Благословение небес - Джудит Макнот

— О, но это действительно так, — подтвердила она, — у нас, Кэмеронов, вообще очень обостренное отношение ко всякого рода условностям и тонкостям светского этикета. Как вы уже поняли прошлой ночью, я, например, предпочитаю смерть бесчестью. Мы также верим в Бога, Отечество и короля и… и в право собственности. Последнее для нас имеет особый приоритет.

— Понятно, — сказал Ян, и губы его чуть-чуть задрожали, удерживая улыбку. — Только скажите мне, — вкрадчиво спросил он, — как такая церемонная особа могла вчера вечером скрестить шпаги с целой толпой мужчин ради того, чтобы защитить репутацию совершенно незнакомого ей человека?

— Ах, это… — сказала Элизабет. — Ну, это… ну, назовем это моим обостренным чувством справедливости. А кроме того, — добавила она, чувствуя, как гнев вновь просыпается в ней при воспоминании о вчерашней сцене в карточной комнате, — меня ужасно разозлило, что они не стали отговаривать Эверли от дуэли только потому, что вы не принадлежите к их социальному слою.

— Вы говорите о социальном равенстве? — на лице его играла ленивая дразнящая улыбка. — Как странно слышать подобное суждение от такой ярой поборницы условностей, как вы.

Элизабет поняла, что попалась.

— Просто я до смерти боюсь находиться здесь с вами, — дрожащим голосом призналась она.

— Я знаю. Но вы можете бояться кого угодно, только не меня. От того, каким тоном были сказаны эти слова, у Элизабет задрожали колени и вновь участилось сердцебиение. Чтобы скрыть волнение, она отпила значительное количество вина из бокала и мысленно взмолилась, чтобы это успокоило ее разошедшиеся нервы. Видя, в каком она состоянии, он деликатно переменил тему.

— Какие еще мысли посетили вас относительно того, как несправедливо обошлись с Галилео Галилеем? Она сокрушенно покачала головой.

— Я знаю, что мне не стоило затевать таких разговоров, тем более с мужчиной.

— А мне это показалось приятным разнообразием по сравнению с обычными банальностями.

— Правда? — она посмотрела на него со смесью недоверия и надежды, не осознавая, как ловко Торнтон отвлек ее от мрачных сожалений и перевел разговор на более легкий предмет.

— Правда.

— Как жаль, что в свете никто так не думает. Он сочувственно усмехнулся.

— И давно вам приходится скрывать тот факт, что в вашей голове появляются мысли, чуждые светскому обществу?

— Четыре недели, — засмеялась Элизабет. — Вы и представить себе не можете, как ужасно произносить какие-то штампы, когда хочется расспросить людей о том, что они знают и видели. Но это невозможно, особенно с мужчинами, — они все равно ничего не расскажут, даже если их спросишь.

— И что же они в таких случаях говорят?

— Они говорят, что ответ на этот вопрос недоступен женскому пониманию или что он может задеть мои нежные чувства.

— И какие же вопросы вы пробовали задавать? Она опять засмеялась.

— Ну, я, например, спросила у сэра Элстона Грили — он только что вернулся из продолжительного путешествия — довелось ли ему побывать в наших колониях. Он сказал, что был там. Тогда я попросила его рассказать мне, как выглядят местные дикари и какой образ жизни они ведут. Тут он начал мяться, кашлять и сказал, что «дикари» — это не та тема, которую следует обсуждать с женщиной, и что, если он станет рассказывать мне о них, я непременно упаду в обморок.

— Внешний вид и обычаи местных жителей зависят от того, к какому племени они принадлежат, — Ян попытался ответить за мистера Грили. — Некоторые из них действительно дикие — конечно, по нашим понятиям, а некоторые племена очень мирные — по любым меркам…

Два часа пролетели незаметно. Элизабет расспрашивала его о местах, в которых он побывал, и увлеченно слушала его рассказы, ни разу за все время он не отказался удовлетворить ее интерес и не посмеялся над ее замечаниями. Он разговаривал с ней, как с равной, и, казалось, получал от этой беседы не меньшее удовольствие, чем она. Они поели и снова пересели на диван. Она знала, что прошли уже все сроки, когда ей нужно было уйти, но никак не могла собраться с духом и распрощаться с ним.

— Я часто думаю, — призналась она после того, как он рассказал ей о женщинах Индии, которые на людях должны скрывать свое лицо и волосы, — как это несправедливо, что я родилась женщиной и у меня никогда не будет таких приключений, я не смогу увидеть все эти места. Даже если бы я и отправилась в путешествие, то все равно смогла бы посетить только цивилизованные места.

— Да, между полами существует неравенство — женщины действительно лишены многого из того, что доступно мужчинам.

— Однако и те, и другие обязаны исполнять свой долг, — сказала Элизабет с забавной серьезностью, — и говорят, это должно приносить чувство глубокого удовлетворения.

— А в чем вы видите свой… э-э-э… долг? — поддержал он игру, улыбнувшись своей ленивой белозубой улыбкой.

— Ну, здесь все просто. Долг женщины состоит в том, чтобы быть женой, во всех отношениях достойной своего мужа. В то время как обязанности мужчины состоят в том, чтобы делать, что он пожелает и когда пожелает, и быть готовым защитить свою родину в случае, если возникнет такая необходимость. Вероятность такого случая чрезвычайно мала. Мужчины, — поведала она Яну, — заслуживают почести, жертвуя собой на поле битвы, а мы — принося себя в жертву на алтаре супружества.

Он громко расхохотался, и Элизабет улыбнулась ему, необычайно довольная, что может говорить с ним совершенно свободно.

— И если бы кто-нибудь всерьез задумался об этом, то пришел, бы к выводу, что наша жертва куда значительней и благородней.

— Как это? — все еще смеясь, спросил Торнтон.

— Это же совершенно очевидно — битвы длятся всего несколько дней или недель, самое большее, месяцев. В то время как супружество длится всю жизнь! Что наводит еще на одну мысль, которая часто меня занимает, — весело продолжила Элизабет.

— И что же это? — поинтересовался он, не сводя с нее восхищенных глаз.

— Почему нас, несмотря на такое выдающееся мужество, называют слабым полом? — Их смеющиеся глаза задержались друг на друге, и Элизабет вдруг осознала, какими дикими ему должны казаться ее рассуждения. — Вообще-то я редко так странно разговариваю, — сникнув, сказала она. — Вы, наверное, думаете, что я ужасно плохо воспитана.

— Я думаю, что вы великолепны.

Искренняя сердечность, прозвучавшая в его проникновенном голосе, вызвала у нее резкий глубокий вздох. Элизабет открыла рот, собираясь сказать что-нибудь легкомысленное, чтобы восстановить легкую товарищескую атмосферу, витавшую в комнате всего минуту назад, но вместо этого смогла лишь издать еще один долгий прерывистый вздох.