Специалист по джунглям - Норман Ричард Спинрад

— Заставлять тех-Животных повиноваться, как будто бы я был Брат… — бормотал Олней с таким видом, будто он отшельник, долгие годы проживший в одиночестве и только сейчас обнаруживший существование секса. — Я говорить, и они делать… Править, почти что. Быть как Брат, вместо Животного, поменяться местами в Естественный Порядок! Звучит здорово! Я — то-Животное. — Он посмотрел на Фрейдена и улыбнулся. — Почти сказать, я — тот-человек, — протянул он медленно, смакуя слова. — Да-а, Барт, я человек!

Глухая полночь, а у Фрейдена сна ни в одном глазу! И не жесткий соломенный матрас тому причина. Вон София, спит себе спокойно, как мышка. Нагая, теплая — расслабленно отдыхает. Чертовщина! Что-то свербит в башке, просачивается из погребов подсознания, требовательно стучится в двери парадных комнат рассудка.

Фрейдену хорошо знакомо это чувство. Чрево пытается разговаривать со своим бесплотным наполнением. Барт достаточно глубоко умел заглядывать в себя, отслеживать свой путь зла, чтобы понять — некоторые вещи приходят исподволь, надо только ждать, чтобы в конце концов разрешиться от бремени. Кто-то назовет это вдохновением или способностью подсознания объединять в целое бесчисленное количество фактов и деталей. На самом же деле это просто ваши потроха говорят с вами.

Вот оно, различие между ремесленником и артистом, тупым политическим начетчиком и личностью призванного — а Фрейден весьма был склонен относить себя к последним. Вы можете крутить самые хитроумные, тщательно разработанные интриги — но если потроха молчат, когда приходит момент вдохновения, вы — пустое место.

Значит, теперь такой момент настал. Сангрия давно уже должна бурлить, но она, сволочь, не бурлит. Хоть тресни! Все составляющие части революции налицо — бездумная деспотическая олигархия, доведенный до скотского состояния народ, обещание перемен, что несет с собой Свободная Республика… Но все стоит на мертвой точке, все окоченело и замерло. Как в тесной замкнутой системе, застопорившейся на отрезке Пространства-Времени. Но, подобно всем похожим системам, она, как стекло, разлетелась бы в куски от одного удачного щелчка, направленного в нужную сторону.

Фрейден чувствовал, как тужится его живот. И не было способа сознательно принудить плод вдохновения появиться на свет до срока. Толчком для откровения может стать что угодно: слово, звук, запах. Это, конечно, чертовски противно! Будто ты насекомое и подыхаешь от желания отложить яйцо.

Рядом завозилась София.

— Ты не спишь? — шепнул Барт.

— Ум… — фыркнула София, прижавшись теснее, и по-кошачьи потерлась щекой о его грудь. — Уже нет, — проговорила она. — Что с тобой? Почему ты не спишь сам и мне мешаешь? Зачем волну гнать? Лежишь тут и думаешь так усиленно, что скрежет винтиков в твоей башке меня будит.

— Поверь, одно только присутствие твоего сладкого тела наполняет меня похотью, которая не дает…

София мягко ударила его коленом в живот.

— Так, значит, ты находишь меня глупым. Но серьезно, я чувствую себя на краю…

— На краю чего? — буркнула она утомленно.

— Именно это, — вздохнул он, — не дает мне уснуть.

— Уф?

— Соф, эта планета — бочонок с порохом. Теперь уже в каждой деревне на много миль вокруг знают о Революции, о Народной Армии и сумасшедшем погроме. К нам должны стекаться толпами — но нет же! Существует какая-то деталька, какая-то веревочка, которой не терпится, чтобы за нее потянули. А я просто не могу найти, за что уцепиться…

— Почему бы тебе не поспрашивать старину Врежь-в-Плешь? — предложила София.

— Вильяма?

— Ну да. Не будешь же ты утверждать, что ничего не заметил? Дятел по-настоящему просек эту Кучудерьма. По крайней мере, он нашел здесь людей по своему вкусу: кровожадных убийц, садистов и каннибалов. Сангрия для него — отдых в родном доме. Хочешь узнать, о чем думает эта мразь? Если они, конечно, позволяют своим мозгам шевелиться… Спроси у Дятла! С каждым днем его способ мыслить все больше становится похож на сангрианский.

— София…

Барт почувствовал, как она приподнялась на локтях, увидел в темноте смутные очертания ее лица — она медленно покачивала головой.

— Барт, Барт, любовь моей жизни, — говорила она. — Какого черта я с тобой делаю? Изо всех уродов, каких я встречала, ты ближе всех стоишь к мужчине. Можно даже сделать натяжку и сказать, что у тебя имеются мозги. Ты умеешь добиваться намеченного, можешь манипулировать свиньями вроде Моро и прочими мерзкими тварями на этом сгустке грязи в своих собственных, более или менее разумных, целях, не становясь при этом одним из ублюдков. Так почему же сквозь твой медный лоб не может пробиться простая мысль: большинство людей не похоже на тебя. Особенно головорезы типа Дятла! Знавала я массу идиотов, претендующих на статус «сильной личности». Но ни с одним я не оставалась так долго, как с тобой. Ты когда-нибудь задавал себе вопрос — почему?

— Я думал, ты сходишь с ума по моему хре… э… телу.

— Бога ради, Барт, я серьезно! У меня дорогие замашки, и мне нужен мужик, способный им потакать. Человек, использующий других людей ради своей выгоды, жестокий и непримиримый. Это ты, наилучший из всех возможных. Я первоклассная телка, и мне нужен первоклассный бычок. Весь прикол в том, что большинство людей, чья кривая — использовать в своих целях других, постепенно сами становятся похожи на пешек в игре. Ты этого не замечаешь, поскольку ты — избранный. А Вильям Вандерлинг — да. Вот он, предводительствующий бандой обезумевших от убийств героиновых голов, в борьбе против еще более кровожадных Киллеров. Как же ему не стать похожим на собственных солдат? Особенно если он и всегда торчал на этом. Ты политик и гедонист, ты используешь ситуацию, чтобы пороскошнее устроить жизнь Номеру Один. У тебя множество милых, здоровых пороков. Но Дятел — солдафон, его единственный порок — убийство. Что такое война, в конце концов, как не длинный ряд отдельных убийств? И Дятел наслаждается каждым из них. Война для тебя — средство, для него же — цель. Теперь у старого кретина целая шайка подельщиков, и чувствуют они примерно то же самое. Ему больше не приходится надувать самого себя. Он может быть кровавым убийцей и гордиться этим.

— Спасибо вам, доктор Фрейд, — проскрипел Барт. — Простите мою тупость, но вы упустили существенную деталь. До тех пор, пока война для меня — средство и цель — для Вильяма, я его контролирую. Каждому свои удовольствия, как заметил бы Моро. Я не беспокоюсь о Вильяме, но меня достает…

— Да что за жук тебя сегодня укусил? — вспыхнула София.

— Как ты сказала? — на мгновение Барт почти остекленел.

— Что с тобой происходит? Я только спросила, какой жук…

— Вот оно! Вот оно! Почему я не разглядел этого раньше?

— Из-за чего, черт возьми, ты так бесишься?

Фрейден притянул подругу к себе, остервенело принялся целовать в глаза, губы, в оба соска, все время заливаясь идиотским смехом.

— Жуки! — кричал он. — Жуки! Ты бесподобна! Ты гений! Жуки! Жуки! Ну конечно же, Жуки!

— Ты окончательно спятил?

Барт закрыл ей рот долгим, долгим поцелуем, в полнейшем избытке чувств гладя ее бархатистую кожу. София обхватила его за шею, пробормотав: «Да здравствует безумие», когда он накрыл ее. Их близость, была короткой, пылкой, молчаливой и полностью удовлетворила обоих.

И только когда все закончилось и они лежали, отдыхая, в объятиях друг друга, внешний мир опять вторгся в хижину, и до сознания Фрейдена дошла суматоха, царящая в лагере.

Он поднялся, натягивая брюки, и застыл в открытом дверном проеме. София, наскоро во что-то завернувшись, присоединилась к нему, обняв любовника за талию.

В мерцающем оранжевом свете полудюжины маленьких походных костров Фрейден увидел Вандерлинга с его парнями, вернувшихся назад в лагерь. Расслоение в маленьком отряде слишком очевидно! Добровольцы утомленно тащились впереди, нагруженные захваченными винтовками и боеприпасами. Они сгрузили добычу под складской навес и быстро разбрелись по своим баракам.

Но важно выступавшие следом десять героиновых Тыкв, за которыми Фрейден наблюдал с растущим беспокойством, столпились у хижины Вандерлинга — хрипло смеясь, дергаясь в подступающих судорогах ломки. Их глаза жадно сверкали в отблесках пламени, зубы стиснуты, рты растянулись в оскале предвкушения.

Вандерлинг вынырнул из хижины с горстью голубых таблеток. Фрейдену была отвратительна эта его манера. Вандерлинг коварно ухмылялся, в глазах — может, это просто обман неверного света костров? — полыхало животное удовлетворение. Раздавая таблетки, он хлопал своих солдат по спинам, смеялся. Тыквы панибратски хлопали генерала в ответ.

Героинщики жадно глотали таблетки, усаживались на сырую землю, что-то лопоча, как стая бабуинов после успешной охоты.