Путеводитель по театру и его задворкам - Илья Долгихъ

В конце этого двухмесячного издевательства над всеми нами, а иначе я это назвать не желаю, ни у кого не осталось сил искать причину, по которой сложилась подобная ситуация. Ее можно было избежать, настояв на том, что мы отказываемся выполнять работу подобным образом, по данной технологии, которая была предложена вышестоящим руководством. Но тогда никто не мог предположить, к чему это приведет. Не было желания искать правых и виноватых. Хотя виновный и так хорошо был всем известен. После всего этого хотелось просто лечь, сняв с себя пропитанную запахом скипидара одежду, и не вставать несколько дней, чтобы просто прийти в себя, дышать другим воздухом, снова почувствовать себя людьми. Но никто, конечно, такой возможности не предоставил. Закончилась одна работа, и тут же заговорили о следующей, которая по масштабам должна будет превысить эту. И главный виновник всего произошедшего с довольным видом вновь порхал по нашему цеху, предвкушая новые мазохистские приемы, которые он в скором времени планировал испробовать на своих подопечных, лабораторных кроликах.

Только вот что он будет делать в том случае, если однажды по какой-то нелепой случайности, глупости или неосторожности они все разом сдохнут, так и не доделав свою работу? В его живучести я уверен, а вот в нашей уже сомневаюсь, особенно после последних событий.

Записки из дневника:

28 декабря 20.. г.

«Кушать подано»

Каменное лицо женщины на раздаче в столовой давно уже не вызывало никаких эмоций, разве что иногда отбивало аппетит. Теперь мы не ходим в столовую вообще и делаем все сами. Кто-то приносит еду из дома, я каждый день готовлю гарниры на несколько человек, благо плита у нас есть, и изначальное ее назначение – приготовление анилиновых красок, но люди имеют привычку приспосабливаться ко всему, и порой рядом с ведром, стоящим на плите, полным ядовитой краски, которая кипит и плюется горячей едкой жидкостью, на соседней конфорке мирно соседствует кастрюлька, в которой варятся и дружелюбно подпрыгивают воде чьи-то пельмени.

Начиналось все безоблачно и мило. Как только я попал в театр, ребята из моей бригады вообще не ходили в столовую, и я наведывался туда один, обычно с книгой, чтобы не тратить времени даром. Тогда с финансами у меня было совсем туго, и я брал одно блюдо, не позволяя себе большего. Позже я смог брать уже полноценные обеды, но быстро поняв, что не смогу потянуть такие суммы, отказался от этой затеи. Не помню, когда мне впервые пришла мысль брать еду с собой, но это было отличным решением, и я взял себе за правило готовить с утра и носить еду с собой. Часто я брал в столовой что-то еще в дополнение к своему обеду – получалось отлично. Со временем мы начали ходить в столовую с кем-нибудь из цеха, это происходило по мере того, как я знакомился и вживался в новый коллектив. Нас собирались шумные, веселые компании, и мы набирали еды и долго сидели, порой по часу, что составляло все время, которое нам отведено на обед, громко смеялись, и это было отличным отдыхом в течение дня, особенно сильно это выручало в периоды сильной загруженности. Бывало, что при большом количестве работы мы часто оставались без обеда совсем либо приходили, съедали все как можно быстрее, чтобы сразу же вернуться к работе.

Вообще для рабочего человека, особенно в таких предприятиях, как у нас, да и в остальных, я думаю, тоже, обеденный перерыв всегда является очень приятным занятием, которого начинаешь ждать с самого утра и мысленно приближать его наступление, и который делит день на две половинки, и послеобеденное время всегда воспринимается мной как наклон стрелок часов в сторону вечера и скорого освобождения из цепких уз этой чуждой мне системы. Хотя когда я работал в баре, обед часто переносился на неопределенный срок, либо меня могли позвать к рабочему месту, лишь только я успевал занести ложку с супом и нацелить ее себе в рот, как тут же приходилось бежать обратно и обслуживать посетителей. Если я возвращался быстро, то мне удавалось доесть еще теплый обед, а порой были и такие случаи, и довольно часто, когда еда остывала совсем, и приходилось есть холодным все, что было мне положено щедрой рукой повара. Такой день можно было считать испорченным и не сулившим уже ничего хорошего.

Однажны я проходил практику в одном унылом месте, от воспоминаний о котором у меня тут же падает настроение. Надо ли замечать, что оно падает у меня от воспоминаний о многих местах, где мне, к несчастью, пришлось отбывать те или иные сроки – это и детский сад, и две школы, и институт, работа и прочие места с четко выстроенным графиком и правилами внутреннего трудового распорядка, все это навевает на меня невыносимую тоску, но сейчас речь идет об одном из наших министерств. Единственное, что хорошего было в том министерстве, – обеденный перерыв, но особенно ценным для меня был факт наличия маленького кафе, которое граничило с буфетом, от которого его отделял небольшой проход в соседнее помещение. Собственно, это было никакое ни кафе, а просто барная стойка со стульями возле нее и несколько столиков в зале. Это было то золотое время, когда курить еще можно было почти везде (все министерство дымило в туалетах, сейчас себе такого и представить нельзя), и хотя в самой столовой это было запрещено, но вот в этом баре работала чудесная женщина, которая всегда позволяла мне покурить у нее за стойкой и выпить чашечку ароматного эспрессо с корицей и кардамоном, который она чудесным образом приготовляла тут же каким-то турецким манером.

Обеденный перерыв – единственная отдушина, единственная возможность хоть ненадолго отвлечься от опостылевшей однообразной деятельности, сменить декорации приевшегося места, выйти и пройтись в столовую ли, в кафе ли, сменить грязную рабочую одежду на одежду человеческую. Хотя последнее относится к людям, занятым определенным видом деятельности, но нас и меня лично это касается в первую очередь.

До некоторых пор все шло нормально, женщина на раздаче хотя и имела все то же кирпичное лицо, которое встречает тебя всякий раз, когда ты заходишь в помещение столовой, но оно еще улыбалось. Не знаю, с чем это было связано, то ли я был тогда еще новым сотрудником, был любезен (хотя это качество у меня присутствует всегда, но я и мое терпение имет границы). Все шло нормально, но потом что-то произошло, и отношение ко мне и к тем, кто со мной ходил, резко поменялось. Я до сих пор не могу понять, в чем была причина этих странных метаморфоз, и когда конкретно они случились, но обнаружить их я смог уже постфактум. Лицо раздатчицы улыбаться перестало вовсе, но, наоборот, стало еще более суровым и враждебным, хотя, казалось бы, дальше уже было некуда. Она как-то резко сменила милость на гнев, и я был рад уже тому, что она не кидает в меня тарелкой с той едой, которую я заказывал, но по взгляду ее было видно, что она сделала бы это с огромным удовольствием. Может быть, чтобы хоть раз увидеть удовлетворение на ее лице, я бы и пошел на такой шаг, но пока не решаюсь. Нужно было видеть, как она брала бутылку с соевым соусом, который, между прочим, у нас можно брать бесплатно (надолго ли?), поднимала ее над головой и смотрела на просвет, какое количество соуса осталось в литровой бутылке после того, как я ею воспользовался, и потом еще долго смотрела мне вслед и качала головой, продолжая держать бутылку в руке. Можно было подумать, что я взял ее личный соус, который она берегла для особого случая. Подобная реакция была у нее на все те продукты, которые распространялись у нас в столовой бесплатно. Я тогда подумал: какого черта они сделали ряд продуктов бесплатными, если так трясутся за них? Видимо их посетила похожая мысль, и первым делом пропали сметана и зелень, которые можно было свободно брать, и которые стояли в двух больших чашах тут же на раздаче. В один прекрасный день мы пришли, а чаш уже не было, на наши вопросы сотрудники столовой что-то промычали по поводу того, что многие стали их брать. Ну да, замечательный вывод, если люди много стали брать сметаны, нужно немедленно ее убрать, причем убрать вообще. Потом они начали выдавать сметану порциями, причем к конкретному блюду, но наша героиня клала такое количество сметаны, что в ней даже мухе было сложно утонуть. На кончике чайной ложки на вашу тарелку падал шлепок белой массы, и больше ни на что рассчитывать не приходилось. И если сметана и осталась, пусть и в таком издевательском виде, то зелень исчезла навсегда. Это мы стерпели и продолжали ходить на обед.

В столовой всегда стоит бойлер с горячей водой, чтобы люди могли пить чай, и к чаю всегда можно было взять дольку лимона совершенно бесплатно, и мы активно этим пользовались. Я, правда, брал просто кипяток, добавлял туда лимон и сахар – очень приятный напиток, который быстро избавляет от жажды и бодрит. Многие начали пользоваться моим рецептом и делать такой же напиток. Но наше счастье длилось недолго, однажды лимон исчез с привычного для всех места и перекочевал на кассу, но теперь он уже не был бесплатным, стоил 3 рубля за дольку, даже не за круглый срез, а за одну дольку, и это в то время, когда целый лимон можно было купить рублей за 10. Теперь эти лимоны лежат и портятся, потому что практически никто их не покупает, но, я думаю, работники столовой довольны, они лучше выкинут продукты, чем отдадут их без денег. Это мы тоже стерпели, но воду с лимоном уже никто не пил.