Колесо года (СИ) - Екатерина Пронина

ломали снеговика. Губастый заводила в шапочке-петушке лупил его ногами, как Брюс Ли, издавая грозные крики. Ещё двое пацанов упражнялись в метании мёрзлой рябины по доброму лепному лицу с угольной улыбкой. Ягоды лопались, оставляя рыжие отметины. Нос-морковку давно отломали, ведро сбили с головы. Метлу вырвали из круглых рук и бросили на землю. Из-за рябиновых подтеков на щеках казалось, что снеговик плачет.

У ледяной горки сгрудились печальные малыши, в тёплых шубках похожие на стаю оживших варежек. И горка, и выстроенный лопатами городок, и целое семейство лепных зверушек были разбиты, истоптаны, заплёваны. В растаявшей глазнице у зайчика торчал потухший окурок.

Игорь хотел пройти мимо, но Татьянка завыла, потянув его за рукав.

— Гоша, они же нашего снеговика ломают! Прогони их!

— Молчи, дура, — прошипел Игорь сквозь зубы, варежкой зажимая сестре рот.

Пацан в «петушке» развернулся к ним. Из-под шапки торчали красные замерзшие уши, на куртке, слишком лёгкой для зимы, виднелась надпись «СПОРТ». К нижней губе прилипла шелуха. Парень смахнул её большим пальцем и сказал, поблёскивая глазами:

— Да мы тут так, тренируемся. А это ваш снеговик что ли?

— Не, я же не маленький, — Игорь угодливо улыбнулся. — Занимайтесь, ребят.

Он толкнул сестру в тёмное нутро подъезда, вошел сам и скорее захлопнул тяжёлую дверь. Вслед полетел издевательский шакалий смех. Ну, вот! Теперь ещё запомнят, что он, как ребёнок, лепит снеговиков, и не дадут прохода.

— Трус! — закричала Татьянка, вырывая ладошку из руки брата. — Ты же их старше!

Она бросилась вверх по лестнице, гневно топая сапожками. Эхо её рыданий гулко разносилось по тёмному подъезду. Игорь уныло поплёлся следом. Пакеты из "Магнита" оттягивали руки. Внутри были банки зелёного горошка и кукурузы, ледяные бруски крабовых палочек, колбаса, селёдка на салат и, конечно, мандарины. Какой без мандаринов Новый год? Круглые, как теннисные мячи, ярко-оранжевые, весёлые, они всегда появлялись на праздничном столе. Их можно было есть, сколько захочешь, до красной сыпи на сгибах локтей и оскомины на языке. Игорь облизнулся.

В подъезде пахло хвоей, мягкие иглы усыпали ступени. Под подошвой влажно чавкнула размокшая шишка. Удивительно! Сейчас почти все ставили искусственные ёлки с бездушными пластиковыми ветками, от которых пахло только заводом. А вот нашёлся человек, который принёс живую. Игорь сразу размечтался, что настоящую ёлку поставили именно у них дома. Может, дядя Николай по дороге в гости завернул на рынок. Мама достанет с антресолей старинные стеклянные игрушки, закутанные в вату, папа встанет на табуретку, чтобы повесить звезду…

На третьем этаже стоял гроб.

Вернее, конечно, только его крышка, обитая дешёвым красным сатином, с нежным белым нутром. А сам гроб, наверное, прятался в одной из квартир. Игорь представил себе праздничный стол с оливье, шампанским и мандаринами, в центре которого лежит в своём ящике свежий покойник. Как башмак в обувной коробке. Живот свело холодом, будто Игорь наелся снега.

Когда гроб понесут, за ним будут бросать еловые ветви. Мама говорит, так нужно, чтобы душа мертвеца не заблудилась. Вот почему пахло хвоей. Праздничное настроение разбилось, как сорвавшийся с ветки шарик. Что может быть более жутко, чем смерть в Новый год? С тяжелым чувством Игорь поднялся на четвёртый этаж. Домой, скорее домой!

В прихожей стояли чужие ботинки, не обитые от снега, и висели шубы. На полке, как свернувшиеся в клубок коты, грелись меховые шапки. Значит, дядя Николай уже приехал. Из зала доносились голоса и шум телевизора, по которому крутили «Чародеев». Квартира пропиталась сигаретным дымом. Игорь нахмурился. Мама никогда не разрешала папе курить в квартире, но для гостей делала исключение.

Дядя Николай, его толстая жена Людмила и младший сын, сорванец Котька, иногда приезжали на праздники. С собой они привозили сладкий подарок Татьянке, коньяк для папы, хаос и разрушения. С ними праздничное застолье не обходилось без разбитых бокалов, опрокинутых салатов, сломанной мебели. Они заполняли дом шумом и суетой, пачкали скатерти, проливали на ковер игристое вино, громогласно хохотали, глупо и грубо шутили. Папа их непонятно за что любил, а мама говорила: «Они нам просто не ровня».

Обычно дядя Николай заливался шампанским и засыпал в кресле ещё до курантов, потом падал, роняя ёлку или утягивая за собой скатерть. Он был мастером дурацких вопросов в духе: «Не задирают ли тебя в школе? Есть ли уже невеста?» Тётя Людмила целовала племянников напомаженным ртом, на тостах начинала плакать и уговаривала всех спеть «Ой, мороз, мороз». Но хуже всего был шестилетний Константин — по-домашнему, Котька, Котя, Котофей Николаич. Это был толстенький, румяный, избалованный мальчик с хохолком рыжих волос на макушке. Он вечно лез под руку, встревал в разговоры взрослых, выплёвывал еду, которая пришлась не по вкусу, закатывал скандалы, терялся и находился. В воспитательных целях Игорь безжалостно колотил Котьку за шалости, Котька в ответ кусался до синяков.

Игорь тяжело вздохнул. Родственников он не любил и воспринимал как стихийное бедствие. Стянув ботинки, он просочился на кухню, где мама кромсала варёную картошку на оливье.

— Мам, а чей гроб на третьем этаже стоит? Я в магазин шёл, его не было.

— Гроб? Это Колесниковых, наверное. Дядя Женя умер, разве ты не знал?

— А как?

— Что у тебя за вопросы всегда? — мать всплеснула перепачканными картошкой руками. — Может, пьяный в сугробе замёрз или палёной водкой отравился. Это дело до добра не доводит.

Насупившись, Игорь пошёл в комнату.

Отец и дядя Николай сидели за столом и о чём-то весело говорили, перекрикивая телевизор. На щеках дяди уже пятнами горел румянец, как у пластикового деда Мороза под ёлкой. Рассказывая, он жестикулировал полной рюмкой, расплёскивая её содержимое на любимую мамину скатерть и строгий папин свитер. Тётя Людмила, с химической завивкой на голове, в платье с непристойным вырезом, вешала на кремовые занавески убогую ядовито-зелёную мишуру. Игорь неприязненно поморщился.

Татьянка сидела на коленях у дяди Николая и обгрызала кружок докторской колбасы, держа его двумя руками.

— Трус! Предатель! — снова заголосила она, увидев брата.

Игорь сделал страшное лицо и погрозил ей кулаком, Татьянка в ответ показала язык. Дядя Николай засмеялся и поцеловал племянницу в макушку мокрыми от водки усами. По телевизору запели про трёх белых коней.

Тут Игорь заметил Котьку. Двоюродный братец в свитере с медвежатами ползал под столом, бибикая, и толкал перед собой машинку. Рукава уже были чем-то перепачканы, губы измазаны шоколадом. Игорь узнал маленький железный грузовичок в липких пальцах, и глаза заволокла красная пелена гнева.

Коллекция игрушечных машинок была для него предметом гордости. Он экономил на завтраках, чтобы купить в киоске новенький экземпляр,