Ностальгия по черной магии - Венсан Равалек

Ее простыня белела в вечерних сумерках, она была похожа на жрицу в окружении верующих.

Голос ее звучал ровно, но чем дальше она читала, тем сильнее в нем слышалась экзальтация.

Я, Венди Ангельер, социальный работник, решилась в сердце своем убить некоторых своих подопечных, дабы избавить их от мук и тягот земной жизни и грядущих казней, и, не вняв знакам, ниспосланным свыше, постановила исполнить это решение целиком и полностью […]

Открыла наугад «Апокалипсис» с иллюстрациями Дюрера:

«14 Это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца; 15 За это пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них; 16 Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: 17 Ибо Агнец, который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу с очей их» [24].

Это можно понимать только в одном смысле, что страдания наши не напрасны, хотя все, казалось бы, свидетельствует об обратном.

Глэдис читала это так, словно перед нею была по меньшей мере великая священная книга Древних, эта история мне что-то смутно напомнила, какую-то судебную хронику двухлетней давности, там писали о социальной работнице, у которой поехала крыша и которая поубивала многих своих подопечных, в свое время у меня была мысль написать на эту тему картину, – по-моему, я даже набросал несколько эскизов по фотографиям в газетах, а потом отвлекся на что-то и позабыл о них.

Святая преступница, убивавшая людей из сострадания.

Чтобы их утешить.

Сократить их муки на этой земле.

Глэдис продолжала мерно зачитывать признания и рассуждения убийцы, послание прямиком с того света, доносящее до нас, шаг за шагом, сквозь пелену смерти, точный ход ее мыслей.

Мне известно, сколько потрясений несут с собою грядущие времена, сколько печали и горя, и я со всей ответственностью принимаю решение прервать пребывание в этом мире следующих лиц…

Дальше шел список имен, имен ее клиентов, или пациентов, не знаю, как точно называются люди, имеющие дело со службой социального обеспечения, довольно длинный список, он напомнил мне мои генеалогические штучки: Вот имена сынов Израилевых, пришедших в Египет с Иаковом, и сыновья их: Рувим, Симеон, Левий, Иуда, Иссахар, Завулон, Вениамин, Дан, Неффалим, Гад и Acuр [25], словно с давних пор все в мире так или иначе было выстроено в цепь, где жизнь каждого звена зависела от следующего за ним, и нам в этом тесном промежутке не оставалось почти никакой свободы маневра.

Закончив чтение, Глэдис спросила, кто что думает о Венди, святой Венди, которая взирает на нас с небес, подбадривая и поддерживая волнами добра, а затем мы перешли к следующему акту, к самой церемонии.

Глэдис усадила рядом с собой двух девиц, заседателей, и я было решил, что это суд, на котором по очереди рассмотрят все возможные заслуги и прегрешения каждой из них, но она всего лишь торжественно объявила: кто сегодня намерен выйти замуж? кто искренне желает сочетаться браком перед лицом гражданских законов, действующих в нашей стране, и перед лицом Творца? В ответ сборище заволновалось и захихикало, смотри, нашептывал мне Змей, смотри, какие они славные и трогательные. Лунные блики, сверкавшие на поверхности реки, создавали почти полную иллюзию, что каждая частица, каждый атом вещества, из которого состоим мы, из которого состоит земля, на миг распался, что перед нами внезапно открылась светозарная сущность вещей. Первая претендентка поднялась с места, немного смущаясь, товарки подбадривали ее, приветствуя ее храбрость и решимость, и распорядительница церемонии подчеркнуто ласковым голосом спросила, кто ее возлюбленный, кто ее суженый.

– Припомни, скажи нам, как его зовут, опиши его, какого цвета у него волосы, при каких обстоятельствах вы встретились, может быть, как он в первый раз тебя поцеловал.

У девицы, что встала первой, были проблемы с речью, при ближайшем рассмотрении это оказалась одна из самых умственно отсталых, дебилка. Смутившись, она едва слышно пролепетала, что его звали Франсуа – ео аи ан уа о ыл ондин, – и Глэдис, а за ней и все остальные повторили, он был блондин, ты хотела бы выйти замуж за Франсуа, ты хочешь, чтобы Бабетта и Франсуа поженились и у них были детки? Девица кивнула, да, блондин, да, я хочу замуж, уже яснее, как будто потрясающая перспектива обрести мужа на миг придала ей неведомую прежде веру в себя, да, я этого хочу, после чего Глэдис объяснила, каким образом все это будет происходить.

Мы находились в критической, чрезвычайно тревожной ситуации.

Сходной с ситуацией вооруженного конфликта.

В ходе Второй мировой войны, когда мужское население резко сократилось и многие погибли в бою, немецкое государство приняло постановление, разрешавшее выходить замуж за убитого жениха, сочетаться законным браком с покойником, и тысячи прелестных фрау приходили в мэрию, а может быть, даже в церковь рука об руку с тенью того, кого нежно любили в былые годы и кого теперь не было в живых.

Сейчас у нас не война, но положение еще более тяжелое, мужчин больше нет, – во всяком случае, те, что остались, никуда не годятся, и кто-то предложил дать возможность выйти замуж за воспоминание.

– Я юбью ансуа.

Глэдис исполняла обязанности мэра и кюре, две другие девицы выступали в роли свидетелей: Франсуа, согласны ли вы взять в жены Бабетту, перед Богом и людьми? Несчастная заходилась в крике: я е очу, я е очу, я оюсь, я оюсь, – это выглядело как гротескное воплощение человеческих отношений, своего рода терапевтический экзорцизм страха перед Другим. Чего она боялась – мужчин или связывать себя браком, чего ты боишься, Бабетта? почему тебе страшно? но в конечном счете выяснилось, что ее тревога еще банальнее, чем я думал: я ою, он разведется, я ою, он от меня уйдет; при мысли о столь прискорбной развязке она начала тихо плакать, часто и сдавленно всхлипывая, ее пришлось утешать; ансуа ушел, ансуа ушел… следующие претендентки, похоже, начали терять терпение, потому что едва фонтан иссяк, плаксу подтолкнули к алтарю и несколько поспешно произнесли слова, освящавшие союз.

– Итак, объявляю вас мужем и женой, в горе и в радости, вы связаны священными узами брака, напоминаю вам, Франсуа, вы обязаны помогать Бабетте и защищать ее.

Узы.

Да еще священные.

Узаконивающие союз двух людей.

Пропащей дебилки, болтающейся на плоту по волнам радиоактивной реки, и воспоминания.

Мне бы посмеяться или решить, что это глупость, форменное безумие, но я почувствовал лишь глубокое восхищение, я был почти заворожен неисчерпаемыми возможностями человеческой природы, ее способностью в самых крайних обстоятельствах найти, как поставить заслон хаосу, как не сойти с ума.

Это было чудесно, они по очереди выходили вперед, неуклюжие, словно маленькие девочки, допущенные к причастию, выговаривали, запинаясь, имя своего избранника, возлюбленного, а та, что отправляла богослужение, вверяла их судьбы в руки провидения, сочетала на всю оставшуюся жизнь воображаемыми узами: согласны ли вы, Филипп, взять присутствующую здесь Сандрину в законные супруги, в жены до гроба, до скончания века, покуда смерть не разлучит вас?

Каждой Глэдис надевала на палец обручальное кольцо, первое попавшееся кольцо, каждую благословляла, даже позволила себе предостеречь Кристину: смотри, Кристина, ты уверена, что сделала правильный выбор? ты уверена, что тебя не ждет жестокое разочарование? может быть, разумнее подыскать другого, кого-нибудь посимпатичнее? но та разревелась, нет, она любит Жоржа, со всеми его недостатками, даже если он плохой, и Глэдис в конце концов сдалась, хорошо, пусть будет Жорж, но я тебя предупредила, потом не жалуйся.

Я сидел в стороне, обо мне совершенно забыли, – наверно, при некотором усилии я мог бы высвободиться и незаметно сбежать, добраться вплавь до берега, но опять-таки, куда мне было податься, к кому? Конечно, они были чокнутые, но в общем и целом не такие уж противные, они умели ловить рыбу и потихоньку везли меня к морю; выдав замуж последнюю, Глэдис и себе выбрала спутника, Гастона: его зовут Гастон, мы с ним целовались в блокгаузе, мне было двенадцать лет.

Перед глазами у меня плясали светящиеся нити; бесконечные ответвления, связующие нас друг с другом по ту сторону времени и любой географии, сплетались в плотную паутину; наконец Глэдис сказала «да», и я заснул, последним моим впечатлением было, что все нити сливаются в одну, мы доплываем до океана и волны превращаются в чистый свет.

Я впал в какую-то полудрему, прерывавшуюся вспышками странных видений: по земле ползли женщины, кучка новобрачных, они страдальчески хрипели, под конец хрипы превратились в плач младенца, словно на свет явилась целая ватага новорожденных и теперь бодро испускала свой первый писк, а потом на несчастных набрасывались птицы и, устрашающе хлопая крыльями, уносили детей. Я пытался открыть глаза, но веки словно налились свинцом; я назову его Рейнальд, говорил голос Глэдис, Рейнальд красивое имя. Мне чудилось, будто все они, орущие, измученные, тужатся изо всех сил, выгибаются в роковых судорогах, прежде времени производя на свет плод своего призрачного союза, став наконец матерью чистого, непорочного существа, что придет на заре грядущих времен на смену поверженным народам, из которых вышли их родители.