О тех, кто предал Францию - Андрэ Моруа

Возмущение и крики были напрасны. Самолеты и оружие текли из Германии и Италии в лагерь Франко. Испанская республика была покинута, оставлена демократическими странами на произвол судьбы. По мнению специалистов, в тогдашней обстановке пятьдесят самолетов могли бы расстроить планы Франко. Сам он рассчитывал на быструю победу и был сильно встревожен.

Напрасно испанское правительство требовало выполнения заказов на самолеты и оружие, размещенных во Франции еще до начала гражданской войны. 8 августа правительство Блюма официально запретило вывоз самолетов и вооружения в Испанию. В коммюнике сообщалось, что французский совет министров обратился к некоторым другим правительствам с предложением договориться об аналогичной линии поведения, и добавлялось, что полученные до сих пор ответы позволяют надеяться на скорое соглашение с Германией и Италией по этому вопросу. Политика «невмешательства» появилась на свет!

Вскоре после заседания кабинета, на котором были приняты эти решения, я встретил одного министра-социалиста. Он был в ужасе. «Это конец! — сказал он. — Запомните хорошенько эту дату. Это, в сущности, падение кабинета Блюма. Да, я знаю, внешне он попрежнему у власти. Но то правительство Блюма, которое мы знали, — оно перестало существовать. Когда мы пришли к власти, для Франции началась новая эра. Сегодня она кончилась. Мы возвращаемся к старому».

В то время эта нервная вспышка показалась мне преувеличенной. Но последующие события доказали, что мой собеседник был прав. Вот вкратце то, что он сообщил мне о заседании кабинета и что позже было подтверждено многими другими источниками.

Дельбос изложил совету министров свой план политики невмешательства. По этому плану, Германия, Италия, Франция и Англия должны были взять на себя обязательство «игнорировать» гражданскую войну в Испании и запретить экспорт всех видов оружия для обеих сторон. Он заявил, что итальянские и германские правительства обнаружили готовность принять этот план.

Тут поднялась буря. Большинство кабинета высказалось против плана. Блюм был вынужден вмешаться в спор, пустив в ход свой авторитет премьера. Дельбос пригрозил своей отставкой, если его предложение не будет принято. Его целиком поддержали два министра-социалиста — черствый, сардонический Поль Фор и Шарль Спинас, возглавлявший министерство народного хозяйства. Они доказывали, что всякая другая позиция вовлечет Францию в войну.

Прямолинейный Пьер Кот выступил от той группы членов кабинета, которая требовала поддержки республиканского правительства Испании. Он обрисовал стратегическую опасность, которая возникнет для Франции, если Испания будет покорена франкистами.

Заседание трижды прерывалось. Президент Лебрен, который поддерживал план Дельбоса, выступил посредником и в конце концов убедил Пьера Кота и его сторонников уступить «перед лицом реальности». В течение всего словесного сражения Даладье почти не раскрывал рта.

Решение кабинета было принято при полной осведомленности о широкой национал-социалистской и фашистской интервенции в Испании. Относительно планов Гитлера и Муссолини сомнений быть не могло. Их замыслы были общеизвестны. О них с достаточной ясностью говорили многочисленные статьи и книги, появлявшиеся в Германии и Италии, где всякая публикация находится под строжайшим контролем цензуры; при этом очень много внимания уделялось стратегическому значению Балеарских островов, испанского сектора Средиземного моря и испанских портов в Атлантическом океане. Особенно исчерпывающе немецкие военные журналисты освещали испанскую проблему в течение последних шести месяцев. Что же касается Леона Блюма, то разве он перед этим не заявлял в многочисленных речах, что невозможно полагаться на слова диктаторов? Разве он и его правительство не обещали противодействовать прямой и косвенной агрессии? Вступив на роковой путь невмешательства, они не могли ссылаться на собственную неосведомленность в замыслах диктаторов.

Позже, в беседе с одним испанским министром, Леон Блюм старался разъяснить, почему он не мог проводить другой политики в испанском вопросе. Он сослался на тот факт, что гражданская война в Испании привела к резкому политическому размежеванию во Франции. Левые — представители Народного фронта — были пламенными сторонниками республиканцев; правые—«200 семейств», фашистские группы, «избранное общество» парижских салонов и часть армии — были столь же горячими сторонниками Франко.

Это правда, что война в Испании расколола всю Европу на два непримиримых лагеря. Но черту, отделявшую правых oт левых, нельзя было смести лживыми компромиссами. Об этом говорил опыт. Никогда левые не были так объединены, а правые так обескуражены, как в первые недели существования правительства Народного фронта. Когда началась гражданская война в Испании, Блюма поддерживала единая сплоченная масса. Народ только что восторженно приветствовал социальные реформы; народ высказывал полную решимость защищать внешнюю политику, основанную на сопротивлении агрессорам. Блюму невозможно было выдумать такую внешнюю политику, которая удовлетворяла бы и правых и левых. Такой политики не могло быть. Но он мог вести линию, отвечающую чувствам французского Народного фронта и, тем самым, национальным интересам Франции. И в этом случае он оказал бы помощь дружественному правительству и потенциальному союзнику. Не было ни одного шанса объединить правых и левых. Но был страшный риск, что политика невмешательства подорвет и расчленит Народный фронт, что она внесет смятение в его ряды и непоправимо их расколет. В форме монолитной массы Народный фронт мог держаться в течение многих лет; разъединенный, он должен был быстро пасть жертвой происков правых. Реакционеры сидели в засаде и глазами хищников следили, когда Народный фронт обнаружит первые признаки слабости.

Стремясь к национальному единству в испанском во просе, Блюм гнался за призраком, одновременно забывая о прочной реальности Народного фронта. Он тянулся за тенью и пренебрегал сущностью. Его блок держался общностью надежд и идеалов. Кто хотел напасть на Францию, тот должен был сначала разрушить это препятствие. Гитлеровская опасность была одним из тех элементов, которые цементировали Народный фронт. Если чем можно было ослабить дух этого объединения, так только действиями— или бездействием — его вождей. Политика невмешательства противоречила основным стратегическим интересам Французской республики. Но еще более разрушительна она была по своим последствиям для фронта самих масс, которые одни только были способны помешать осуществлению агрессивных замыслов фашизма.

В соглашении о невмешательстве не содержалось ни одной из колоритных черт мюнхенского пакта, который должен был появиться на свет через два года. Но его драматическая значительность и трагические последствия для судеб Франции были не менее ужасны, чем последствия Мюнхена. Оно отличалось все той же характерной особенностью: несправедливой выдачей демократической страны на милость диктатора. Политика уступок объяснялась и оправдывалась— как это было и позже, в Мюнхене — соображениями необходимости сохранить мир.

Сторонникам тоталитаризма из Рима и Берлина, в момент подписания соглашения о невмешательстве, приписывались мирные намерения и верность договорам, точно так же, как это делалось и после Мюнхена. Без этого пакта о невмешательстве — который на деле санкционировал интервенцию в Испании — было бы невозможным и торжество Гитлера в Чехословакии. Из Испании прямая дорога вела в Мюнхен.

Реакционые газеты и правые партии шумно приветствовали решение кабинета Блюма. Еще больше радовали их доходившие до них сведения о закулисной стороне дела. Лидеры правых увидели воочию, что социалистическая партия — самая большая партия во Франции — стоит перед глубоким расколом, так же, как это не раз бывало с радикал-социалистами, когда они брали бразды правления в свои руки. Правые понимали, что «реальные» требования правительственной практики уже производят свое действие на Блюма. С этого дня они могли смелее вести против него борьбу. Им удалось вбить клин в руководство Народным фронтом.

Потребовалось некоторое время для того, чтобы расколоть и более широкие массы. В августе 1936 года подавляющее большинство социалистов и значительная часть радикалов присоединились к руководимой коммунистами кампании помощи Испанской республики. Решение правительства было воспринято народом как предательский удар в спину. Народ инстинктивно чувствовал, что борьба по ту сторону Пиренеев была борьбой против врага, подобного его собственному. «Нейтралитет» по отношению к сторонникам правительства в Испании казался народу в высшей степени нечестным, неимоверно ошибочным. Многие, особенно социалисты, довольно долго считали, что предложение о невмешательстве со стороны Блюма — лишь уловка: он хочет удержать немцев и итальянцев от посылки вооружения Франко, а между тем сам собирается быстро и щедро снабдить республиканцев оружием, необходимым для подавления мятежа.