Первобытный менталитет - Люсьен Леви-Брюль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, не вызывает удивления то, что Перхэм говорит о культе птиц. «Цель этого культа та же, что и всех других обрядов: обеспечить хорошие урожаи, застраховать себя от несчастных случаев, падений, болезней, одержать военную победу, получить выгоду от обменов и торговли, искусность в речах и ловкость во всех занятиях туземцев. Я говорю «культ птиц», так как от наблюдений за предзнаменованиями он поднимается до обращения к птицам с мольбой и почитания их. (Далее следует длинный отрывок из религиозного песнопения даяков.) Птицы здесь выступают вместе с даяками, управляют их жизнью и обеспечивают результат их работы: обращение с просьбой и подношение имеют целью добиться благосклонности птиц. Другой церемонией, в которой явно виден культ этих крылатых существ, является праздник, описанный под названием мри буронг макай («дать птицам поесть»), то есть совершить им подношение. Это второстепенный праздник в честь Сингаланг-Буронга и его зятьев, птиц-предзнаменований»[11].
Последние же — это не наши обычные птицы. Даже если мы и понимаем, что они наделены мистической силой, то все равно это наше представление о них далеко не соответствует представлению даяков. В создаваемом нами образе мы неизбежно на первое место помещаем объективные черты. Мы прежде всего видим столь характерную форму тела этих существ, их крылья, клюв, их походку и полет и т. д., и уже к этому добавляем идею об их мистических качествах. Однако в сознании даяка как раз эти качества, со значением которых не может сравниться ничто, заслоняют все остальное. В птице-предзнаменовании он видит прежде всего священное существо, мистическую силу, от которой зависит его судьба. Здесь мы встречаем ту особую форму абстракции, которую я описал в другой работе[12] и аналогов которой в нашем, сугубо концептуальном, мышлении не существует. «Эти птицы, — говорит Перхэм, — формы животной жизни, в которых живет дух определенных невидимых высших существ и которые носят его имя. (Знаменательная черта: имя — не простое обозначение; идентичность имени создает реальную сопричастность, идентичность сущности.) Так что когда даяк слышит, например, птицу берагай, то это действительно голос Берагай, зятя Сингаланг Буронга. Больше того, даяк усматривает в этом, что сам великий дух подает ему знак одобрения или хмурит брови и говорит “нет”»[13].
Для разума, подобного нашему, птицы являются представителями невидимых существ, волю которых они дают знать, но сами отличаются от них; или же птицы — это сами невидимые существа, инкарнированные и становящиеся чувственно воспринимаемыми человеком. Два этих несовместимых между собой представления не могут оба одновременно быть истинными: нужно выбрать одно из них. Однако даяк не испытывает трудностей, принимая их оба сразу. В его представлениях они не исключают друг друга. Он тут же испытывает чувство некоторой сопричастности, которое отбрасывает на задний план логические требования. В этих обстоятельствах «быть» для него означает «участвовать в той же сущности». Птицы суть вышние невидимые существа, подобному тому как бороро Бразилии суть арара.
IIIВ свете сказанного естественно, что в коллективных представлениях даяков священные птицы не только объявляют о событиях, но и творят их. Как представители невидимых существ они предсказывают; будучи же самими этими существами, они действуют. Следовательно, им и адресуются обращения и молитвы, они и являются объектами культа. Этот факт, описанный, как это только что было видно, Перхэмом, был также отмечен Хоузом и Мак-Даугэллом у многих племен Борнео. Однако интерпретируют они его иначе. Они не считают, как Перхэм, что в глазах туземцев птицы-предзнаменования действительно обладают мистическим могуществом, от которого зависят события. Свойственная птицам функция заключается якобы лишь в том, что они — вестники богов. Более же важная роль была им приписана лишь вследствие заблуждения и узурпации. «Привычка приближать богов и общаться с ними через посредничество птиц-предзнаменований, видимо, в значительной степени объясняется тем, что сами боги представляются очень смутно; те, кто отправляет их культ, не чувствуют себя находящимися в тесной и близкой связи с ними. Птицы-предзнаменования, видимо, представляют собой не только способ общения, но и, так сказать, экран, препятствующий людям видеть своих богов. Как и во многих аналогичных случаях, представители и посланники, которым доверены новости, приобретают в глазах народа безграничную значимость. Божество, заслоненное птицей-предзнаменованием, рискует почти или вовсе потеряться из виду, и птица сама становится постепенно объектом культа, тем существом, к которому обращаются с молитвами, которое раздает благодеяния, хотя на деле оно их лишь предсказывает или объявляет»[14].
Хоуз и Мак-Даугэлл неоднократно возвращаются к этой мысли. «Нам кажется вероятным, — говорят они, — что у кенья ярче выражена уже отмеченная среди каян тенденция позволить птицам-предзнаменованиям занять в церемониях и молитвах столь видное место, что они затмили богов, посланниками которых являются… Именно так Бали Флаки (вид сокола) отодвинул на задний план и более или менее подменил собой бога войны, само имя которого оказалось забыто многими, если не всеми кенья»[15].
Так же, впрочем, «хотя кенья обращаются к Бали Флаки, чтобы он руководил и помогал им во многих случаях, и ему выражают свою признательность, мы не думаем, что они представляют его себе так, как это делают другие племена; они рассматривают соколов скорее как посланцев и посредников между собой и Бали Пеньялонгом, которым делегирована неясно определенная часть силы. Без сомнения, распространенное заблуждение приводит к тому, что они, как и многие другие верующие, в какой-то мере забывают о верховном Существе и обращают свои призывы и благодарственные молебны почти исключительно к его слугам, которые, имея конкретный облик, являются объектами более доступных представлений. Кенья рассматривают благоприятные предзнаменования как свершившиеся с целью ободрить их в действиях, а неблагоприятные — как дружеский совет воздержаться. Один очень рассудительный кенья сказал нам, что, по его мнению, соколы, которых Бали Пеньялонг посылал для предупреждения, в конце концов стали делать это сами и что иногда они по собственной инициативе, не будучи им посланы, дают кенья совет действовать или воздержаться»[16].
Интерпретация, которую Хоуз и Мак-Даугэлл предлагают отмеченному ими самими факту, является соблазнительной, а приводимая ими аналогия может с виду сделать ее правдоподобной. Действительно, не однажды случалось, что какое-либо божество расплачивалось за свою отстраненность и оказывалось подмененным в рамках культа простыми посредниками, стоящими ближе к людям, более привычными, более доступными их воображению. Но должны ли мы от этого общего замечания прийти к заключению, что похожая эволюция имела место у туземцев Борнео? Если на Борнео птицы-предзнаменования поначалу были просто посланцами и посредниками, то Хоуз и Мак-Даугэлл хорошо объясняют, как они смогли стать такими силами, к которым взывают и которым поклоняются ради них самих. Однако вопрос заключается именно в том, чтобы узнать, действительно ли произошла такая трансформация и действительно ли на Борнео когда-нибудь понимали функцию птиц-предзнаменований иначе, чем ее понимают сегодня? Было ли когда-нибудь какое-либо свидетельство, которое ясно определяло бы их как простых посланцев? Хоуз и Мак-Даугэлл этого не утверждают. Ничто из сообщения Перхэма тоже не дает основания так думать. Ни доктор Нивенгейс, ни другие наиболее заслуживающие доверия наблюдатели не говорят ничего подобного. Следовательно, такая интерпретация выглядит по крайней мере рискованной. Она была, как представляется, подсказана хорошо известной тенденцией находить в менталитете низших обществ такие процессы, которые свойственны нашему.
Наконец — и это тоже свидетельствует против гипотезы Хоуза и Мак-Даугэлла, — в великолепной грамматике языка даяков, составленной Харделандом, мы видим, что предзнаменования рассматриваются в качестве личностей. «Для даяков дахьянг предзнаменования, являемые птицами, змеями и т. д., — это бити (личности). Они обитают в море облаков…»[17] Они, следовательно, совпадают с теми «вышними невидимыми существами», о которых говорит Перхэм.
Когда речь идет о важном предприятии, необходимо получить, как это уже было видно, побольше предзнаменований, более значительных самих по себе, исходящих от мистических сил более высокого ранга. Если такие предзнаменования не проявляются в достаточном количестве и в желаемом порядке, следует ли тогда отказываться от задуманного? Чтобы избежать такой крайности, туземцы Борнео пытаются на эти силы воздействовать. Употребляемые в таком случае способы также, естественно, носят мистический характер.