Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена

— Вот так! — восклицает звонко. А потом показывает на лежащую на тумбочке книжку. — Мама мне читает.

Миша ненадолго подвисает.

— Хочешь, чтобы сегодня читал я?

— Да!

— Хорошо, — соглашает незамедлительно.

Подтягивая стул, на котором обычно сижу я, располагается у кровати. Берет в руки книгу. Несколько секунд задумчиво вертит ее в руках. Открывая, замирает. Знаю причину. Там вместо закладки его фотография.

Мне становится до головокружения душно. Держала этот снимок не только для Егора, но Миша ведь этого не должен понять.

Благо он никак не комментирует находку. Только глубоко вдыхает, и на этом все. Даже не смотрит на меня.

Следующие полчаса я непрерывно слушаю сильный и ровный голос Тихомирова. Смысл слов не улавливаю. Упиваюсь звучанием и какими-то особенными умиротворяющими интонациями. Раньше я не ценила эту непоколебимую уверенность. Хотела каждую минуту получать от него эмоции. Сейчас же… Впервые за долгое время ловлю себя на том, что чувствую себя до тихого порхающего по груди восторга спокойно.

Могла ли я себе представить что-то подобное в восемнадцать лет? Нет, не могла. Тогда я мечтала совсем о другом.

Когда Егорка засыпает, Миша не спешит подниматься. Долго сидит и разглядывает сына. Я обхватываю себя руками и задаюсь немного странным вопросом.

Видит ли Тихомиров, как сильно Егор похож на него?

Вроде такой малыш еще, а даже в мимике сходство наблюдается. Не раз многие его движения для меня уколом в сердце отзывались.

— Ты можешь прийти завтра прямо с утра, — не сдержавшись, шепчу я. — Егор рано просыпается.

Взгляд, которым Миша меня награждает, такой… Колючий, что ли… Мрачный до темноты.

Если бы он не был таким молчуном, возможно, и сказал бы что-то неприятное…

Не хочу гадать.

Судорожно вздыхаю и тем же тихим голосом выдаю:

— Можем перейти на кухню. Папа с мамой не станут мешать.

И снова тишина в ответ.

Только от взгляда еще сильнее задыхаюсь. Кажется, ловлю от Тихомирова настоящий анафилактический шок. К сожалению, это состояние хорошо мне знакомо из-за аллергии на арахис. Сотрясает меня внутри и снаружи точно так же. Тесно в своем теле, некомфортно. От этого страшно. И больно, конечно же.

— Ты подходи… — бросаю уже поспешно. — Я пока кофе сделаю.

25

Полина

Когда Миша появляется в кухне, я вздрагиваю и роняю на пол ложки. Звон, который они издают, прыгая по плитке, заставляет меня поморщиться.

Наверное, следует привыкать к этому взбудораженному состоянию. Иначе и правда инфаркт получу.

— Что-нибудь к кофе?.. — выдыхаю с неопределенными интонациями. — Мм… Будешь?

Слишком долго нет ответа. Приходится посмотреть на него.

Изучает.

Непонятно, с какой целью. Взгляд холодный — озноб по спине бежит.

— Нет, — наконец, выдает Тихомиров жестким тоном.

А я не сразу понимаю, на какой вопрос он отвечает.

Киваю, когда доходит. Рукой за стол приглашаю. Приближаться опасаюсь, но выхода нет. Сажусь рядом. Сразу же притягиваю одну из чашек. Обхватываю ее руками и, упершись взглядом в такую же темную и обжигающую, как глаза Миши, жидкость, замираю.

— Продолжай, — приказывает он приглушенно.

Прижимаю ладони плотнее, потому как по коже вновь дрожь летит. Согреться хочу. Только никак не получается.

— Миша, — начинаю я. Получается слишком тихо, настолько голос сел. Прочищаю горло, решительно поднимаю взгляд и спешно продолжаю: — Миша, пожалуйста, поверь, я сделала это не со зла. Просто отбрось гнев и пойми меня. Я действительно очень сильно любила тебя. Ты не знаешь, как это, — акцентирую на этом и вижу, как он с силой стискивает челюсти. — Не знаешь, как это больно, когда нет взаимности, — мой голос набирает эмоциональности. Становится практически отчаянным. — Ты говорил, что семья для тебя главное… Говорил, что я отобрала у тебя самое важное… Но, Миша… Миша… Миша… — чувствую, что задыхаюсь, и слезы застилают взгляд. Последнее, что отчетливо вижу — Тихомиров как будто бы вздрагивает. — Я не хотела сделать тебе больно… Клянусь…

Вспомнив, что рядом находится диспенсер с салфетками, нащупываю его и выдергиваю одну.

— Роды начались внезапно. На два месяца раньше срока, — продолжаю, уже не глядя на него. — У меня открылось сильное кровотечение… Были проблемы, в общем… И я попала в реанимацию… Потом долго восстанавливалась… Решила, что сообщу тебе, как полностью окрепну… Но после этого начались проблемы у Егорки… Все силы на него уходили… И, знаешь, первый год… Он как в тумане прошел… Ты не представляешь, как тяжело с ребенком… — понимаю, что лучше бы этого не говорить, но назад не воротишь. Опасливо смотрю на него. Ловлю нечитаемый взгляд. — Не обижайся, пожалуйста. Я готова на любые уступки. Правда.

С шумным выдохом замолкаю и поднимаю чашку, чтобы с помощью кофе избавиться не только от сухости во рту, но и от волнения. Уповаю, что сработает по стандартной схеме.

— Я хочу быть с сыном все время, что у меня есть. Двадцать четыре часа в сутки, — говорит Тихомиров. — Узнать о нем все. Как он спит, как и во сколько он просыпается, что делает в течение дня, что любит, чего боится, чем интересуется. Все, — каждое слово с особым усилием произносит. Я киваю, соглашаясь. Пока он не задает очевидный и вместе с тем неожиданный вопрос: — Как ты можешь мне это обеспечить?

«Двадцать четыре часа в сутки…»

Только сейчас понимаю, что он имеет в виду. И… Не знаю, что на это ответить. Тихомиров тем временем давит взглядом. Кажется, он меня по-настоящему ненавидит. Сердце разрывается, когда впитываю эти чувства с его стороны.

— Ты можешь приходить, когда захочешь… — лепечу то же, что и днем.

— Нет, приходящим папой я не буду. Меня это не устраивает, — звучит еще жестче, чем до этого.

Я сглатываю и с трудом делаю вдох.

Его взгляд убивает меня самым изощренным и мучительным способом.

— Чего же ты хочешь, Миша? Что тебя устроит? — спрашиваю едва слышно.

В груди все стынет в ожидании ответа. А Тихомиров даже не моргает.

— Вы полетите со мной в Москву. Будете жить в моей квартире.

— Зачем? — резко выдыхаю, потому что меня вдруг захлестывает гнев. — То, что есть Егор, ничего между нами не меняет, — горжусь той твердостью, которую выдает мой голос. — Я не хочу быть с тобой. Ничего не изменилось, Миша.

Раньше эмоции всегда летели лишь с моей стороны. Сейчас же… С его стороны такая волна идет, с трудом отражаю. Сталкиваемся. Трещим. Пока я не понимаю, что он все же сильнее.

Это не то что лишает меня дара речи… Потрясает до глубины души.

— Я не говорил, что хочу быть с тобой. Ты права, между нами ничего не изменилось, — таким жестоким он со мной никогда не был. Даже в первые секунды, когда узнал о сыне… Даже тогда не было столько горящей ненависти. Неосознанно обхватываю себя руками. Но это, конечно же, не помогает справиться с той болью, что он во мне вызвал. Не просто старые раны вскрыл. Он наделал новые. И в этот раз все намного хуже, как бы я себе не врала. — Ты будешь жить в моем доме только для того, чтобы у Егора были отец и мать. Нормальная семья. Спать с тобой я не планирую.

После этих слов мне не только больно, но и мучительно стыдно становится.

— Отлично, — хриплю в ответ. Сама не понимаю, на что подписываюсь. Все внутри шумит и колотится. — С таким раскладом я согласна, — говорю, даже не пытаясь обдумать свое решение.

Тихомиров сразу же поднимается.

— Паспорт дай, — требует так же резко. — И на Егора свидетельство. Я займусь билетами.

Все еще нахожусь в подавленном и отрешенном состоянии, когда иду в комнату за документами и выношу их Мише.

— Начинай собирать вещи, — бросает он и уходит, оставляя в моей квартире вторую нетронутую чашку кофе.

Я еще некоторое время стою. Просто не в силах пошевелиться. Пока на кухне не появляется мама, а следом за ней и папа.

— Что решили?