Самоучитель танцев для лунатиков - Мира Джейкоб

– Ну, как жизнь? – спросил он.

– Ничего особенного. Вот в новую школу пошла.

– Сегодня?

– Да.

– Черт! – зажмурился отец, качая головой, и Амина заметила, что мешки под его глазами стали темнее обычного, почти фиолетовые, набрякшие. – Значит, лето закончилось, – через несколько минут сказал он.

– Да.

– Ну и как там? – буркнул он, глядя себе в колени. – В школе?

– Отлично, – ответила Амина. – Ну, ты же понимаешь, это «Меса». По крайней мере, не так ужасно, как я думала.

– Какие у тебя предметы?

– Английский, история, французский, алгебра, биология, фотография. В этом году можно выбрать фотографию, если в средних классах изучала искусство.

– Любишь искусство? – спросил отец, Амина кивнула, но он лишь молча вытянул вперед ноги.

– На что похоже? – показала на виски Амина.

Томас поднял стакан и посмотрел снизу на кубики льда:

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать, – ответила она и хотела было добавить, что уже пила пиво вместе с Димпл, а с тетушкой Санджи – ликер «Бейлиз айриш крим», но не стала.

– Мм… – покрутил в руках стакан отец. – Хочешь попробовать?

Амина кивнула. Отец привстал и протянул ей стакан. Стекло холодило руку. Девочка опустила глаза и задрожала. Сверху виски казался красивым, на колотом льду играли блики цвета рассветного солнца, жидкость словно клубилась между кубиками.

– Задержи дыхание.

Она поднесла стакан к губам, сделала вдох и выпила. Сначала во рту появился кисловатый привкус, будто от металлических инструментов стоматолога. Затем по щекам и лбу разлилось приятное тепло. Амина выдохнула, внутренности обожгло огнем, перекинувшимся с живота на голову, и она приоткрыла рот. Девочка сглотнула, снова вздохнула и почувствовала, как слегка занемели скулы. Она с трудом сделала еще один вдох и постаралась успокоить дрожь в руках.

– Понравилось? – с улыбкой поинтересовался отец.

– Нет, – отдала ему стакан Амина.

Томас рассмеялся, и дочь удивленно взглянула на него. Смех был громкий, искренний, нарушающий ночную тишину. Задремавшая было Королева Виктория встрепенулась, мгновенно насторожившись.

– Значит, тебе пришлась по душе новая школа? – закинув ногу на ногу, спросил отец, и Амина кивнула, не желая портить момент. – А что тебе понравилось? – с довольным видом продолжал он.

– Территория хорошая, – пояснила девочка, глядя на веранду, где по стенам метались тени мотыльков. – Большое здание, кирпичное. Учителя вроде ничего.

– Это хорошо. Надо же, старшеклассница… Ты ведь уже совсем большая, да?

– Томас? – раздался тихий голос Камалы, и тут же в дверь просунулось ее сонное, перекошенное лицо. – Ты что тут делаешь?

– Да ничего особенного, – пробурчал отец, тут же перестав улыбаться. – Просто сижу.

– Амина, а ты почему не спишь? – спросила мать, но девочка лишь пожала плечами, и Камала вздохнула.

– Прости, что я пропустил ужин, – наконец сказал Томас. – Мальчишку привезли. Из Грантса. Субдуральная гематома. – (Шуршание, тишина.) – Не надо так на меня смотреть. Кам, я же сказал, что постараюсь, но ничего не обещал.

– А ты никогда ничего не обещаешь, – вяло рассмеялась мать.

– И что ты теперь от меня хочешь услышать?

– Я сказала детям, что ты придешь.

– Значит, попрошу у них прощения.

– Когда?

– Когда? Когда захочу! Не надо делать из мухи слона!

– Это не муха!

– Хватит, Камала! У меня был тяжелый день!

Камала взглянула на него с выражением такой боли на лице, что было непонятно, как ее следы смогли исчезнуть всего несколько секунд спустя, черты разгладились, и горе уступило место обычному, повседневному разочарованию. Мать отвернулась, не говоря ни слова, и ушла, растворилась в темноте. Амина встала.

– Спокойной ночи, – сказал Томас ей вслед, и она помахала без особого энтузиазма, не желая видеть его печальное лицо и показывать ему свое.

Глава 3

– Каков он, хороший человек? – спросил мистер Типтон, кладя «Гамлета» на стол позади себя.

Джина Роджерс тут же подняла руку, и по классу пронесся недовольный шепоток. Все хотели произвести впечатление на мистера Типтона, но Джина всегда тянула руку первой, как будто надеялась, что он влюбится в нее из-за того, что у нее средний балл 4,3.

– Трейс, – вызвал мистер Типтон.

– Да? – отозвался Трейс Маккорт, оторвавшись от самолета F-15, который он рисовал в тетради с поразительной точностью, и посмотрел на свои пальцы, испачканные серым, с металлическим отливом, графитом, а потом на карандаш. – Хороший человек отстаивает свои убеждения. Выполняет свой долг.

– А в чем состоит его долг?

– Защищать свою страну. И свою семью, – фыркнул Трейс, как будто ему самому приходилось делать это не раз и вопрос казался ему глупым. – Свою честь.

– А если у человека ничего этого нет?

– Родина есть у всех.

– Не обязательно, – возразила Джина Роджерс, не сводя глаз с мистера Типтона. – Есть диссиденты. Экспатрианты. Классическое первое поколение иммигрантов, которые разрываются между покинутой страной и новой. Есть…

– Амина, а ты что думаешь? – спросил мистер Типтон.

– О чем?

– Как бы ты определила хорошего человека?

Амина прикусила губу, в голове у нее крутилось столько мыслей, что все ответы словно унесло вихрем, и она не могла вымолвить ни слова. Со всех сторон, как раскрывающиеся под лучами солнца тюльпаны, поднимались руки желающих ответить. Прозвенел звонок.

– Знаешь, рано или поздно тебе придется отвечать на уроке, – сказал мистер Типтон, глядя, как Амина собирает сумку. – Это же занятия по английскому. Тут важно говорить.

– Я знаю.

– Только не убеждай меня, что тебе уже надоел «Гамлет», – улыбнулся он.

– Нет… Это… Не знаю. Вот кто-то считает человека хорошим, а для другого он просто папа. Или призрак. Или еще кто-нибудь.

– Вот видишь! Почему же ты промолчала? Именно об этом и идет речь в «Гамлете» – о трудности искренности, о пользе здравого смысла. На самом деле многие спорят о том, действительно Гамлет был сумасшедшим или только притворялся. Мне будет очень интересно услышать, что ты думаешь!

Амина кивнула, словно говоря «конечно, да, я так и сделаю», хотя ей и самой было бы очень интересно узнать, что именно она думает.

По крайней мере, у нее оставалось искусство. Через сорок минут в подвальном помещении лаборатории весь класс в предвкушении уставился на доску. Здесь царило нервное возбуждение, последние двадцать минут урока посвящались критике. Надо было выразить свое отношение к работам других и сделать вывод о том, как на их фоне выглядят твои эксперименты. Правила, конечно же, существовали: прежде чем что-то говорить, следовало смотреть на снимок не менее двух минут. Амина быстро оглядела чужие фото, но потом вернулась к своей работе, завороженная углом съемки, своим собственным профилем. И давно у нее стал такой острый подбородок? Задание по автопортрету удалось ей куда лучше, чем предыдущее. Отчасти ученики должны были ознакомиться с процессом печати, и усиление контрастности компенсировало ее недостаточное владение камерой. Фотография действительно получилась идеальной: девочка установила настольную лампу сбоку, под прямым углом, таким образом вокруг модели все погрузилось в темноту, а одну сторону лица заливал яркий свет. Амина даже не стала печатать другие, обычные снимки – этот портрет был на редкость хорош.

– Ну? – спросила миссис Мессина. – И что вы думаете?

– Мне нравится фотография Сары, – раздался за спиной Амины чей-то голос, и она обернулась.

Томми Харгроу, старший из семерых детей мормонов. Амина точно не знала, чем именно мормоны отличаются от других людей, но когда речь заходила о Томми, сразу же говорили, что он мормон, а потом – что у него шестеро братьев и сестер.

– Мне кажется, в ней есть что-то интересное. – И он внимательно посмотрел на доску.

Амина изучила фотографию Сары. Дурацкая белозубая улыбка, невесомое облако волос, которое парит вокруг лица, будто бы снимок сделан под водой.

– Я была на трамплине, – подсказала Сара.

– Мы не говорим о своих работах, если нам не задают прямого вопроса, – напомнила ей миссис Мессина и повернулась к доске. – Мне кажется интересным, что Сара решила убрать трамплин. Что вы об этом думаете?

Амина ничего не думала на этот счет. Фотография была идиотской, слишком постановочной, какой-то несерьезной.

– Ну, мне нравится, что там как бы нет фона, – высказался кто-то.

– Контекста, – поправила его миссис Мессина. – То, о чем ты говоришь, называется контекстом. Мы ничего не можем сказать о Саре, кроме того, что она радуется. Я вижу как минимум четыре подобные фотографии на доске. Вот взгляните, к примеру, на снимок Амины.

Амина опустила глаза, пытаясь сдержать улыбку. В аудитории было тихо.

– А где остальные фотографии? – спросила миссис Мессина.