Раб лампы - Наталья Андреева

— Интересно, на что?!

— Убраться отсюда в любой момент.

Она не могла больше любить его после всего, что было. Сама любовь прошла уже давно. Осталась привычка и странное чувство — любовь к воспоминаниям о том, как они когда-то были счастливы. Не деньгами, которые заработали. Не квартирами, которые купили. Не славой, которая обрушилась на их головы. Счастливы по пустякам. От того, что сегодня есть где ночевать. Есть бутылка вина в холодильнике и пара бутербродов с колбасой. И есть мечта. О том, как в этом холодильнике когда-нибудь будут стоять в ряд элитные напитки и горой лежать банки с икрой и батоны сервелата. Теперь, глядя на эту реализовавшуюся мечту, она думала только о том, что с ней стало. С мечтой. Теперь всего этого нельзя. Ни пить, чтобы забыться, ни есть, чтобы наесться. Надо всегда быть в форме. Надо жить с оглядкой на тех, кто только и ждет, когда откроется дверца холодильника. Чтобы сосчитать количество бутылок, градусов в вине и калорий в колбасе. И написать какую-нибудь чушь вроде «Маргарита Мун пьет как сапожник!» Или: «Известный скульптор тайно обжирается!»

Но самое страшное не это. Славу, которая пришла, надо стеречь. И смотреть на то, как твой муж превращается в цепного пса, больно. В нем же не осталось ничего человеческого! Они разъехались — прошла привычка. Новые воспоминания вытеснили старые — прошла любовь. Теперь огромное счастье ассоциировалось у нее с Сеси, с волшебной поездкой на курорт, да и это уже стало прошлым.

Потому она могла спокойно сказать:

— Убирайся.

Если бы они взяли отступное! Нет же — хотят все. Половина нее или половина ее денег их не устраивает. Дере, во всяком случае. Когда она выставила за дверь девицу, присланную агентством, он сам встал к плите. Вскоре в доме запахло гарью. Прибежал Давид, готовый тушить пожар.

— Все в порядке, — успокоила она. — Альберт Валерианович яичницу жарят.

Дере не умел готовить. Она же не собиралась ему помогать. Сидеть в саду, в шезлонге, куда ни шло. Гулять, поддерживаемой Давидом, тоже. Лежать на диване и смотреть телевизор. И ждать, когда вернется вдохновение. Но встать к плите? Это значило отрезать ему путь к возвращению. Однако умирать с голоду не хотелось. А сухомятка испортит желудок. Кончилось тем, что к плите встал Давид. Приготовленный им завтрак понравился всем. Давид пожарил гренки и сделал восхитительный омлет.

— Может быть, он и суп умеет варить? — Дере усмехнулся, глядя в квадратную спину охранника, ловко переворачивающего подрумяненный гренок.

— Удвой ему зарплату — получишь суп, — пожав плечами, ответила она.

— Но посуду даже за такие деньги я мыть не буду. — Давид обернулся и широко улыбнулся. -Чего не люблю, того не люблю.

— А с этим Сеси неплохо справляется.

— Я? — Голубоглазый юноша вздрогнул.

— Позавчера ты великолепно сделал уборку в спальне. Я ничего не нашла. Я имею в виду, ни соринки, — сказала она в ответ на его встревоженный взгляд. — Да и к посуде у меня нет претензий. Вот видите, как все замечательно устроилось! Давид готовит, Сеси моет посуду.

— А что, интересно, делать мне? — проворчал Дере.

— Альберт Валерианович достает деньги, — весело сказала она.

— Интересно, где?

— А кому ты все время звонишь? Алик, прости за нескромный вопрос: ты и спишь с телефоном? Тогда смазливая помощница по хозяйству здесь лишняя.

— Ха-ха! — засмеялся Сеси. — Он платит за секс по телефону!

— А ты бегаешь к соседке напротив, — огрызнулся Дере.

— Неправда, — возразила она. — Сеси никуда не отлучался. Давид?

Тот отрицательно покачал головой, не поворачиваясь от плиты: никуда.

— Вот видишь, Алик: теперь я все о вас знаю. У меня есть глаза и уши.

У Давида и в самом деле был такой вид, будто он все время прислушивается. Хотя уши у него были на удивление маленькие, плотно прижатые к голове. Вообще все, что должно бы выдавать профессионала, было тщательно замаскировано: его физическая сила, реакция, острое зрение и чуткий слух. На вид так он просто увалень! Ишь, гренки переворачивает! С таким видом, будто окончил курсы кулинаров, а не военное училище! Почему-то она была уверена, что Давид — офицер. Он и сам согласился: воин.

— Ты нарочно это сделала! — возмутился Дере. -Приставила к нам соглядатая!

— Я никого не держу.

— Еще гренок? — Давид поставил перед ней тарелку. — Ешьте, Маргарита Ивановна. Вам надо поправляться.

— Между прочим, это моя жена, — заметил Дере. — Я лучше знаю, что ей нужно. Дуся, если ты наберешь лишний вес, то не влезешь ни в одно из своих вечерних платьев.

— Ну и пусть! — весело сказала она. — Зачем они мне?

И потянулась к подрумяненному куску хлеба, который Давид посыпал сахарным песком.

— Как это «зачем»? — возмутился Дере. — В чем ты собираешься выйти в свет?

— Я никуда не собираюсь.

— Ты должна появиться на показе мод. На премьере нового фильма. Хорошо, что сейчас не сезон. Но и летом есть места, куда…

— Например, пляж. Туда — с удовольствием! Но только не в вечернем платье. Давид, где вы научились так замечательно готовить?

— Я холостяк, Маргарита Ивановна.

— Сеси тоже не женат.

— Он еще молодой.

— Хотите сказать, лет через… десять? Да? Через десять лет он что — научится готовить? Сеси, жаль, что мы встретились так рано!

— Лет через десять, Маргарита Ивановна, он уже будет женат.

— А готовить так и не научится. Понятно.

— Каждый должен выполнять свои функции, -наставительно сказал Дере. — Мужчина — работать, женщина — стоять у плиты.

— Прошли те времена, — улыбнулся Давид.

— Ева зарабатывает больше нас с вами, — напомнил Сеси.

— Это я зарабатываю деньги! — закричал Дере. — Я!

— Вот и иди в мастерскую, — спокойно сказала она. — И вообще, Алик. Я тебя последнее время не узнаю. Ты стал каким-то дерганым. Все время кричишь. Не хочешь обратиться к врачу?

— Это тебе нужен доктор! Причем психиатр!

— Тебе не удастся объявить меня недееспособной.

— Не удастся, — подтвердил Давид. — Маргарита Ивановна — женщина рассудительная.

— Это заговор, да? — Дере посмотрел поочередно на жену, ее юного любовника и охранника. — Ну что ж. Спасибо за завтрак, за приятную компанию.

Он поднялся и швырнул на стол скомканную салфетку.

— Между прочим, ваша очередь мыть посуду, -напомнил Сеси. — Я мыл вчера. И позавчера.

— Ты еще будешь указывать, что мне делать, щенок?!

— Алик, Сеси прав. Почему бы тебе не помыть посуду?

— У меня срочное дело! Переговоры! Мне должны позвонить!

— Я тоже могу сослаться на дела. — Сеси помрачнел.

— Да какие у тебя могут быть дела?! — заорал Дере. — Слоняешься по дому, валяешься в гамаке или смотришь телевизор! За другим занятием я тебя ни разу не застал!

— А что толку от ваших телефонных звонков? -не остался в долгу Сеси. — Горничная, которую вы наняли, и та оказалась просто б…

— Дуся! И ты это позволяешь?!

— Сеси, Сеси! — Она покачала головой. — Матом ругаться не следовало. Но в остальном…

Дере вылетел из кухни. Хлопнула дверь.

— Кому еще омлет? — спокойно спросил Давид.

Как же ее все это забавляло! Она чувствовала себя владелицей гарема. Женщина-падишах. Все ж таки в богатстве есть свои прелести. Давид сильный, Сеси красивый, а Дере… Пусть будет! Мужчины нужны всякие. И они живут здесь, терпят ее по собственной своей воле. Она никого не держит. Давиду платит деньги, но понятно, что он хозяйке симпатизирует. Называет ее умной, смелой и рассудительной. Как же приятно!

«Ты впала в детство, Дуня Грошикова», -вздохнула она. Но как же это упоительно! Ничего не делать, жить в окружении трех мужчин -пусть они даже притворяются, что любят ее. А вдруг? Не могут же все они врать! Это было бы нечестно!

Она расслабилась и начала привыкать к безделью. На третий день Дере отвез ее на перевязку, и лечащий врач осмотром остался доволен.

— Что правда то правда. Дома и стены помогают. Ваши дела идут замечательно, Евдокия Ивановна! Свежий воздух, правильное питание, внимание любящего мужчины. — При этих словах он посмотрел на Альберта Валериановича. — Рана затянулась, вид у вас здоровый. Я бы даже сказал, цветущий. И загар вам к лицу. Хотя я не советовал бы вам много времени проводить на солнце.

— Я сижу в саду, в шезлонге.

— Поставьте рядом зонт, сидите в тени. И — отдыхайте!

— По вашей вине моя жена станет лентяйкой, -пробурчал Дере. — Как я потом заставлю ее работать?

— Будешь меня содержать, — улыбнулась она.

Дере бросил на нее злой взгляд, но от комментариев удержался. Неприятный разговор они продолжили в машине. Как только выехали за ворота больницы, его прорвало:

— Ты шути, да не забывайся!

— Это ты о чем? — беспечно спросила она.

— Содержать! А на какие шиши? Ты привыкла жить хорошо. Мне теперь что — расшибиться в лепешку, чтобы тебе угодить?