Жена неверного генерала, или Попаданка на отборе - Юлия Удалова

– Мечтаешь о величии?

– О, что ты, я вовсе не мечу в императоры.

– Это ты зря, брат. Потому что, когда императором стану я, то первым моим указом будет вздернуть тебя на стене Башни Хаоса.

Мне очень хотелось, чтобы на его отстраненном лице мелькнула тень страха, или хотя бы беспокойства.

Но вместо этого брат усмехнулся.

– Вот только это все равно не даст тебе того, о чем ты всегда мечтал. Не так ли, Эдриан?

Я смотрю в его ненавистное лицо, перечеркнутое тонкой полосой черной повязки, но уже не вижу его.

Передо мной огромное окно нашего родового замка в Костильо, выходящее на зимний двор.

Мне десять, и я наблюдаю, как летят и кружатся снежинки, складываясь в идеальные геометрические узоры.

Там, во дворе посреди снега – две фигуры, большая и маленькая.

Отец и Данте.

У них в руках легкие деревянные мечи. Отец учит младшего брата какому-то очень сложному, но потрясающему приему, и я слежу за его уверенными и степенными движениями с возрастающим восторгом.

Данте младше меня на три года, ему семь и он ходит без повязки.

Я не понимаю, почему отец учит этому приему его, этого малолетку, но не учит меня?

Почему даже, несмотря на свою дикую занятость, отец занимается с Данте лично, а меня тренирует мастер клинка Сорцимус?

Отец мог бы заниматься с нами обоими одновременно – и с Данте, и со мной?

А это мысль!

Бегу в оружейную за своим тренировочным клинком, быстро накидываю теплый плащ – и скорее во двор.

Расчищенную до плаца дорожку уже замело, поэтому бреду, увязая в сугробах, но даже это не умерит моего энтузиазма.

Наконец я подхожу к ним, и протягиваю отцу свой деревянный меч, который покрасил красной краской – ведь когда-нибудь у меня будет Великий Алый меч.

Вот сейчас, сейчас отец обрадуется, скажет мне становиться и покажет этот свой замечательный прием.

Я тоже покажу, что умею – а умею я, между прочим, немало.

Не зря мастер клинка меня хвалит. Отец еще удивится, и будет гордиться мной.

– Папа, научи меня тоже!

В этот момент отец оборачивается, и я вижу его бездушные, пустые глаза.

– Твой учитель – Сорцимус, – холодно бросает он. – Не мешай мне заниматься с Данте.

Помню это чувство бессилия… Мерзкое чувство бессилия.

– Но, папа…

– Ты такой идиот, что не понимаешь с первого раза? – зло рявкает отец голосом, которым он никогда не говорит с Данте. – Я сказал, ты нам мешаешь. Не смей больше влезать, когда я со своим сыном!

– Но ведь я тоже… Тоже твой сын… – шепчу я.

– Уйди, Эдриан.

Я не заплакал тогда. Нет, не заплакал перед ним.

Это стерло бы в порошок последние остатки гордости, которая у меня осталась.

Это бы сломало меня.

– Как скажете, господин, – почтительно кланяюсь и иду прочь.

Но все-таки плачу потом, у себя в комнате, и мать обнимает меня.

– Эдриан, Эдриан, мой сын, не слушай этого мужлана! Ты самый лучший, самый любимый мой сынок! Хочешь сладостей? Хочешь велю кухарке немедленно испечь пирог с печенью и тыквой?

Но я не хочу сладостей, не хочу пирогов и даже не хочу ее объятий и утешений.

Поэтому с непривычной для ребенка холодностью прошу оставить меня в покое.

Я просто хочу, чтобы отец учил меня обращаться с мечом, как учит Данте. Чтобы, как Данте, брал с собой в гарнизон. Чтобы, мы с ним вместе поехали и выбрали мне коня, как они недавно ездили с младшим братоми привезли темного жеребенка с глазами, как рубины.

Я просто хочу, чтобы отец хоть раз посмотрел на меня так, как он смотрит на Данте…

Эта наивная детская мечта так и осталась в прошлом.

Ведь потом я узнал, почему ей никогда не было суждено исполниться.

ГЛАВА 27

– Но и ты навсегда потерял то, чтобы было тебе дороже всего на свете, верно? – не мигая, смотрю в темно-синий глаз брата. – Марибэль – красиво звучит… Не так ли?

Кулаки Данте сжимаются, и на мгновение мне кажется, что он не выдержит.

Что он сорвет свою повязку.

Но у меня есть светлая боевая магия.

И мой рубиновый меч. Не тот деревянный, который я покрасил краской, так жалко...

К тому же, хоть Данте и тренировал лучший воин на всем континенте, темный генерал Ричард Сальваторе, а меня обычный оружейник, зато я был очень-очень способным учеником.

– Неужели ты помнишь это имя? – Данте выгибает бровь. – Неожиданно.

– Как же она валялась у меня в ногах, – усмехаюсь. – Как требовала, просила, умоляла...

– Думаешь, меня это задевает?

Судя по его виду, действительно не задевает и это, как ни странно, выводит меня на эмоции.

Я же всегда забирал то, что было для него так важно, а потом смотрел, как он бесится.

– Ты же так хотел отомстить, когда узнал. Куда делся весь твой пыл, брат? – кажется, я до последнего буду пытаться вывести Данте из себя.

Но он спокоен.

Холоден, собран, спокоен, и это раздражает.

От мальчишки, юнца, который готов был кинуться на меня и убить с особой жестокостью за то, что я сотворил с его девкой, не осталось и следа.

Интересно, это бесконечная борьба с чумными сделала из него мужчину?

– В отличие от тебя, я не имею братоубийственных планов, Эдриан, – лениво цедит Данте и усаживается в кресло напротив портрета отца.

Ему можно смотреть на него и гордиться.

А мне – нет.

Скоро Данте свалит на границу к своим любимым чумным и перестанет мозолить глаза. Он же и недели прожить не может, чтоб не порубить пару сотен гниющих.

Может, хотя бы в этот раз они его достанут?

Не заразят, так хотя бы сожрут.

Как же досадно, что Данте – темный и не может заразиться чумой.

Я взял со стола карту, намереваясь идти, но брат бросил мне вслед:

– Когда-нибудь ты ее встретишь.

– Кого?

– Женщину, которая поставит тебя на колени.

– Я уже встретил свою женщину.

– Агнесс Гастелло – обычная гадюка. А ты встретишь королевскую кобру, братишка.

– С чего ты взял, что я говорю об Агнесс? – усмехнулся я. – Может, о своей жене?

– Бьюсь об заклад, ты даже