Синдикат «Громовержец» - Михаил Тырин

— Кончай очковать, — злобно шипел Пакля и больно поддавал в бок приятелю. — Распустил сопли, свинья, будто тебя на бойню везут.

Оба ехали в областной город. Наступил день, когда Пакля твердо решил начать активные действия. Откладывать больше не было сил.

Выехали на последнем четырехчасовом автобусе, чтоб к вечеру быть на месте. Утром же Пакля рассчитывал вернуться домой в Зарыбинск изрядно разбогатевшим.

Пельмень надел в поездку идиотскую панаму и огромные темные очки, кажется, женские. Пакля еле заставил его все это снять.

— Чего ты вырядился, как фофан? Хочешь, чтоб в бомжатник прямо с вокзала забрали?

— Почему в бомжатник? — бурчал Пельмень. — Это я, чтоб не узнали, когда пойдем банк грабить.

— Тише ты, дебил неотесанный! — негодовал Пакля. — Не будем мы банк грабить. А в этой лесбиянской шляпке тебя весь город запомнит. Да еще знакомым будут говорить — мол, видели такого толстого придурка…

На некоторое время Пельмень успокоился, откинулся на спинку и закрыл глаза. Но было видно, что страх так и бродит у него внутри, готовый с шумом вырваться наружу.

— Пакля! — вдруг горячо зашептал он. — Слышишь? Скорей… останови автобус. Мне надо обратно, срочно. У меня приступ. Помнишь, я с табуретки упал? Теперь каждый месяц приступы. В ушах трещит и в животе что-то булькает.

— Если ты еще раз булькнешь, — с угрозой прошептал Пакля, — у тебя везде затрещит. Чего ты меньжуешь, дебил? Мы в стороне стоять будем. Близнецы все сделают.

— А где они? Если заблудятся?

— Не заблудятся. Прибегут, как миленькие. Они у меня послушные, не то что ты, кусок свинины…

Перед отъездом Пакля поставил бойцам задачу — добраться до города самостоятельно. Чтоб не тратиться на билеты. Его не волновало, как это сделают его верные Слуги — добегут ли пешком или догадаются прицепиться к какому-нибудь грузовику. Он уже знал, что приказы выполняются ими аккуратно и в срок.

— Не заблудятся, — повторил он и погладил сумку, где лежал шлем, тщательно завернутый в наволочку. — Надену эту штуку, скажу: «К ноге!» — тут же прибегут.

В город они добрались под конец рабочего дня. Раскалившиеся за день улицы были полны пестрого суетливого люда, которому ни до чего не было дела. Пельмень ступил на горячий асфальт автовокзала торжественно и скорбно, словно на алтарь для жертвоприношений. Снова он чувствовал себя медузой, оказавшейся в горячем котле, полном свирепых акул. Не говоря уж о том, что его приятель вместе с ним собирается бросить вызов этим акулам…

— Расслабься, дурень, — шипел Пакля. — На твоей роже, знаешь, что написано? На ней написано: вот приехал чувак из деревни, чтоб ограбить банк и заодно кого-нибудь зарезать. Расслабься, думай о приятном.

Пельмень, конечно, попробовал думать о новом аквариуме для «селедок», но ничего не вышло. Представлялся все тот же кипящий котел, полный зубастых рыб-мутантов.

— И не шарахайся от прохожих, — продолжал увещевать Пакля. — Ты в городе. Ты тут на хрен никому не нужен. Можешь снять штаны посреди улицы, им плевать. Стой здесь, я пойду расписание смотреть…

Пельмень простоял несколько минут, уперев взгляд в асфальт. Потом как-то вышло, что он вступил в пространный диалог с привокзальной цыганкой и уже собирался отдать ей часы. Но тут появился Пакля, дернул его за штанину и сказал:

— Я все узнал. Поехали встречать близнецов.

Они нашли остановку городского автобуса и отправились на окраину. Пакля прилип к окну: он высматривал банки и ювелирные магазины. Пельмень же в основном заботился о том, чтоб не выдать ни единой мелочью своих преступных намерений.

Он всем улыбался, потом начал беззаботно насвистывать. Замолчал лишь тогда, когда на него посмотрел весь автобус и кто-то крикнул спереди:

— Э, жиртрест, у себя на хуторе будешь свистеть.

Город никак не кончался. Казалось бы, вот уже конец домам и улицам, но вдруг снова появлялись какие-то магазины, светофоры, а главное — люди. Зарыбинск в этом отношении был куда удобнее: десять минут ходу — и ты в поле.

Приятели покинули автобус на конечной остановке. Здесь был многоэтажный жилой массив, на котором город резко обрывался. Дальше шел чахлый пустырь с живописно разбросанным строительным мусором.

— А зачем мы сюда приехали? — спросил Пельмень, помяв для порядка ухо. — Не мог, что ли, в городе со своими близнецами встретиться?

— Ага, — ухмыльнулся Пакля. — Вышел бы на площадь, нацепил шлем, да?

— А что? Тут много всяких придурков, еще и не такое надевают.

— Сам ты… Пошли в тот лесок, там тихо. С расстояния в полкилометра город казался лишь грудой белых кубиков. Пельмень с облегчением почувствовал, что напряжение немного отпустило его. Он находился на лоне природы, среди привычных звуков — шума ветра, пения птиц и шороха ветвей. И не беда, что лоно природы оказалось засыпано потрясающим количеством мусора.

Пакля нацепил шлем и уселся на пенек, заложив ногу за ногу. Он не шевелился, его лицо было скрыто щитком. Пельмень наблюдал за ним с суеверным трепетом.

— Ну? — не выдержал он. — Где они?

— Бегут, — чуть погодя ответил Пакля. — Наверно, уже рядом. Только зрение чего-то не включается. Нет, должно быть, еще далеко.

Пельмень нахмурился, пытаясь постичь смысл сказанного. Ему надоело стоять, и он тоже присел — на большую жестяную банку.

— Пакля, — позвал он. — А мы правда в стороне стоять будем? Правда близнецы сами все ограбят?

— Правда, — донесся голос из-под шлема. — А тебя, толстопузый мешок, я вообще за километр отведу. А то все испортишь.

— Это хорошо, — успокоился Пельмень. — А зачем тогда меня привез?

— А чтобы ты не думал, что все просто так получается. Увидел бы, как я мучаюсь, чтоб ты потом красную икру жрал. Мне одному, что ли, рисковать?

— Почему рисковать? —всполошился Пельмень. — Ты же сказал…

— А, отвали…

Пельмень обиженно засопел. Он понимал, что Пакля включил его в операцию из-за денег, которые Пельмень достал на дорогу. Выпросил у матери, соврал, что «селедки» заболели и им понадобились специальные таблетки. Но разве Пакле это скажешь?

Бойцы показались минут через пятнадцать, бесшумно вынырнув из зарослей. Они были какие-то бледные, измочаленные. То жалкое тряпье, в которое одел их Пакля, было мокрым от пота, а потому еще более жалким. Никак нельзя было заподозрить, что это крутые десантники, а не какие-то помойные бродяги.

— И чего? — вздохнул Пельмень. — Мы с такими обсосами будем по городу ходить?

— Обожди, — буркнул Пакля. — С ними что-то не то… Пельмень, услышав про «не то», отступил на всякий случай к кустам и приготовился бежать сломя голову.

Но Пакля имел в виду совсем другое.

— У них сил нет, — сказал он. — Бежали всю дорогу. Им пожрать надо.

— У меня баранки в кармане, — с искреннимучастием предложил Пельмень.

— Надень их себе… сам знаешь, куда. Вот, блин… — Пакля снял шлем и вздохнул с досадой. — А я хотел, чтобы они сзади нас всегда ходили. И прикрывали, если что. А тут придется их на ужин отпустить…

— Конечно, пусть лучше покушают, — с готовностью сказал Пельмень. Ему вовсе не улыбалось ходить по людному городу в обществе потных оборванцев. — А зачем у них рюкзаки?

— Пригодятся, — буркнул Пакля. — Ну ладно. Пусть пока погуляют, травки пощиплют… И мы погуляем. Как стемнеет, в городе встретимся. Стой тихо, сейчас я им буду стрелу забивать.

Пакля натянул шлем и погрузился в общение с бойцами. Сколько Пельмень не наблюдал, он так и не понял, как приятель это делает.

Они долго бродили по городу и страшно устали. Пакля даже забрал у Пельменя и съел две баранки. С каждым часом лицо его было все мрачнее. Он подолгу ходил взад-вперед возле сберкасс, обменных пунктов и дорогих магазинов, что-то прикидывал, хмурился, чесал макушку.

Наконец, когда присели отдохнуть на оградку, Пакля сказал:

— Знаешь, я тут посмотрел… Наверно, не будем пока банк трогать.

— Правильно! — оживился Пельмень. — Поехали лучше домой. Мать, наверно, рыбу жарит. И кино сегодня по второй…

— Никакой рыбы! Скоро столько рыбы у тебя будет, что у самого хвост вырастет. Банки трогать пока не будем, там охранники какие-то, сигнализация… Чувствую, много шума выйдет. Нашатнем для начала пару магазинчиков или ночных палаток.

Пельмень издал тихий, но очень жалобный стон протеста. Вещи, которые говорил Пакля, казались настолько дикими и чуждыми Пельменю, что голова шла кругом.

Между тем уже смеркалось. Пакля надеялся, что с наступлением темноты робкие и рыхлые горожане попрячутся по берлогам, да куда там… Город жил и веселился, люди толпились на улицах, пили пиво в летних кафе. Пельмень с Паклей тоже были бы не против словить кайф на пластмассовом стульчике со стаканом пива, но не имели на то материальных ресурсов. Пакля успокаивал себя тем, что до наступления новой жизни, лихой, беззаботной и богатой, оставалось лишь несколько часов.