Возвращенный рай - Халлдор Лакснесс

— Я едва мог слово вымолвить, — сказал пастор Руноульвур, — когда впервые в столице услыхал о ней. Может быть, у тебя, там, в Стейнлиде, тоже есть швейная машина?

— Должен признаться, что пока нет, — сказал Стейнар Стейнссон.

— Вот видишь, — заявил пастор Руноульвур, — только графы да бароны за границей имеют швейные машины. Но у нас в Испанской Вилке есть швейная машина! Вкладываешь в нее кусок материи, и в мгновение ока вещь готова и приходится тебе в самую пору, как влитая. Премудрость, заключенная в словах пророка и деяниях его наследника Брайяма Янга, проявляется не только в великих истинах, постигаемых высоколобыми учеными. Нет, друг мой, она живет и среди людей, склонившихся у швейных машин. Людей, которые, быть может, вчера не имели на себе сорочки, но обладали истинной верой. Мечты умерших о счастье воплотились здесь, в этой стране.

— Ничего не скажешь, — заметил Стейнар Стейнссон. — Нелегко сыскать такую премудрость, чтобы она могла потягаться со швейной машиной.

К сожалению, Стейнару на этот раз не удалось ее увидеть. Да и позже, всякий раз, когда он хотел взглянуть на нее, что-нибудь да вставало на его пути. Тем не менее неприметный крестьянин из Лида полностью убедился, что все здесь свидетельствует о небесной мудрости, в том числе и крест на лютеранской церкви, так как он был сломан.

Все, и большое и малое, было брошено на то, чтобы обратить крестьянина в новую веру. Наконец пастор Руноульвур нашел, что Стейнар достаточно убежден, и стал подумывать о том, чтобы окунуть его. Но он говорил, что не решается крестить его в местном пруду, где водятся ядовитые рыбы, лягушки, змеи, кусающие за ноги. Он сказал, что для завершения курса возьмет с собой крестьянина в столицу веры, в город Соленого озера, как бы зубоскалы ни прозывали эту святыню из святынь. Он обещал показать крестьянину всю прелесть святого города, а потом познакомить его с одним из старейшин и провести его через священный обряд.

— После того как ты окунешься сам по всем правилам ритуала, — наставлял пастор Руноульвур, — ты попросишь освятить твоих умерших родственников — тех, кого считаешь достойным этого, и будешь окунаться по одному разу за каждого, с тем чтобы они могли зажить святой жизнью там, где сейчас находятся. Может быть, лучше записать их имена, и мы попросим у старейшины рекомендаций для них.

Стейнар усмехнулся, как обычно, когда сталкивался со сложными проблемами, и после некоторого раздумья сказал, что вряд ли его мать и отец принадлежат к тем, кто нуждается в крещении в том мире, где они сейчас пребывают, так как он не знал ни одной супружеской пары, столь терпеливой ко всем ударам судьбы и столь доброжелательной к окружающим. Это были настоящие праведники, и не ему, сказал он, выпрашивать милости у бога для таких замечательных людей, как они.

— Но вот другая родня, — продолжал Стейнар Стейнссон, — вызывает у меня куда больше опасений, чем отец и мать. И ради них я мог бы окунуться, пожалуй, не только раз, а несколько раз за каждого. Перво-наперво я назову своих предков — Эгиля Скаллагримссона и норвежских королей, ну и, конечно, не в последнюю очередь следует упомянуть короля Харальда Боезуба из Дании — с него начинается моя родословная.

Город Соленого озера принадлежит к таким городам, где, как и можно было ожидать, постигнуть высшую истину далеко не просто. Но, с другой стороны, отдельные простые факты кажутся более очевидными, чем в других местах. В этом городе нельзя заблудиться. Покоящийся среди лесов у подножья горного хребта, он открывается как-то сразу. Построен город в соответствии с основными законами логики и простейшими фигурами из учебника геометрии. Человек прекрасно ориентируется в этом городе. Он всегда знает, где находится и в каком направлении и как далеко от него то или иное место. В этом городе благодаря неисповедимой и чудесной милости господа необъятные просторы видятся человеку как на ладони. И в такой-то город приезжает обитатель страны, где почти у всех вывернуты колени от долгой езды по слишком узким тропинкам! Не удивительно, что он изумился, узнав, что бог в особом откровении предписал, чтобы улицы здесь были такими же широкими, как выгон в Лиде. И возможно ли, чтобы улицы в небесном Сионе были шире, чем эта улица в Сионе земном? Крестьянин решил, что лучше измерить улицу шагами, чем полагаться на утверждения других. После того как он и Роунки измерили ее в нескольких местах и нашли, что кое-где ширина доходит до двухсот исландских футов, они, вытирая пот со лба, уселись на край тротуара, достали бумагу и карандаш и принялись умножать ширину улицы на ее длину.

Потом пастор Руноульвур спросил крестьянина, не хочет ли он посмотреть дом, где живут двадцать семь жен Брайяма Янга, человека, составившего по божьему велению план города. Это предложение пришлось по душе Стейнару Стейнссону, и он сказал, что коль скоро это и вправду так, то, по его разумению, иметь двадцать семь жен не меньшее чудо, чем спланировать божий град Сион на земле.

Они подошли к длинному бревенчатому дому; в нем было множество дверей, расположенных по фасаду в ряд. Под крышей над каждой дверью — мансарда, или, попросту, чердак. Здесь у каждой жены своя комнатка с окошком. Дом снаружи был отлично отделан, балки подобраны и пригнаны, как следует, и покрыты голубоватой краской. На всех дверях одинаковые наличники; к ним вели одинаковые ступеньки; двадцать семь медных дверных ручек, столько же замочных скважин; от каждой двери тянуло прохладой, здесь не чувствовалось присутствие человека, не угадывались следы рук на дверях или задвижках.

От всего дома веяло особой чистотой, какую ощущаешь, пожалуй, глядя на морозные узоры или видя миражи. На окне белая занавеска, повторенная двадцать семь раз.

Когда они стояли на улице и, затаив дыхание, рассматривали этот спокойный молчаливый чистый дом, им вдруг показалось, будто двадцать семь женщин, каждая за своей занавеской, смеются над ними. Они слегка смутились. Пастор Руноульвур шепнул:

— Хотя мне и стыдно говорить, но всякий раз, когда я смотрю на этот дом, я невольно вспоминаю морское чудовище, которое однажды появилось на островах Вестманнаэйяр, когда блаженной памяти дед мой был там пастором. Чудовище было огромное — этакий громадный слизистый ком. Народ набросился на него и всадил в него двадцать семь огромных ножей. Но чудовище только открыло двадцать семь огромных пастей. Иногда на ум приходит и брюхо Будды, в которое вмещалось десять тысяч женщин.

— Хоть здесь и тихо, как на церковном кладбище, — сказал Стейнар, — и не похоже, чтобы кто-нибудь собирался избить нас, все же у нас в Лиде не принято стоять и глазеть на чужие окна и не представиться.

— Может, постучим и попросим напиться? — сказал пастор. — Никто на нас не обидится. — И он по щегольской пасторской привычке сделал движение, будто поправляя галстук, которого не носил с тех пор, как покинул свой приход в Хвалкесе.

— Хоть мне и очень хочется пить, все же я считаю, что не следует нам просить воду в этом доме, — возразил крестьянин. — Я предлагаю уйти восвояси.

По дороге он продолжал:

— Мне всегда было жаль праотца Авраама, которого бог наделил двумя женами, не говоря уже о царе Соломоне — его бог наказал тремя!

— У него было их три сотни, — поправил пастор Руноульвур.

— А мне все равно, что три, что триста, — сказал Стейнар. — Я предпочитаю называть меньшее число. Многие, кто имеет одну жену, жаловались, что бог, создавая таинства, забыл одно, а именно — развод. Я вот женат почти двадцать лет и все же в тот момент, когда я ступил на порог дома епископа Тьоудрекура и сестры радушно приветствовали меня, решил, что бог в обоих случаях был прав: и когда он предписал единобрачие и когда он предписал многоженство. Двадцать семь жен, одна дверь; одна жена, двадцать семь дверей.

Когда Стейнар Стейнссон первый раз услышал о табернакле, он решил, что речь идет о шкатулке для хранения табака. В описываемый нами день он наконец очутился у великого архитектурного чуда западного полушария. Этот дом построен был по расчетам, полученным Брайямом Янгом от бога в то время, когда в божьем граде Сионе не было ни единого гвоздя, ни единого приспособления для строительства. Высота его по отношению к длине значительно меньше, чем у других больших зданий, акустика настолько поразительна, что, если человек шепотом произнесет имя господне у алтаря, оно громким эхом отзовется у самой двери. Исландцы называют этот дом устами господними, поскольку пропорции его сходны с полостью человеческого рта. Верующие, глядя на божий дом, говорят, что таким был рот у господа бога, когда он говорил с пророком. Стейнар и пастор Руноульвур попросили булавку у одной важной дамы, с высокомерием рассматривающей чудо господне. Когда они бросили булавку на пол в самом отдаленном уголке, присутствующим показалось, что по алтарю забарабанили железной кувалдой. Пастор Руноульвур с благодарностью возвратил даме булавку и несколько бесцеремонно спросил, не убедилась ли она, что священная премудрость, или София, как это называется по-гречески, здесь ближе к людям, чем в каком-либо другом царстве.