, что они там на службе делают и как можно из человека за день все так вытрясти, чтоб он стоя спал.
Сейчас проснется, доест, разденется и полезет в кровать, где снова уснет, потом вскочит через два часа с растаращенными глазами, схватит будильник и в темноте попытается рассмотреть, правильно ли он установил время подъема, а в четыре утра сходит в туалет.
Он мне так всех привидений распугает.
У меня же бывают приличные призраки: Генрих Восьмой, уморивший любимую Анну Болейн, его дочь Елизавета.
Надеюсь, никому не требуется объяснять и всем известно, что коты общаются с привидениями.
Причем есть привидения люди, а есть - коты.
Последние надоели мне до смерти.
Выходят по ночам без предупреждения прямо из стены.
Встреча с ними не сулит человеку ничего хорошего.
Другое дело я. Тени котов я посылаю в Пермь прямо с порога.
И потом читаю в одном паранормальном издании: "В Перми три черных кота вышли из подъезда жилого дома и вошли в стену напротив. После чего три экстрасенса, не сговариваясь, всю ночь кукарекали, а депутат Законодательного собрания Волосюков всенародно обещал не воровать".
Да.
Странные, однако же, возникают последствия посещения Перми.
То ли дело Генрих Восьмой. Его интересует только будущее Соединенного Королевства.
– Милый Эдвард! - обращается он ко мне всякий раз, возникая из шторы, так, будто мы расстались минуту тому назад. - Меня не может не волновать существование моих подданных. Ты же знаешь: король обречен на вечные терзания. Ему кажется, что усилия его, в свое время направленные во благо, оказались недостаточными, и теперь его страна не занимает подобающего места.
– Ваше прошлое величество! - отзываюсь я в качестве "милого Эдварда". - Короли - что вершина арфы: тронь любую струну - и ее содрогания не останутся незамеченными. Короли - это узлы во Вселенной. Множеством нитей они связаны с прошлым, но еще более - с будущим. Но они не виновны в звучании. Они лишь соединяют в себе все нити, чтобы затем распустить их в грядущем.
– Я исчезаю, мой верный друг, прими нашу признательность за утешение.
Вот вам, пожалуйста.
Интересно, почему он называет меня Эдвардом?
Может быть, в прошлой жизни я был советником двора его королевского величества? Во всяком случае, его дочь называет меня Дорианом.
– Больше пиратов! Казна пуста, а посему смерть всем ради величия нации! - Вот вам боевой образец.
И еще она говорит:
– Я поцелую змею, если это будет необходимо. Помните, Дориан, чтоб господствовать на море, все средства хороши. И золота, золота, золота! Мне нужно много золота в корону моего королевства. Будьте с дикими народами еще более диким, с храбрыми более храбрым, с подлыми более подлым. Цель - все, остальное - ничто. Я отпущу вам любые грехи, кроме пренебрежения интересами короны. Идите, и да поможет вам Бог.
Вот баба, клянусь чреслами Геркулеса!
Она появляется сразу же после своего папаши, и речь у нее всегда одинакова: я под видом несчастного Дориана должен немедленно отправиться в путь, чтобы огнем и мечом добыть ей величия.
Представляю себе, что меня ждет, если я ей это величие не добуду. В старой доброй Англии существовала масса симпатичных способов казни.
Особенно меня трогает заливка свинца в раскрытые уши.
Так, может быть, остаться в России? Тут все так неторопливо и без этой навязчивой радикальности, присущей островитянам.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой я примеряю на себя личину человека
Ах!
Я порой думаю: если б я был человеком, то меня бы укусила собака где-нибудь на территории достославного Совтрансавто, руководимого Семеном Ашотовичем Переверзяном в селении Верхние Шушары.
А я бы подал на них в суд за нанесение морально-физического увечья и этические потери, и судья призвал бы их к ответу, а они бы ответили, что собака была бродячая и забежала на их территорию исключительно ради подобного нападения, а я нашел бы и свидетелей, и лжесвидетелей, а они бы упорствовали, и суд длился бы себе незнамо сколько, а на заседаниях я бы хотел видеть молодых девушек, расхаживающих по залу босиком в легких накидках, разбрасывающих всюду медленно опадающие шелковые платки.
Мне бы не выдали компенсации, после чего я бы захотел остаться котом.
Быть человеком и из-за этого ежедневно подвергаться разного рода унижениям - благодарю покорно.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Общение с Наполеоном
А не пообщаться ли мне с тенью Наполеона?
Люблю я великого корсиканца вкупе со всем его душегубством.
А все оттого, что невероятно умен и честолюбив.
Он ставил перед собой почти невыполнимые задачи, потому что был колоссом, насильно засунутым в незначительное тело.
Его стесняла оболочка.
Ему вредили границы собственного "я".
Вот откуда все его походы - в Россию, в Индию, в Египет.
Он родился всего лишь человеком, а должен был - полубогом.
Мне скажут, что полубоги не существуют.
Существуют.
Уж будьте покойны.
– Корысть всегда у власти, - скажет мне Наполеон, а я попытаюсь возразить: мол, бывали же случаи…
Он остановит меня:
– Я пригласил вас, мой маршал, не для того, чтобы слушать. Вы должны внимать мне молча. Таким образом, вы сыграете роль поверхности, отражающей мои собственные мысли. Только так я получу собеседника, равного мне по уму. Возвратимся же к алчущим: они стремятся к власти, и они правят.
Как хорошо, что алчность, в сущности, от недостатка ума. Их соединение, а точнее, их союз равносилен катастрофе. Я же правлю по странному стечению обстоятельств. Гений править не должен.
Я не нашёлся, что возразить.
Тем более после того, как меня назвали маршалом.
Да и не смог бы, наверное.
От этой речи возникло учащенное сердцебиение, сухость во рту и захотелось немедленно встать под чьи-либо знамена или выкушать рыбки.
Ух, как захотелось рыбки! Просто небо засосало, зачесалось.
Хорошо бы маринованной осетрины. Даже рот наполняется слюной.
А какая она вкусная! Жуть!
Вот только уксуса нужно совсем немного, чтобы и коты ее могли есть.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, посвященная формированию событий
Эх, слюни…
Слюни - что слезы: и те и другие внезапны.
А ведь вокруг глубокая ночь, за окнами мороз, и поземка змеится по дороге, и что-то грустно на душе, и я понимаю собак.
Вернее, их продолжительный вой по поводу и без повода.
Призраки давно исчезли.
А в комнате на раме окна у нас образовались сосульки, и еще ее оживляет храп моего хозяина.
