Камни говорят - Тоурбергюр Тоурдарсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта сверкающая золотом монета часто заставляла меня приходить снова и снова к этому сундуку – я открывал его множество раз, чтобы ею полюбоваться. Однажды, открыв сундук, я обнаружил полную бутылку бреннивина, поставленную туда отцом. Я внимательно прислушался. Рядом никого не было, поэтому, не теряя времени, я открыл пробку и отпил из бутылки, а потом поставил ее обратно, закрыл сундук, а ключи положил на комод, где они первоначально и находились. Я словно отскочил от убийственной волны в момент причаливания к берегу. Бреннивин имел ужасный вкус, фу! Но воздействие напитка оказалось благотворным. Мне стало так хорошо, а через некоторое время – еще лучше. Все стало казаться иным, чем обычно, более открытым и интересным. Луг, гора, Лагуна, море и стена сдвоенных домов обрели душу и начали мне многое рассказывать, а потом постепенно ожило все вокруг и тоже принялось беседовать со мной. Казалось, будто я дошел до самой души бытия. Я ощутил, что доселе смотрел на вещи снаружи. А теперь я как будто жил внутри них. Я впервые понял, что церковные книги подразумевали под выражением «жить в Боге». Я побрел навстречу прекрасной природе, взбираясь на пригорки и холм Хельгходль (Священный Холм), чтобы еще глубже погрузиться в Божественное начало. Потом я очутился на лугу, откуда смотрел на стены спаренных домов.
На следующий день я опять добрался до ключей и снова отпил из бутылки – все вновь стало одухотворенным, а я – бесконечно счастливым. Помнится, я также отпил из нее на третий день. Но больше я этого не делал, ведь початая бутылка могла раскрыть мои проделки.
Отец так об этом и не узнал. Тот случай оставил после себя возвышенные воспоминания и отголоски нового понимания жизни.
В западном доме было много других интересных вещей. На стене рядом с кладовой висели седла и красивая уздечка с медными удилами и кожаными поводьями, принадлежавшая Эйдбьёрг. Я очень хорошо помню, как мне нравилась эта уздечка. Под окном стояла скамеечка, на которой лежало всякое барахло. Его я позже использовал для экспериментов с нивелиром.
В западном доме тоже был чердак. Его сделали из неотесанных досок из сплавного дерева, которые просто настелили на балки. Чердак доходил до уровня кладовой. На стропилах доски лежали внакрой, а в фасаде было оконце с четырьмя стеклами. На чердак не вела никакая лестница. Нужно было встать левой ногой на что-то твердое у стены – не помню, что это было – подтянуть колено правой ноги вверх до края прохода и рукой ухватиться за что-нибудь устойчивое на чердаке, чтобы туда забраться. Наверху также нужно было соблюдать осторожность и не наступать на края некоторых досок – они могли взлететь вверх другим концом, и был риск рухнуть вниз.
На чердаке хранилось множество вещей, например шерсть, сушеная рыба, мясо акулы, зерно, крупа и другие товары из магазина в поселке. Там же я хранил бараний паштет, которым частенько лакомился.
В конце чердака неподалеку от окна стоял книжный шкаф, покрашенный в темный цвет. Там отец хранил книги – личные и из общественной читальни. Когда подростков посылали в Хали за книгами, отец сначала кратко их инструктировал, как следует держать книгу во время чтения. Нельзя ставить большой палец на нижний конец корешка, иначе может развалиться переплет. Также не следует класть большой палец на поля – от этого они пачкаются. Книги нужно держать так, чтобы их корешок лежал на ладони – как отец всегда и делал, когда что-либо читал. Он трепетно относился к сохранности книг. Думаю, он их уважал.
Восточный дом был ýже западного, там не было чердака и обшивки на стропилах – разве что рейки, на которые были положены каменные плитки. На несущих и поперечных балках висело много всякой всячины. В дальнем углу у стены стоял довольно большой сундук с выгнутой крышкой зеленого цвета, украшенный какими-то рисунками. Мне этот сундук казался очень красивым. Когда его открывали, из него исходил приятный запах. Как мне сказали, так же пахло в торговой лавке. Сундук принадлежал моей бабушке Гвюдни. Позже она подарила его Эйдбьёрг. В Хали мне еще нравился запах душистых колосков, расставленных по углам дома.
Посередине внутреннего помещения в восточном доме находился камень весьма внушительного размера. Он имел четырехугольную форму и, насколько я помню, сужался кверху. В нем было просверлено небольшое отверстие. Над камнем располагалась перекладина, к которой была прибита поперечная доска с дыркой посередине. Туда вставляли бёрдо[49], когда нить вплетали в ткань. Верхний конец бёрда двигался, а нижний, имевший железный наконечник, вращался в отверстии камня. К этой перекладине мы также привязывали качели.
В моих самых ранних воспоминаниях бёрда и камня на полу еще не было. Тогда нити вплетали в ткани с помощью деревянных колышков (не помню, сколько их было), которые вбивали между камнями в стене овчарни, и вели нить с одного колышка на другой. Я порой стоял в овчарне, наблюдая за матерью, бегавшей с нитью между ними от дверей до дальней стены и обратно до тех пор, пока она не вплетала ее целиком в ткань. Мать проворно бегала по комнате с нитью; ей не виделось в этом ничего примечательного, а мне становилось смешно от этого зрелища.
Однако по соседству произошел случай, изменивший способ снования нитей, который применялся в Хали. Как-то раз в конце весны с восточного хутора Эфсталейти к нам пришла подруга моей матери, Рагнхильдюр Торстейнсдоттир. Ее отец Торстейдн, столяр, переехал в Сюдюрсвейт из долины Мирдалюр на западе задолго до моего рождения. Рагнхильдюр вышла замуж за брата моей бабушки, Бенедихта Эйнарссона, который умер задолго до описываемых событий. Рагнхильдюр была статной, умной и хозяйственной женщиной, не лишенной аристократизма.
Погостив у нас, Рагнхильдюр вышла из Хали, когда уже начинало темнеть. До дому ей было полчаса ходьбы. Мать прошлась с ней до горы, взяв меня с собой. Левой рукой мать вела меня, справа от нее шла Рагнхильдюр. Погода была пасмурной, но теплой, склон горы выглядел уже по-весеннему, а вблизи простиралась прекрасная Лагуна. Женщины все время тихонько переговаривались, и мне показалось, что они рассказывают друг другу что-то очень умное.
Когда мы
