Плещут холодные волны - Анатолий Шмелев

все больше и больше кренился на борт, и командиру ничего не оставалось, как срочно отойти от берега. С причала кричали, требовали немедленно подойти к берегу снова, угрожали. Что было бы дальше — не знаю, если бы в это время к причалу не подошел рыбацкий "дубок". Он-то и принял на борт сына генерала Петрова, сопровождавшего его офицера с хриплым голосом, успевших прыгнуть на борт людей и быстро отошел от берега. Возле подводной лодки "дубок" застопорил ход. Подали швартовы, подтянулись. Люди бросились на були лодки, хватались за леера, иные, не удержавшись, падали в воду. В люк лодки впустили только двоих — сына генерала Петрова и сопровождавшего его капитана Боярского.

До предела перегруженная лодка, задраив люк, стала медленно погружаться. Оказавшиеся в воде люди кричали, проклинали судьбу и начальство, просили помощи, захлебывались, тонули.

Эта картина часто всплывает в моей памяти, заставляет меня содрогаться.

Владимир Иванович замолчал. Мы остановились. Ветер шумел в вершинах сосен. Рокотал морской прибой. Из набежавшей темной тучи белыми мотыльками полетели мокрые снежинки. Мы зашли в крытую беседку, и Владимир Иванович заговорил снова:

— "Дубок" подобрал людей. А мы вернулись в пещеру, чтобы закончить ремонт носовой части. Ночь была темная и прохладная. Было слышно, как вверху над пещерой грохотали движущиеся танки, автомашины — это непрерывным потоком шли немецкие войска. Кое-как закончив ремонт оторванной носовой части, около двух часов ночи мы завели моторы и почти на полном ходу выскочили из пещеры.

Сразу же забегали лучи вражеских прожекторов, раздались пулеметные очереди, взметнулись всплески от рвущихся в воде снарядов.

Маневрируя на зигзаге, мы оторвались от берега. Однако перегруженный катер (кроме команды на борту было 15 пассажиров) зарывался в волнах разбитым носом и не мог развить полный ход. Для уменьшения его перегрузки сбросили за борт весь запас глубинных бомб. Катер пошел ровнее, устойчивее. Мы шли на юг в направлении Синопа. За кормой оставалось зарево севастопольских пожарищ.

Едва забрезжил рассвет, нашему взору предстала жуткая картина — свидетельство разыгравшейся здесь накануне трагедии.

С севера на юг, насколько охватывал глаз, на морской равнине простирался рельефный след: повсюду плавали остатки спасательных средств, шлюпок, плотиков, трупы людей в капковых бушлатах, бревна и бочки, зачехленные морские койки, спасательные круги, поверхность моря была покрыта слоем мазута.

Катер застопорил ход. Мы осмотрелись. Совсем рядом на волне подбрасывало человека в спасательном жилете. Попытались взять его на борт. Но мокрая, в мазуте одежда скользила. Неоднократные попытки не увенчались успехом. Впрочем, тот человек и не нуждался в помощи, он был мертв. По другому борту обнаружили лошадь. Она двигалась, приближаясь к катеру. Было видно: животное выбивается из последних сил. Наконец лошадь ткнулась головой о борт. Тяжело дыша, запрокинула голову, устремила взгляд к людям.

Владимир Иванович сделал паузу, вздохнул:

— Сколько времени прошло, а взгляд этот, полный ужаса, мольбы и надежды, стоит передо мной... Конечно же лошадь не могла ничего сказать, лишь крупные слезы катились из ее глаз... А что мы могли сделать в этом мазутном месиве на маленьком переполненном катере?!

Долго молчали. Прибой неистово шумел, навевая какое-то тревожное настроение. Стремительно проплыла снежная туча, и в образовавшемся голубом просвете ярко сверкнуло солнце. Мы вышли из беседки и двинулись по асфальтовой дорожке, извивающейся между поросшими зеленым вереском дюнами и плотно прикрытой от студеного морского ветра огромными соснами. Владимир Иванович продолжил рассказ:

— Неожиданно из утренней туманной мглы показался катер. Сигнальщик сразу опознал его. То был МО-021. Я искренне обрадовался этой встрече — его командир лейтенант Степан Гладышев был моим большим приятелем. Много раз мы выходили с ним в море на боевые задания, много добрых встреч было и на берету. И вот мы снова вместе.

— Справа сорок два сторожевых катера, пять кабельтовых! — доложил сигнальщик. В следующее мгновение очереди трассирующих пуль устремились в нашу сторону. Это были немецкие катера. Мы ответили огнем пушки и пулеметов. Однако плотная пелена тумана закрыла катера, и бой прекратился. Некоторое время шли спокойно в сплошном тумане. Но вот он постепенно стал рассеиваться. Потянул упругий норд-ост, разгоняя волну все сильнее и сильнее.

К вечеру прямо по курсу на горизонте открылись вершины гор. С МО-021 флажным семафором запросили: "Намерены следовать в Новороссийск. Сможете ли идти с нами?!" Для этого нужно было изменить курс и двигаться против волны. Выдержит ли поврежденный нос катера? Вряд ли. Целесообразнее подойти к турецкому побережью и вдоль него следовать в Сухуми.

Обменявшись добрыми пожеланиями, мы разошлись. МО-021 лег на курс норд-ост, мы продолжали идти на зюйд-зюйд-вест. Солнце опускалось к горизонту. Вдруг из его лучей выскочили три "юнкерса". Командир катера лейтенант Шенсяпин ручки телеграфа бросил на "стоп". Катер сразу потерял ход.

— Товарищ командир, самолеты легли на боевой курс! — доложил сигнальщик.

Командир дал "полный вперед" и скомандовал рулевому: "Право на борт!" Три взрыва раздались впереди слева. Катер лег на прежний курс. Самолеты пронеслись над катером, развернулись и стали вновь заходить на бомбометание со стороны солнца. Артиллеристы приготовились отражать новую атаку. Командир внимательно следил за "юнкерсами".

Катер вновь застопорил ход. Ударила кормовая сорокопятка, за ней застрочили крупнокалиберные ДШК. Катер рванулся, по воле командира лег на циркуляцию, и вновь бомбы разорвались в стороне. Несколько раз атаковали "юнкерсы" катер, и каждый раз лейтенант Шенсяпин мастерски выводил его из-под удара. Однако близкие разрывы бомб и пушечно-пулеметный обстрел изрешетили корпус судна, два человека погибли, семь были ранены.

Более трагичной, чем наша, оказалась судьба МО-021. В одной из воздушных атак катеру оторвало носовую часть, при этом были сражены лейтенант Гладышев, его помощник лейтенант Финиченко и все, кто был на верхней палубе. Катер потерял ход. Только на следующий день он был обнаружен в полузатопленном состоянии вышедшим из Туапсе на поиск катером и доставлен на базу. Из восмидесяти шести человек в живых осталось лишь шестнадцать.

А мы к вечеру следующего дня прибыли в Сухуми. Таким вот был наш последний день обороны Севастополя.

— А известна ли вам судьба тех, кому не удалось тогда покинуть крымскую землю? — спросил я.

— Говорили, что остатки армии ушли в горы, но обстановка там была негостеприимная. Были случаи, когда местные жители выдавали воинов гитлеровцам... А жестокость фашистов известна: "Коммунисты, три шага вперед!" Расстрел... "Офицеры, три шага вперед! " Расстрел. Матросов загоняли в пещеру и травили газом. Интендантов и врачей отправляли в концентрационные лагеря... Такие вот горькие зарубки остались в памяти.

Владимир Иванович закончил рассказ. А