Московский полет - Эдуард Тополь

Впрочем, стоило мне взглянуть на дверные таблички их кабинетов, как все стало ясно. Потому что каждая фамилия на этих табличках говорила сама за себя – это были дети, племянники и племянницы самой высокопоставленной кремлевской элиты и советской дипломатуры. О, конечно, каждый из них кончил или Московский институт международных отношений или Институт иностранных языков, а то и вовсе получил образование в Гарварде или Сорбонне. И они знали иностранные языки – так кому же, как не им, наследникам основных держателей акций советской империи, было пропагандировать прекрасный советский образ жизни?

Поскольку в то время мои статьи уже довольно часто появлялись в московских газетах и журналах, меня принял сам заведующий латиноамериканским отделом – тоже молодой подтянутый теннисист.

– Мы выпускаем вот такие журналы! – гордо сказал он и веером рассыпал передо мной пачку роскошных, на глянцевой финской бумаге, иллюстрированных журналов на испанском, французском и еще каких-то непонятных мне языках. – Нам нужны материалы, пропагандирующие наш советский образ жизни. Никакой критики, только позитив! Я читал твои статьи, ты много ездишь по Заполярью, а это как раз та экзотика, которая нам нужна. Счастливая жизнь советских эскимосов. Лампочка Ильича в заполярной яранге! Напиши хоть пять очерков – мы роскошно платим, с каждого языка по десять рублей за страницу. То есть за одну статью можно получить столько гонораров, на сколько языков мы ее переведем. Так не платит никто в Москве, даже «Литгазета!» Но ты понял задачу? Эскимосы – равные среди равных! Олени – гости тюменских нефтяников! Весна приходит в кочевое стойбище! Усек?

Я «усек». Буквально за неделю до этого я прилетел из очередной газетной командировки по заполярному Ямалу. Там живут советские эскимосы-ненцы – 70 процентов из них больны сифилисом, 90 процентов – алкоголизмом, а статистика детской смертности вообще засекречена. Но мне не нужна была статистика, я сам ходил по их чумам и видел то, что эти кремлевские теннисисты в костюмах от Кардена никогда не увидят, да и видеть не захотят. Я видел, как живут эти ненцы – в грязи, с собаками, на вонючих оленьих шкурах и постоянно пьяные от сознания того, что жизнь их тундры все равно кончилась: своими нефтяными вышками русские выпустили из-под земли духов зла и болезней и гусеницами тракторов уничтожили оленьи пастбища. Парадоксально, что именно за ненецкую нефть кремлевские теннисисты покупали себе тогда французскую косметику, колумбийский кофе, немецкие сигареты, образование в Сорбонне, пишущие машинки «Erika» и типографские машины для печати рекламных журналов о счастливом советском обществе. Чаще всего на стандартных обложках таких журналов сияло круглое лицо ненецкого ребенка, улыбающегося на фоне заснеженной нефтяной вышки. Но, конечно, никто никогда не писал в этих журналах, как русские вертолеты каждое лето облетают ненецкие стойбища, на водку выменивают детей и увозят их в Салехард, в детские дома…

Я ушел тогда из АПН и никогда больше не переступал порог этого учреждения. И вот теперь, почти тридцать лет спустя – второй визит. Но уже по другому адресу. Потому что за тридцать лет АПН выросло в гигантский концерн пропаганды и в награду, я слышал, получило новое здание. Но ведь Горбачев отказался от брежневской доктрины, кремлевские войска вышли из Афганистана, а советское влияние на африканском континенте и в арабских странах тает, как снег в пустыне. Так чем же теперь занимаются те модные теннисисты и теннисистки? Что производит машина, запущенная Хрущевым и Андроповым? На кого работает?

Такси остановилось перед серым четырехэтажным шлакобетонным домом в форме русской буквы "П". Пустой проем в нижней части этой буквы смотрел на Садовое кольцо, но был отгорожен от него высокой решеткой, а в центре забора-решетки стояла бетонно-кирпичная будка проходной. Внутри сидели два милиционера. Короче говоря, это здание было как две капли воды похоже на штаб провинциального военного округа, а совершенно голый и пустой двор за решеткой мог быть только плацем для отработки строевого шага.

Однако на тусклой стеклянной вывеске было написано «Агентство Печати Новости» и перед проходной, у тротуара стоял наш интуристовский автобус. Так что сомнений не было – мы ехали куда надо. Только опоздали на четыре минуты, и теперь нам придется доказывать этим милиционерам, кто мы, что мы, вызывать Барри Вудстона и т. д.

Но вдруг оказалось, что какой-то биологический механизм советской адаптации проснулся во мне даже раньше, чем я успел это осознать.

– Следуй за мной! Ни о чем не спрашивай! – приказал я японке и стремительно-хозяйской походкой направился прямо в проходную.

Мичико поспешно семенила за мной. Главное в искусстве преодоления проходных советских официальных учреждений – это сочетание хозяйски-уверенной походки и барски-небрежного кивка головой охранникам, при котором ни в коем случае нельзя встречаться с ними глазами. Да, вы видите их краем зрения, и вы отметили это вежливо-беглым кивком головы, но они слишком мелкие птицы, чтобы заглядывать вам в глаза. А то, что вы свой, из этой или даже еще более высокой организации, – это демонстрирует ваше прекрасное знание, куда идти. Я понятия не имел, куда тут идти, прямо за проходной был только пустой по случаю субботы плац, но я уверенно, как хозяин, прошел мимо охранников-милиционеров. И, безусловно, я шел первым, а не после дамы, пусть даже она и иностранка. Хамство – вторая визитная карточка советского бюрократа.

На мое счастье, в глубине двора-плаца, под бетонным козырьком здания оказались дубовые двери с массивной резной ручкой – характерный признак парадного входа. Я уверенно потянул ручку и только теперь, поскольку милиция была далеко позади, пропустил даму вперед. И это было ошибкой.

Потому что за дверью оказалось еще два милиционера. Интересно, зачем информационному агентству двойная милицейская охрана?

– Куда? Пропуск! – грубо сказали японке по-русски.

Она беспомощно оглянулась на меня, но я уже разглядел в глубине узкого коридора, у лифта, нашу интуристовскую гидшу Олю Зеленину.

– Мы из делегации! – сказал я милиционерам и позвал гидшу: – Оля!

Генерал Алексей Быков, начальник пресс-центра Комитета госбезопасности СССР, не был ни толстым, ни мордастым, как 90 процентов советских генералов. Больше того – на нем даже не было генеральского мундира, 55-летний худощавый мужчина в дешевом сером костюме советского пошива и белой рубашке без галстука, короткий бобрик темных волос с проседью, маленькое и простое крестьянское лицо с жесткими скулами, как у бригадира на сибирской стройке – он сидел по правую руку от Евгения Голякова, заведующего латиноамериканским отделом АНП, который на правах хозяина вел пресс-конференцию. Этот Голяков был абсолютно не похож на того теннисиста, который возглавлял латиноамериканский отдел 25 лет назад. Ему было под 60, маленький, толстенький и желчный хорек, который изо всех сил старался быть обаятельным и даже представился нам на американский манер: «Юджин».

А слева от «Юджина» возвышался тяжелый, тучный полковник Азаренко, представитель Политического управления Советской Армии. Огромная, как астраханская дыня, лысая голова сидит прямо на плохо выглаженной офицерской рубашке с полковничьими погонами, а на большом и голом лице стойко держится хмурое выражение подневольного человека, отбывающего докучливую повинность. Впрочем, я мог понять советского полковника: была суббота, нерабочий день, самое время уехать из жаркой Москвы на дачу, а его загнали на встречу с этими америкашками. И пропал весь уикенд, а ради чего? Ради этой мудацкой новой политики заигрывания с Западом…

ГОРАЦИЙ СЭМСОН (журналист из Нью-Йорка): У меня вопрос к представителю КГБ. Недавно у нас писали, что, кажется, в «Правде» была статья бывшего полковника КГБ, и в этой статье он извиняется за свою прошлую деятельность. Мне интересно узнать, что вы думаете о бывшем сотруднике КГБ, который выступает теперь в печати с такими заявлениями?

Я с удивлением глянул на Горация – двадцатилетний парень в ковбойке, джинсах и сникерсах, ну типичный студент, а так замечательно разыграл первую подачу! С одной стороны – мол, мы не с Луны свалились, мы в курсе советских дел, а с другой – и не лобовая атака, а как бы вежливая разведка боем. Выслушав перевод вопроса, генерал Быков ответил сухими, заранее отредактированными формулировками.

ГЕНЕРАЛ БЫКОВ: Речь идет, как я понимаю, о статье Карповича, полковника КГБ в отставке, который выступил не в «Правде», а в журнале «Огонек» со своей личной оценкой событий того периода…

У генерала был голос заядлого курильщика, теряющий силу в середине предложения, как при застарелой эмфиземе легких. Поэтому после каждого короткого вдоха генерал начинал фразу очень громко, но заканчивал ее почти на шепоте: