Берсерки - Вольфганг Акунов

Продольные приварки скрепляли поперечными «врезками», чтобы увеличить сцепление сердцевины с приварком. Затем клинок зачищали и полировали. В готовом виде толщина его в среднем не превышала 5 мм. Длина колебалась от 75 до 95 см, ширина — от 3, 5 до 6 см. Вес — в среднем около 700 г.

В канун Каролингской эпохи клинок стали утяжелять, удлиняя и расширяя его. Это было предпринято в ответ на утяжеление оборонительного оружия и использование конным воином рубящего меча. От длины клинка зависела эффективность удара.

Металлографический анализ показывает, что металл, полученный вышеописанным способом, имел достаточно однородную, зернистую структуру. Это был максимум твердости и прочности, доступный для того времени. Слабое место метода — закалка. Столь поэтично воспетая германцами в героических сказаниях закалка стали была практически поверхностной. С современной точки зрения тогдашний клинок вообще не был закален. Пробы, проставленные на клинках подобного типа и других образцах (кованных из одного прута), показывают, что «дамасские» клинки были менее хрупкими и меньше деформировались, чем обычные. Но помимо высокого качества, это оружие обладало еще одним достоинством, снискавшим ему огромную славу, — своей исключительной красотой. Дамаскатура создавала на поверхности нового клинка драгоценный радужный перелив.

Впрочем, дамаскатура была не единственным техническим ухищрением для получения сияющего клинка. В германском сказании о Виланде (у скандинавов-норманнов — Велунде) — кузнеце изложен куда более сложный и хитроумный способ, правда, он требовал немалого времени. Проходили месяцы, прежде чем был готов заказ.

Находки археологов главным образом в торфяниках Ютландии и в бассейне Рейна, равно как и достоверные свидетельства арабских и других мусульманских авторов, показали, что поэты Севера отнюдь не фантазировали, описывая современное им металлургическое производство. Меч действительно стоил целое состояние. Прекрасные образцы мечей находят в захоронениях только высокопоставленных особ. По сравнению с «демократическим» римским мечом (будь то гладиус или спата), выпускавшимся серийно и без каких-либо особых украшений, германский драгоценный меч дает нам возможность понять, насколько при переходе от периода Античности к эпохе Средневековья и война, и воин достигли высот подлинного аристократизма, насколько возросло общественное уважение к ним, прежде для Запада (где — если, конечно, не брать гомеровскую и предшествующую гомеровской эпоху седой героической древности! — «хвастливый воин» — «милее глориозус» — часто становился объектом публичного осмеяния, например, в творениях древнегреческого комедиографа Менандра, его римских подражателей Теренция, Плавта и др.) не характерное.

Согласно арабским источникам, отлично сработанный меч мог стоить до тысячи золотых денариев. Даже предположив, что цена назначена в период прекращения выпуска золотых монет на Западе и проведения каролингской денежной реформы и, следовательно, завышена, можно все же представить, какой колоссально высокой была стоимость оружия. Если учесть, что золотой денарий весил 4, 25 грамма, то получается, что стоимость меча, пусть и в необычной обстановке, соответствует эквиваленту 4,250 килограмма (!) золота.

У современного человека не может не вызывать удивления тот факт, что столь драгоценные предметы хоронили тогда вместе с их покойным владельцем. Оставим в стороне абсолютные и относительные параметры тогдашней и нынешней экономики. Речь идет, прежде всего, о религиозно-магической ценности такого предмета воинского снаряжения, как меч. Его обрабатывали как величайшую драгоценность, оплачивали ценой целых состояний, брали с собой в самое долгое путешествие — в тот край, откуда никто не возвращается. Подобно верному четвероногому боевому другу-коню, меч тоже был неразлучным спутником всякого знатного воина.

Ковал меч кузнец — вещун, ведун, кудесник, волхв, маг-ремесленник. Все природные стихии участвовали в рождении на свет меча: земля, из которой добыта руда, огонь, подчинивший ее человеческой воле, воздух, ее охладивший, и вода, которая закалила металл. В сказании о Виланде-Велунде участвует еще и священная птица германцев, чей язык понятен только посвященным, — гусыня, которой нет равных. Меч сакрален как таковой, что подтверждается как эпическими, так и юридическими германоязычными источниками.

Святость, сакральность меча пришла из мира Великой Степи, германцы же в данном случае сыграли здесь роль посредников. Создатели ее — иранские народы. Об аланах — индоиранском народе сарматского корня — древнеримский историк Аммиан Марцеллин говорил, что у них нет ни храмов, ни святилищ, нет даже крытой соломенной крышей хижины. Единственным предметом поклонения и обожествления служит у аланов железный обнаженный меч, воткнутый в землю, который они почитают как символ своего бога войны, властелина их земель (а точнее — кочевий, ибо они, как и полагается номадам, переходят с места на место).

«Отец истории» Геродот упоминал подобный обычай у скифов, приносивших коней и стада в жертву старому железному мечу, символизирующему, быть может, бога войны Ареса (Арея). Скифский Арес — явно близкий родственник бога-воителя Батрадза потомков иранского племени сарматов-аланов (асов[43]-яссов, предков нынешних осетин), с телом из кованой стали, сросшийся со своим мечом настолько, что отождествляется с ним. Он расправляется с противниками одним ударом меча и повергает их под копыта своего боевого коня. Его стальное тело выковал небесный кузнец Курдалагон. Обратим внимание лишь на то, до какой степени этот бог — стальной всадник — напоминает закованного в металлические доспехи сарматского, парфянского и персидского катафракта-клибанария. Заслуживает внимания и то, что религиозно-воинские обряды скифов и аланов (в широком смысле — сарматов) схожи друг с другом и в том, что касается, например, обычая подвязывать скальп, снятый с противника, к упряжи своего коня. Другой скифский обычай — употреблять для питья чашу, изготовленную из черепа убитого врага, — перешел непосредственно к германцам. Вот почему сравнивать свидетельства «отца историков» Геродота с показаниями Аммиана Марцеллина и Павла Диакона[44] — занятие весьма поучительное.

При всей необходимости осторожного отношения как к прямым, так и косвенным свидетельствам, все сказанное упомянутыми выше историками подтверждает неоднократно повторенное на этих страницах суждение о культурной тюрко-монгольско-ирано-германской общности, сложившейся в среде народов-всадников. Взглянув на факты с западной точки зрения, мы замечаем, что культурная общность возникла как следствие гуннской волны, но предпосылки ее существовали еще задолго до того, как на горизонте появились гунны.

Обратимся, например, к религиозной символике вогнанного в землю меча как предмета культового поклонения. Его отголоски и сегодня слышны в кавказском и германском фольклоре. Меч пользовался почитанием еще в тот период, когда волна гуннов поглощала аланов и готов.

Меч имеет важнейшее значение в истории восхождения к вершинам власти самого верховного вождя гуннов Аттилы. Свои притязания на господство этот гунн с германским именем (или прозвищем, данным ему его германскими — в частности, готскими — дружинниками) обосновывал, используя знак богоизбранности — меч, который был найден каким-то пастухом на пастбище. Когда Аттила взял в руки меч, это оружие превратилось в символ власти, освященный древней традицией, в оплот и защиту гуннов. Когда-то в незапамятные времена народ гуннов утратил его, теперь же чудесным образом снова обрел. Вверив меч великому вождю, божественные силы передали ему тем самым осязаемый знак своего благоволения.

Элементы сакральности, связанные с символикой меча, которые можно вычленить в германских источниках, следующие: его чудесное происхождение, чаще всего божественное — сам бог вручает его герою; меч имеет личностную характеристику, что подчеркивается наречением его именем собственным; меч «испытывает потребности», «выдвигает претензии», даже «навязывает свою волю», то есть самовыражается как своего рода личность; меч свят настолько, что на нем приносят присягу.

«Воин-волк» Сигмунд, сын Вельсунга (Вольсунга), неоднократно упоминавшийся нами выше, получает по воле Одина меч, выхватив его без какого-либо усилия из Мирового древа (как Батрадз — из скалы или, как в более поздних сказаниях — юный Артур-Пендрагон из камня), в ствол которого бог вогнал его по самую рукоять. Герой-ульвхедин (или варульв) отказывается уступить его даже за целую меру золота, которая в три раза превосходит вес меча. С этим мечом он совершает великие подвиги. Клинок сломался только в тот момент, когда Сигмунд перестал пользоваться божественным благоволением. Он преломился, ударившись о копье самого Одина, который, подобно гомеровским богам в «Илиаде», внезапно лично вмешался в ход сражения. Жена Сигмунда сохранила обломки клинка. Из них был выкован меч Грам (в позднейшей немецкой «Песни о Нибелунгах» имя меча меняется на Бальмунг) для сына Сигмунда — Сигурда (аналога драконоборца Зигфрида из средневековых немецких сказаний и «Песни о Нибелунгах»), который прошел инициацию под руководством кузнеца. Меч Грам творит чудеса героизма в мощной длани Сигурда: тут и разрубленная наковальня, и рассеченная шерстинка, увлекаемая течением реки, и, наконец, убийство обратившегося драконом — хранителем клада — чародея-великана Фафнира. Инициация Сигурда завершается убийством самого кузнеца. Все это согласуется со схемой, хорошо известной этнографам.