Мистическая Прага - Генри Болтон

В XVI в. относительно алхимии в образованных слоях населения существовали мнения совершенно различные: Меланхтон, например, писал, что алхимия — занятие глупцов и обманщиков, в то время как Мартин Лютер в труде «Canonica» говорит: «Искусство алхимии есть истинная и чистая философия древних мудрецов; она радует мое сердце не только своею пользою, извлекаемой из дистилляции и сублимации различных металлов, трав, вод и масел, но также и своей чудесной и более чем точной аналогией с воскрешением мертвых в судный день». Единственной серьезной попыткой опровержения системы, созданной алхимиками, была публикация в 1572 г. работы Томаса Либера, более известного под псевдонимом Эрастуса, профессора медицины из Базеля. Основной целью его нападок были абсурдные медицинские доктрины Парацельса, хотя он не оставил без внимания также и бессмысленных алхимических теорий и шарлатанства тех, кто занимался сим искусством, приводя многочисленные примеры их бесстыдного вранья. Но ни конструктивная критика, ни насмешки и колкие эпиграммы и стишки не поколебали статуса алхимии. Стихи иезуита Гретшера из Ингольштадта — яркий пример такого рода насмешек над алхимией:

Алхимия — наука, без сомненья, глубока,Ведь принципы ее прошли через века,То средоточие усердия, трудаИ глупости венец — вот так дела!Да, кормится немало хитрецовВедь с Парацельса времени не стало меньше дураков.

Те, кто пытались подать голос и оказать влияние на алхимию, часто из ее противников превращались в горячих сторонников, как случилось это с двумя учеными профессорами из Базеля, история которых была нами недавно изложена. Другой профессор по имени Корнелиус Мартини, заведовавший кафедрой философии в Гольмштадте и в своих лекциях призывавший студентов отвергать алхимию как собрание самых нелепых выдумок, также стал сторонником этой науки. Как раз в тот миг, когда он говорил на лекции о невозможности трансмутации, в классную комнату вошел незнакомец и вежливо попросил позволения поспорить с лектором посредством практической демонстрации, затем он потребовал дать ему кусок свинца, тигель и обычную плавильную печь. Когда всё это было ему предоставлено, он произвел проекцию, получив небольшой слиток золота, каковой и вручил профессору Мартини со словами: «Solve mihi hunc syllogismum!» («Ну, разъясните-ка мне эту загадку!»)

Глава XIII

Тайные символы в письме Понтануса

Когда вода и пламень, воздух и земля

Любовью тайною объединятся в царство,

От всех напастей — будь то хворь иль яд —

Получишь ты благословенное лекарство.

Я перед вами клятву дам здесь и сейчас,

Что Философский Камень точно существует!

Он корень мира, что внутри у всех у нас,

Плод Камня этого неложно жизнь дарует.

Но где Адепт, не обойдется им одним —

Лжецы немедля прибегут вослед за ним…

Императорская лаборатория на Градчанах занимала две смежные комнаты первого этажа невысокого старого каменного здания, раньше служившего для содержания королевских экипажей. Неровный мощеный пол напоминал о былых временах, но в одной из стен огромного помещения были сделаны углубления и сложены каменные дымоходы, выводившие дым и копоть нескольких печей. Эти печи, маленькие и большие, имели различные предназначения: одна была сделана для выплавки руды и тугоплавких металлов, в другой поддерживалось умеренное пламя для нагрева огромной водяной бани, а третья была сконструирована для дистилляции быстро испаряющихся, летучих жидкостей. Эта последняя печь сообщалась с перегонным кубом, увенчанным пятью отводящими стеклянными трубками, расположенными одна над другой, по которым отгонялись дистилляты — самый легкий по верхней трубке, и так далее. Полки, висящие на стенах, были уставлены всевозможными тиглями, перегонными кубами, «рукавами Гиппократа», зеркалами для отражения солнечных лучей при дистилляции, множеством маленьких фиалов, банок с притертыми крышками и фарфоровых емкостей с сухими и жидкими субстанциями.

На полу стояло множество ступок разной формы (большинство из них были без пестиков), щипцов, лопаток и кочерег, топориков для рубки поленьев и дров для растопки. В углу, подальше от пыли и копоти, летящих из печей, возле окна было сложено несколько тяжелых фолиантов и всяческих внушительных книг, а также манускриптов, посвященных герметической премудрости, многие из которых содержали красочные иллюстрации, поясняющие сложный, туманный текст. На деревянных клиньях, вбитых в щели между кирпичами стен, висела утварь, похожая на ту, что обычно используют кулинары, но содержащиеся в ней красный шафран Марса, ярь-медянка и голубой витриол[40], а также покрывавшие их коричневые пятна смолы и мастики не придавали им аппетитности.

Практически весь центр комнаты занимал огромный аппарат странного вида. Он представлял собой полую металлическую трубу высотой примерно в девять футов, в которой было просверлено десять сквозных отверстий, через нижние проходили вытянутые горлышки перегонных кубов, а в верхние были вставлены отводящие трубки сосудов, фиксированных на консолях, крепившихся к стенам. Горлышки двух перегонных кубов, соединенных с покоящимися на печах сосудами, были изогнуты в виде латинской буквы «S» и входили в каждое пятое отверстие трубы. Вода, собиравшаяся вверху, отгонялась по еще одной отводящей трубке, у основания которой имелся сливной кран. Этот любопытный аппарат, предназначенный для перегонки бренди, был построен по чертежам, за много лет до этого выполненным Брунсвиком, но к тому времени, о котором идет речь, от описанной конструкции полностью отказались, предпочтя ей более простые варианты.

На закопченных от дыма балках покоились чучела крокодила и редкой азиатской птицы, чьи когда-то роскошные перья были покрыты толстым слоем пыли и грязи, накопившихся за годы забвения.

В длинном коридоре, ведущем в эти комнаты, вдоль стен лежали кучи угля, глиняные тигли, коробки с огнеупорной мастикой и грубые химические субстанции вперемешку с кусками железа, свинца и меди, также покрытыми грязью. Повсюду царили беспорядок и хаос, полумрак едва рассеивался солнечными лучами, проникавшими через окна неправильной формы, располагавшиеся напротив печей. Мебели было очень мало: несколько стульев, одно удобное кресло перед самым большим перегонным кубом, и массивный грубо сколоченный стол, на котором стояли песочные часы, лежали в беспорядке сита, ножи, ножницы, разбитые воронки, обрывки бумаги, куски тиглей и глиняных горшков, и всего этого было так много, что стол вряд ли можно было использовать по его прямому назначению.

Возле двери стояли две закрытые бочки с водой. По стене коридора также тянулись ступенчатые полки, уставленные сосудами и чашами, что были соединены стеклянными трубками. Отводящие трубки сосудов заканчивались сифоном, набитым ватой, через которую медленно просачивалась жидкость.

В лаборатории трудилось несколько алхимиков и врачей, которым в грубом физическом труде помогали слуги. Доктор Леонард фон Эрбах дистиллировал в сосуде виски, полученный на раннем рассвете, когда Луна была в Стрельце; после двадцати девяти дистилляций напиток станет драгоценной панацеей от множества заболеваний, и доктор сможет прописать это средство пациентам, способным расплатиться золотыми дукатами. Двое учеников были заняты тем, что нарезали кору дерева и вытягивали из нее эластичные древесные волокна, другой подготавливал печь для изготовления Crocus Veneris, что требовало различных степеней жара. Отстранившись от всего, фон Хиршберг готовил любовный напиток, обладающий властью воспламенять сердца и собирать золотой урожай с кошелька одной доверчивой придворной дамы.

Сидевший на стуле возле окна доктор Михаил Майер увлеченно изучал манускрипт, содержавший бесчисленные тайные символы, точное значение которых он записывал между строк. Несколько страниц этого манускрипта содержали короткое послание, адресованное императору Рудольфу доктором Иоганном Брюкнером, профессором медицины в Кенигсберге. Император отдал манускрипт Майеру с просьбой его расшифровать. Рудольф не обладал достаточными эзотерическими познаниями относительно герметических символов и, думая, что эти страницы содержат в себе тайну получения Философского Камня, приказал своему ученому секретарю добыть ее, что Майер, к величайшему удовольствию Рудольфа, и сделал.

Письмо от Брюкнера, или Понтануса, как он сам обычно себя называл, представляло собой следующее (в скобках даны пояснения Майера):

«Моего великодушного и благородного Господина, самого могущественного правителя Священной Римской империи, короля Венгрии и Богемии, Рудольфа II, приветствую! Я, Иоганн Понтанус, путешествовал по многим странам, и потому могу уверенно говорить о существовании Философского Камня, и в поисках своих среди сущего встречал я множество обманщиков, но ни одного истинного Философа, который обучил бы меня, и оттого меня терзало множество сомнений, пока в конце концов я не нашел правды. Но когда я познал суть предмета в целом, я всё же совершал ошибки по крайней мере две сотни раз, пока не познал вещи в частности через труд и практику.