Наваждение - Барбара Гауди

— Вы сказали мне… что я… я… могу сегодня пойти домой.

— Разве я тебе такое говорила? — Так чтоб наверняка, она этого не помнила, но вполне могла ляпнуть, когда пыталась успокоить девочку прошлой ночью. — Господи, прости меня, не надо мне было так поступать… Рон, который тебя сюда привез, знаешь, он очень хороший человек, ему кажется, что у себя дома ты не будешь в безопасности. Поэтому тебе придется какое-то время пожить здесь. — Она взяла миску с кашей и ложку. — Не хочешь немножко перекусить?

— Почему я не буду в безопасности?

Нэнси судорожно перемешивала кашу. О чем она может говорить девочке и от чего ей лучше воздержаться? Она чувствовала себя так, будто была под приличным кайфом, и это мутило ей мысли.

— Твоя мама… — Нет, маму к этому приплетать не надо. — Есть один человек, который хочет… он может тебя обидеть.

— Какой человек?

— Тот, который живет в твоем доме. Я так полагаю, он тебе не отец.

— Мой отец живет в Нью-Йорке.

— Ясно.

— Он обо мне даже ничего не знает.

— Разве это правильно?

— О каком вы говорите человеке?

— А разве в твоем доме не живет никакой человек?

— Мика?

— Наверное, это он.

— Мика мне никогда ничего плохого не сделает. Вы что, с ума сошли?

— Ну, моя дорогая…

— Вы сошли с ума!

Нэнси поставила миску:

— Хорошая моя, мы только пытаемся…

Рэчел пробежала мимо нее к двери.

— Выпустите меня отсюда! — закричала она, дергая ручку. Рядом с ней прыгала и повизгивала Таша.

«Только бы Рон сейчас сюда не вошел…» — подумала Нэнси. Нога у нее не выдержала, и она грохнулась на колени в тот самый момент, когда у дверей свалилась Рэчел. Она подползла чуть ближе к девочке и обняла ее.

— Я тебя понимаю, — сказала Нэнси. Она и вправду ее понимала. Ей доводилось испытывать такую же беспомощную ярость.

— Я хочу пойти домой, — всхлипывала Рэчел.

Таша как сумасшедшая вылизывала ей лицо и руки на свободных от одежды местах.

— Сейчас же прекрати, — рявкнула Нэнси на собаку и оттолкнула ее.

Таша замерла, потом чуть присела и написала на ковер.

— Ой! — вырвалось у Рэчел.

— Таша терпеть не может, когда ее ругают, — объяснила Нэнси. — Это же надо! — добавила она. — Теперь на ковре останется пятно.

Рэчел села и перестала плакать.

— Таша, ко мне, — сказала она, протянув руку к собаке. Псинка подошла к ней, виляя хвостом. — Бедная Таша, — ласково проговорила девочка, — бедная маленькая собачка.

Момент наступил критический. Нэнси поняла, что, если она не совладает с ситуацией прямо сейчас, все может повториться заново.

Она подошла к подносу и взяла тарелку с печеньем.

— Смотри-ка, что я тебе покажу, — сказала она и разломила одно печенье пополам. — Таша, сидеть! — Собака села. Нэнси положила кусочек печенья Таше на кончик носа. — Сидеть, сидеть, сидеть… Молодец! — Таша, щелкнув зубами, подбросила печенье, поймала его на лету и съела.

— Хорошая девочка, — сказала Рэчел и погладила Ташу по голове.

— А теперь ты попробуй, — предложила ей Нэнси.

Рэчел отломила кусочек печенья и положила его на собачий нос. Таша исполнила свой номер. Тем временем Нэнси понемножку откусывала от зажатого в руке кусочка.

— Надо же, какое вкусное, — сказала она. — Ты бы тоже его попробовала.

Рэчел бросила на нее подозрительный взгляд:

— А если я поем, вы разрешите мне позвонить маме?

— Ох, Рэчел… — Она отдала Таше остаток своего печенья и стала, что называется, баснями соловья кормить. Но врать она была не мастерица, а малышка оказалась на удивление смышленой. — Ты знаешь, что тебя разыскивает полиция? Они запросто могут отследить телефонный звонок, и тогда нас с Роном арестуют.

— Но вы же можете заблокировать номер.

— Они все равно смогут узнать, с какого номера звонили.

— Но если ей никто не позвонит, она не будет знать, что я жива. — На глаза девочки снова навернулись слезы.

Нэнси знала, что Рон подслушивает их разговор в коридоре.

— Прости меня, дорогая, — сказала она, кивнула девочке и прижала палец к губам, — но это слишком рискованно.

На личике Рэчел застыло отсутствующее выражение.

— Ты не хочешь почистить зубки? Мне кажется, тебе надо их почистить.

— Хорошо, — спокойно согласилась Рэчел.

Как только они зашли в ванную, Нэнси плотно закрыла дверь.

— Так вы сможете ей позвонить? — шепотом спросила Рэчел.

— Да, я позвоню ей. Но только из телефона-автомата.

Она села на сиденье унитаза. Разве это грех — сообщить матери, что дочка ее жива? Обсуждать этот вопрос с Роном она не собиралась.

— Вы мне обещаете? — прошептала Рэчел.

— Обещаю.

— Когда?

— Когда пойду покупать тебе одежду. Но ты должна дать мне свой номер.

— Четыре один шесть…

— Нет, не теперь. Подожди немножко, я тебе принесу сверху ручку и бумагу. Погоди-ка, а как же она узнает, что я ей не голову морочу, а правду говорю? Ведь любой человек может позвонить ей и сказать, что ты у него.

— Нет, не может, — возбужденно ответила Рэчел, — потому что у нас с мамой есть секретное слово. Если меня придет забирать из школы кто-то незнакомый или случится что-нибудь еще непредвиденное, этот человек должен сказать мне секретное слово или я с ним никуда не пойду.

— Какое слово?

— Паблито.

— Паблито?

— Так мы звали мышонка, когда я была маленькая.

— Ладно, пусть будет Паблито. Хорошая мысль. А теперь, моя дорогая, послушай меня внимательно. — Нэнси поправила на голове девочки эластичную ленточку, фиксировавшую прическу. — Рон совсем не плохой человек. Он добрый и великодушный, можешь мне поверить. Он никогда не сделает тебе ничего плохого. Он просто разработал такой план, чтобы всем было хорошо, и нам нужно его придерживаться.

— А раньше у вас уже была другая девочка?

— Раньше — это когда?

— Здесь уже жила девочка? Это была ее комната?

— Ах, вот что. Нет, нет, здесь никто до тебя не жил. Мы с ним думали о том, чтобы кого-нибудь удочерить, и он сделал в этой комнате ремонт.

Нэнси вспомнила о собственных недобрых предчувствиях, о том, что ей было совершенно не понятно, почему Рон не отремонтировал для ребенка одну из спален на втором этаже, и былые опасения вновь стали бередить ей душу. Она встала и выключила воду, текущую из крана:

— Нам бы лучше пройти теперь в комнату.

Краем рубашки Рон отер пот со лба. Его невероятно доставало, что Рэчел до сих пор оставалась в таком смятении. Он рассчитывал, что комната и собака уже должны были ее как-то успокоить. По сравнению с тем, к чему она привыкла — хлипкая койка на цементном полу подвала и страх перед этим малым — Микой, который в любой момент мог к ней спуститься, — теперь она была как в раю. Она, наверное, еще просто этого не поняла. Его бы совсем не удивило, если бы она ждала, что он примется за то, что не довел до конца Мика. Но она скоро поймет, что не всем мужчинам нужно от девочек одно и то же. Он себе дал зарок, что инициатива любого физического контакта должна исходить только от нее. Он не будет ей предлагать посидеть у него на коленях, но если этого захочется ей, если ей захочется чмокнуть его перед сном, он никак не будет препятствовать естественному проявлению ее чувств.

Терпение и самообладание — именно в этих качествах он видел свою силу. И в необходимой жесткости, которой от природы ему недостает, но он надеется, что, если в этом возникнет необходимость, ему удастся решить проблему на свежую голову. Он подумал о том, что зоологи и специалисты по охране природы, которых показывают по телевизору, иногда вынуждены убивать раненых животных или по воздуху переносить норовистых самцов на новую территорию. Какой толк был бы от них, если бы эти люди уступали воплям звериных протестов? Находясь под давлением, человек с характером действует так, как считает нужным, чтобы с наименее травмирующими затратами добиться наиболее гуманных результатов.

Рэчел плачет, волнуясь за маму, и… с этим трудно смириться, слушать это тяжело. Маленьким девочкам свойственно скучать по мамам. Отец сказал ему как-то (они говорили тогда о Дженни и госпоже Лосон), что из всех связей самые крепкие те, что существуют между дочерями и матерями. Если, конечно, мать дочку не обижает и не относится к ней пренебрежительно, мысленно скорректировал Рон тезис отца. Он не без оснований полагал, что по крайней мере день-два девочка будет испугана, но никак не думал, что она так отчаянно будет стремиться вернуться к этой жалкой женщине, называющей себя ее матерью.

Слава богу, у него есть Нэнси. Если она заставит Рэчел есть, это станет большим шагом вперед. Он постарается как можно меньше мозолить девочке глаза, пока она не будет кушать и не начнет себя чувствовать здесь как дома. Надо бы попросить Нэнси, чтобы она узнала, какие книжки и каких авторов Рэчел больше любит. Те книжки, которые он ей купил, рекомендовала ему продавщица большого книжного магазина — совсем молоденькая девушка, явно чувствовавшая себя не в своей тарелке. И он тоже хорош был — сказал ей, что девочке, для которой он покупает книжки, не девять лет, а восемь. Он видел раньше, что Рэчел читала что-то на крыльце, значит, она любит читать. Рон надеялся, что иногда она будет просить его почитать ей вслух, и тогда вечерами, когда она уже примет ванну, они вместе будут лежать в одной кровати. Как отец с дочерью. Он был потрясен, узнав, что ее родной отец даже не подозревает о ее существовании. Мика, наверное, был просто счастлив, узнав об этом.