Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус

Однако на Рузвельта теперь давили со всех сторон. Пока продолжалась политическая перебранка, огромные англоамериканские армии подбирались к Германии. В середине августа генерал Эйзенхауэр послал телеграмму в Объединенный комитет начальников штабов, предупреждая, что можно «столкнуться с оккупацией Германии скорее, чем ожидалось».

И снова расположение войск, как и предвидел Морган в своем плане «Рэнкйн Си», стало мучить проектировщиков: британские войска слева направлялись к Северной Германии, американцы справа подступали к югу. Эйзенхауэр теперь искал политического руководства по оккупационным зонам, и был первым военным, который это делал. «Все, что можем сделать мы, — сказал он, — это подойти к проблеме на чисто военной основе», а это означает продолжать «нынешнее развертывание наших армий… Если мы не получим противоположных инструкций, то должны будем предположить, что это решение приемлемо… учитывая ситуацию, с которой мы можем столкнуться, и отсутствие базовых решений по зонам оккупации».

Давно прогнозируемый, неизбежный кризис наступил. Военное министерство и Государственный департамент США, впервые в полном согласии, встали перед дилеммой: никто не готов вновь обращаться с этим вопросом к президенту. В любом случае, проблему необходимо обсудить на новой встрече Рузвельт — Черчилль, намеченной на осень; любое окончательное решение придется отложить до тех пор.

Поскольку американские начальники штабов уже имели планы американской оккупации и северо-западной, и южной зон, 16 августа они уведомили Эйзенхауэра, что «полностью согласны» с его решением. Таким образом, хотя Рузвельт еще не объявил своего решения, предположению, что США займут южную зону, давалось право на жизнь.

Рузвельт и Черчилль снова встретились в Квебеке в сентябре 1944 года. Рузвельт внешне очень изменился. Обычно энергичный президент выглядел хрупким и болезненным. Последствия полиомиелита, которые прежде маскировались его знаменитым обаянием, остроумием и непринужденностью, теперь проявлялись в болезненной неуверенности каждого его движения. Но и это еще не все. Рузвельт занимал свой пост с 1933 года — дольше, чем любой другой американский президент, — и даже сейчас он искал возможности баллотироваться на четвертый срок.

Избирательная кампания, дипломатия дома и за границей, тяжелое бремя военных лет быстро уносили его силы. Вполне понятно, почему его врачи, родственники и друзья просили его не баллотироваться на новый срок. Британской делегации в Квебеке стало ясно, что Рузвельт быстро сдает. Начальник штаба Черчилля генерал сэр Хастингс Исмей был шокирован видом президента. «Два года назад, — сказал он, — президент был образцом здоровья и энергичности, однако сейчас он так сильно похудел, что будто съежился: пиджак висел на его широких плечах, а воротничок рубашки казался на несколько размеров больше, чем нужно. Мы поняли, что тени сгущаются».

Усталый, разочарованный, в капкане обстоятельств и под давлением своих советников и Черчилля, Рузвельт в конце концов сдался и согласился на южную зону.

Британцы пошли на компромисс. Среди других уступок они согласилсь отдать США контроль над большими гаванями и военными базами Бремена и Бремерхафена.[16]

Последняя за военное время встреча «Большой тройки» состоялась в Ялте в феврале 1945 года. Это была решающая встреча. Победа была близка, но стало ясно, что узы, связывающие союзных людеров, ослабевают по мере того, как военные реалии сменяются политическими соображениями. С каждой милей, завоеванной в Центральной Европе, русские становились все более требовательными и заносчивыми. Черчилля, давнего врага коммунизма, особенно тревожило будущее таких стран, как Польша, которую Красная армия уже освободила и теперь контролировала.

Рузвельт, исхудалый и еще более слабый, чем в Квебеке, все еще видел себя в роли Великого Арбитра. По его мнению, спокойный послевоенный мир мог быть построен только при сотрудничестве Сталина. Рузвельт когда-то так сформулировал свою политику по отношению к красному лидеру: «Я думаю, что, если дам ему все, что могу, и ничего не попрошу взамен, nobless oblige,[17] он не станет пытаться что-нибудь захватить и будет работать со мной ради демократии и мира на земле». Президент верил, что США могут «поладить с Россией» и что он сможет «справиться со Сталиным», ибо, как он однажды объяснил: «в мужском разговоре… Дядя Джо… доступен». Хотя президента все больше тревожили советские послевоенные намерения, он словно заставлял себя проявлять оптимизм.

В Ялте были приняты последние великие решения военного времени. По одному из них Франции предоставлялось полное партнерство в оккупации Германии. Французская зона Германии и французский сектор Берлина были вырезаны из британской и американской зон. Сталин, возражавший против французского участия, отказался пожертвовать какой-либо частью русской зоны. 11 февраля 1945 года лидеры «Большой тройки» официально одобрили отведенные им зоны.

Таким образом, после шестнадцати месяцев неразберихи и споров США и Британия наконец пришли к согласию. План оккупации, основанный на варианте, первоначально называвшемся «Рэнкин Си», но теперь известный военным как операция «Иклипс», имел одно поразительное упущение: в нем никак не был оговорен доступ англо-американцев к Берлину.

Сталину понадобилось всего шесть недель, чтобы нарушить Ялтинское соглашение.

Через три недели после конференции Россия свергла правительство оккупированной ею Румынии. В ультиматуме королю Михаю красные прямо приказали назначить премьер-министром Петру Гроза, лидера румынских коммунистов. Польша также оказалась потерянной для Запада: обещанные свободные выборы так и не состоялись.

Казалось, Сталин презрительно пренебрег самой сутью Ялтинского договора, в котором утверждалось, что союзные войска помогут «народам, освобожденным от власти нацистской Германии… и бывшим государствам-сателлитам «Оси»… создать демократические общества по своему собственному выбору». Однако Сталин неизменно следил, чтобы все удобные ему пункты Ялтинского соглашения — такие, как разделение Германии и Берлина, — выполнялись скрупулезно.

Хотя посол США в Москве У. Аверелл Гарриман часто предупреждал Рузвельта о беспредельных территориальных устремлениях Сталина, вопиющее нарушение обязательств советским лидером потрясло его до глубины души. Днем в субботу, 24 марта, в маленькой комнате на верхнем этаже Белого дома, когда президент только закончил ленч с миссис Анной Розенберг, его личным представителем, на плечи которой легло изучение проблем возвращающихся с фронта ветеранов, пришла телеграмма от Гарримана о ситуации в Польше. Президент прочитал телеграмму и в сильном гневе застучал кулаками по подлокотникам своей инвалидной коляски. «Он колотил по креслу, — вспоминала впоследствии миссис Розенберг, — и повторял: «Аверелл прав! Мы не можем иметь дело со Сталиным! Он нарушил все обещания, данные в Ялте!».[18]

В Лондоне Черчилль также был встревожен тем, что Сталин изменил духу Ялты. Он сказал своему секретарю, что «мистер Рузвельт и я подписали мошенническое соглашение». По возвращении из Ялты Черчилль сообщил британскому народу: «…Сталин и советские лидеры хотят жить в честной дружбе и равенстве с западными демократиями. Я чувствую, что… их слово — залог этого». Но в ту же самую субботу, 24 марта, обеспокоенный премьер-министр заметил своему помощнику: «Мне не очень хочется расчленять Германию, пока мои сомнения насчет намерений русских не прояснятся».

По мере того как намерения Советов становились «ясными как день», Черчилль все отчетливее понимал, что самым мощным аргументом в переговорах будет присутствие англо-американских войск в глубине Германии и что встретиться с русскими необходимо «как можно дальше на востоке». Вот поэтому послание фельдмаршала Монтгомери, объявляющее о его намерении сделать рывок к Эльбе и Берлину, действительно было обнадеживающей новостью. Черчиллю быстрое взятие Берлина казалось теперь жизненно важным. Однако, несмотря на послание Монтгомери, ни один командующий на всем Западном фронте еще не получил приказ брать город, а приказ этот мог отдать только один человек: Верховный главнокомандующий генерал Эйзенхауэр.

Глава 4

Тот налет застал защитников Берлина врасплох. Незадолго до 11 утра в среду 28 марта появились первые самолеты. Тут же по всему городу загрохотали зенитные батареи. Оглушительный грохот орудий смешался с запоздалым воем сирен воздушной тревоги. Самолеты не были американскими. Налеты США были почти предсказуемыми: они обычно начинались в 9 утра, а потом в полдень. Этот налет был совсем другим.