Наполеон и Мария-Луиза - Ги Бретон

Жду от Вас известий на острове Эльба.

Чувствую я себя не очень хорошо.

Нап.»

Бедняга не знал того, что 9 апреля креолка, также предавая его, написала принцу Евгению:

«Все кончено. Он отрекся.

Ты теперь свободен и освобожден от клятв верности ему.

Все, что бы ты ни сделал еще для него, будет бессмысленно.

Действуй во благо своей семьи!»

Наконец, 17 апреля, Наполеон получил ужасный удар, которого он так опасался целую неделю. Мария-Луиза сообщила ему о решении, принятом ее отцом:

«Дорогой друг. Два часа тому назад приехал мой отец, я немедленно встретилась с ним, он был очень нежен и ласков со мной, но все это было перечеркнуто самым ужасным ударом, который он смог мне нанести: он не разрешает мне приехать к тебе, увидеться с тобой, не позволяет мне уехать с тобой в ссылку. Напрасно я твердила ему о том, что мой долг – быть с тобой рядом, следовать за тобой. Он сказал мне, что он этого не хочет, что он желает, чтобы я провела два месяца в Австрии, что потом я уеду оттуда в Парму, а затем уже к тебе. Этот удар убьет меня, я хочу только одного: чтобы ты был счастлив без меня, поскольку я не смогу быть счастливой без тебя.

Это письмо доставит тебе господин де Флао. Прошу тебя, пиши мне как можно чаще, я же буду писать тебе ежедневно, буду думать о тебе постоянно. Наберись мужества, я надеюсь, что в июле смогу приехать к тебе, я не сказала об этом всем этим господам, но я твердо решила это сделать.

Здоровье мое все хуже и хуже. Я так печальна, что не могу тебе это описать, прошу тебя еще раз не забывать обо мне и верить в то, что я всегда буду тебя любить и что я очень несчастна. Целую тебя и люблю всем сердцем.

Твоя верная подруга Луиза.

Рамбуйе, сего 16 апреля 1814 года».

Убитый горем Наполеон даже не нашел в себе сил ответить.

На этот раз все было кончено!..

Назавтра он получил письмо, которое прочел, надо полагать, с бесконечной грустью:

«Дорогой друг. Я провела очень грустную ночь, это решение, которое разлучает меня с тобой, причинило мне такую боль, что я до сих пор не могу успокоиться и знаю, что никогда с ним не смирюсь…

Говорят, что император Александр приедет увидеться со мной сегодня во второй половине дня. Как грустно мне будет его видеть, каким еще унижениям мы подвергнемся?

Верь по крайней мере в то, что я тебя горячо люблю и что буду верна тебе всю жизнь.

Твоя верная подруга Луиза.

Рамбуйе, 17 апреля».

Итак, падение еще не было полным. Надо было еще сделать Марию-Луизу предметом ироничного любопытства победителя. Надо было, чтобы царь самолично приехал взглянуть «на следы слез на щеках французской императрицы»…

Наполеон заперся в своей комнате и заплакал.

В половине девятого вечера во дворе замка Фонтенбло остановилась карета. Из нее живо вышла худенькая элегантно одетая женщина. Она поднялась по ступенькам лестницы.

Охранник, стоявший на часах перед дверью, был немало удивлен ее появлением. Она улыбнулась ему, вошла и уселась в галерее, ожидая появления кого-нибудь из близких людей императора.

Это была Мария Валевская. Догадавшись о состоянии духа Наполеона, она специально приехала из Парижа для того, чтобы его приободрить…

Спустя некоторое время в галерее показался Коленкур. Он заметил ее. Подойдя, поклонился.

– Господин герцог, – спросила она у него, – не знаете ли, где сейчас император?

– Нет, мадам.

– Вы не знаете, где он находится?

– Знаю, но не раньше десяти часов. А сейчас еще нет и девяти.

– Соблаговолите попросить его принять меня на минутку. У меня времени много40.

Коленкур пообещал и исчез.

Мария стала терпеливо дожидаться в уголке, зная о том, что Наполеон имел привычку поздно ложиться спать. В час ночи она задремала. В четыре утра ее разбудил холод.

Придя в ужас от мысли, что ее увидят выходящей из замка в то время, когда императрица находилась в Рамбуйе, она на цыпочках вышла и, никому не попавшись на глаза, уехала.

В пять часов утра Наполеон, всю ночь проведший в приготовлениях к отъезду, послал за ней Коленкура. Узнав о том, что Марии в замке нет, он со слезами на глазах прошептал:

– Бедная женщина! Она решила, что про нее забыли…

19 апреля в Фонтенбло прибыли комиссары союзников, которым было поручено препроводить Наполеона на остров Эльбу. Ими были австрийский генерал Коллер, русский генерал Шувалов, прусский генерал Трушесс фон Вальдбург и английский полковник сэр Нейл Кэмпбелл.

От них бывший император узнал обо всех подробностях вступления в Париж Мсье, брата короля (будущего Карла X), прибывшего для того, чтобы вместе с временным правительством подготовиться к размещению Людовика XVIII в Тюильри…

В одиннадцать часов вечера весь багаж был уложен. Наполеон написал последнее письмо Марии-Луизе:

«Моя добрая Луиза. Завтра в девять часов утра я уезжаю. Ночевать буду в Бриаре, где надеюсь ночью получить от тебя письмо. Я поеду через Невер, Мулен, Лион, Авиньон. Меня очень огорчает мысль о том, что я несколько дней не буду получать от тебя писем. Надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо, что у тебя хватит мужества и что ты поддержишь честь твоего ранга и моей судьбы, не обращая внимания на превратности судьбы, обрушившиеся на нас в последнее время. Поцелуй за меня моего сына. Твой навеки.

Фонтенбло, 19 апреля, одиннадцать часов вечера».

На следующий день бывший владыка Франции распрощался с солдатами своей старой гвардии, выстроившимися в каре во дворе «Белой лошади». Перед тысячью двумястами рыдающих мужчин он поцеловал знамя, затем, «словно во сне, не глядя по сторонам», он упал в «карету, запряженную шестеркой», которой суждено было отвезти его в ссылку.

Вечером он остановился на ночлег в Бриаре.

До Оранжа, куда он прибыл 25 апреля, все шло хорошо. Но в Авиньоне собравшаяся по обеим сторонам дороги толпа встретила его криками: «Да здравствует король! Да здравствуют союзники! Долой Никола41! Долой тирана!»

В Оргоне народ воздвигнул виселицу, на которой болталось окровавленное чучело с надписью: «Рано или поздно такая участь ждет всякого тирана».

Забившегося в углу кареты Наполеона спас от рук толпы граф Шувалов.

Но это происшествие произвело на Наполеона такое сильное впечатление, что, проехав четверть лье, бывший император счел за благо переодеться. Он напялил на себя старый синий редингот, кивер, украшенный белой кокардой, и, сев на одну из лошадей охраны, поскакал впереди кареты.